Система права и ее строение: методологические подходы и решения

Говоря же именно о трудовом праве, отметим следующее. В настоящее время Трудовой кодекс Российской Федерации включает в себя более десяти разделов, регламентирующих различные стороны трудовой деятельности. Например, разделы о социальном партнерстве в сфере труда и о профессиональной подготовке, переподготовке и повышении квалификации работников[132 - «Трудовой кодекс Российской Федерации» от 30.12.2001 № 197-ФЗ // Российская газета. 31.12.2001. № 256.]. На уровне законодательства регионов России корреспондирующая названным разделам тематика иногда даже представлена самостоятельными законодательными актами[133 - См., например: Закон г. Москвы от 11.11.2009 № 4 «О социальном партнерстве» // «Вестник Мэрии Москвы». 01.12.2009. № 67. Т. 1.]. Это, однако, не означает, что резонно говорить о существовании таких отраслей права, как социально-партнерское или профессионально-подготовленническое. И сущностная причина этого заключается не в наличии единого федерального законодательного акта, не в способе систематизации юридических норм, а в малой правофункциональной способности указанных соответствующих групп правовых предписаний. По факту – создание правовых предписаний всегда обусловлено социальной потребностью, а не наличием или отсутствием какой-либо отрасли права.

Интересно, что уже во время первой дискуссии о системе права и ее структуре некоторое освещение получил вопрос, на котором пристальное внимание научной общественности сконцентрировалось только более полувека спустя. Речь идет о проблеме комплексных и межотраслевых правовых институтов (которые в некоторых случаях отождествляются). Истоки концепции межотраслевых правовых институтов усматриваются у Н.Д. Казанцева, поддерживавшего идею о неабсолютном характере обособления отраслей права. Ученый указывал: «Колхозно-кооперативная собственность в целом изучается и в государственном и в гражданском праве. Но это не должно исключать того положения, что колхозная собственность представляет собою основной институт колхозного права. Институт личной собственности в целом изучается и в государственном и в гражданском праве, но это не противоречит тому, что институт личной собственности колхозного двора является одним из институтов колхозного права»[134 - Казанцев Н.Д. / К дискуссии о системе права // Советское государство и право. 1940. № 9. С. 202.]. Освещение в ходе первой дискуссии получили и вопросы, относящиеся к международному праву. Они затрагивались, в частности, М.М. Агарковым и Е.А. Ровинским.

Но прежде всего следует указать, что именно применительно к международной правовой системе можно встретить формулировку, наиболее ярко демонстрирующую влияние политико-идеологических факторов на развитие юридической доктрины. «Задачей советской науки… после окончательного разгрома и выкорчевывания враждебных концепций, после решительной критики всех неправильных взглядов, извращающих в корне марксизм-ленинизм, является разработка вопросов международного права в соответствии с ленинско-сталинской теорией внешней политики»[135 - Вышинский А.Я. Основные задачи науки советского социалистического права// Советское государство и право. 1938. № 1. С. 36.]. Вместе с тем, для нас наибольший интерес представляют разработки осуществленные в собственно-юридической области и, в частности, по вопросу о структуре системы международного права.

М.М. Агарков высказывал возражения против полного отнесения внешнеторговых вопросов к области международного права. «Когда СССР вступает в торговые соглашения с каким-либо государством, это действительно международные отношения. Но когда то или иное наше государственное объединение покупает или продает товар той или иной иностранной фирме, создаются отношения, подпадающие под действие нашего гражданского права…»[136 - Агарков М.М. / К дискуссии о системе права // Советское государство и право. 1940. № 9. С. 204.].

По сути, в процитированном высказывании затрагивается проблема соотношения международного публичного и международного частного права. При этом международное частное право понимается М.М. Агарковым как совокупность норм национального права различных правовых систем, регулирующих общественные отношения с иностранным элементом. Толковательным путем выявляется и восприятие ученым категории «международное право» именно в значении «международное публичное право». Авот по поводу системного ранга международного (публичного) права М.М. Агарков не высказывался.

О месте норм международного частного права в системе права рассуждал и Е.А. Ровинский. Он указывал, что все нормы права, регулирующие общественные отношения международного (межгосударственного) характера, должны включаться в систему не национального, а международного права. При этом под международными ученый подразумевал именно те нормы права, которые созданы субъектами международного права. В свою очередь, совокупность отношений, отягченных иностранным элементом, но регламентирующихся нормами внутригосударственного права, Е.А. Ровинский считал международным частным правом.

При таком подходе получается, что правовые нормы международной правовой системы, в зависимости от своего генезиса, могут быть подразделены на две группы, условно именуемые международными нормами в собственном смысле слова и национальными правовыми нормами международного характера. Первую группу составляют правила, созданные самими субъектами международного права, а вторую – нормы права исходящие от государств, т. е. имеющие национально-правовое происхождение. Ученый подчеркивал, что все общественные отношения с иностранным элементом (и, соответственно, отображающие их нормативно-правовые формы), составляют именно международное право. Это обусловлено межнациональным, межгосударственным, межправосистемным содержанием корреспондирующих правил поведения.

Рассмотренные нами ранее юридические позиции имели базовое значение для формирования доктрины о структуре системы права. Вместе с тем, они не были исчерпывающими, т. к. в ходе первой дискуссии высказывались и такие воззрения, которые не укладывались в ее общее содержание. Выражавшие их ученые подходили к вопросу о системе права не с классификационно-прагматических или догматических, а с агностических, субъективных, или скептических позиций. В частности, в 30-х гг. прошлого века вновь нашла свое выражение позиция о невозможности полного распознавания и адекватной эмпирической проекции системы права.

Наиболее ярко эта позиция была представлена у М.О. Рейхеля. Тематика системы права рассматривалась ученым в двух аспектах: с умеренно агностических платформ (как лишь частично познаваемое явление бытия), и с точки зрения систематизации нормативного правового материала.

В первом аспекте речь велась о системе права в собственном смысле слова. М.О. Рейхель говорил, что здесь можно усмотреть лишь наличие структурных элементов системы права и выявить их базовые, принципиальные, наиболее типичные и ориентирующие характеристики. Во втором аспекте имелась в виду классификация эмпирического, т. е. позитивного правового материала. Эту классификацию можно производить по любым из адекватных критериев.

При этом М.О. Рейхель разграничивал систему права и систематизацию нормативного правового материала. В частности, он указывал, что хотя по своей сущности трудовое право принадлежит к области права гражданского, при упорядочении нормативного правового материала его все же целесообразнее выделить в самостоятельную отрасль ввиду особенностей нормативной правовой регламентации такого вида договора, как трудовой договор.

С.Ф. Кечекьян, к юридическим позициям которого мы уже обращались, также критиковал мнение о том, что система права понимаемая как совокупность отраслей права носит константный характер. Он говорил, что формирование и перечень элементов этой системы зависят от конкретно-исторической правовой и политической среды. «Нельзя исходить из представления о вечных системах, постоянных признаках деления права. Система определяется особенностями того или иного правового материала…»[137 - Кечекьян С.Ф. / К дискуссии о системе права // Советское государство и право. 1940. № 9. С. 199.]. По словам ученого, объективной системы права, характерной для всех правовых систем, имеющей общетеоретическое значение либо не существует, либо она носит агностический характер и остается непознанной. Можно говорить лишь о субъективных системах, являющихся плодами нашей интеллектуальной деятельности и сконструированных на основе имеющихся знаний о праве. Такие системы носят изменчивый характер потому, что зависят от своего создателя (субъекта – творца), а также от прошедшей, настоящей или прогнозируемой правовой среды.

Вначале С.Ф. Кечекьян также одним из первых высказался за одновременное применение и предметного и методологического критерия, указав на неразрывную связь между ними. Но в 1946 г. ученый скорректировал свою позицию, указав, что значение юридического показателя хотя и существенно, но все-таки недостаточно для его признания самостоятельным критерием выделения отрасли права.

Скептическое отношение к решению вопроса о системе права во время первой дискуссии выразил М.М. Мороз. Развивая мысль о неточности понятия «предмет правового регулирования», он отметил, что корректнее рассуждать не об обеспечении, как на то указывал С.М. Потапов, а о средствах обеспечения общественных отношений.

Вместе с тем, М.М. Мороз говорил об отсутствии практической ценности подобного уточнения по той причине, что ни оно, ни сама идея предмета правового регулирования не отображают специфики содержания права, не демонстрируют его юридического характера. «Такая постановка вопроса ничего не дает для познания права, в ней нет ничего специфически правового, ибо средствами обеспечения общественных отношений являются и пропаганда, и агитация, и искусство, и нравственность, и ряд других общественных явлений»[138 - Кечекьян С.Ф. / К дискуссии о системе права // Советское государство и право. 1940. № 9. С. 201.]. Порок поисков критериев размежевания положительного права на отрасли, согласно позиции ученого, обусловлен недостатками заданной А.Я. Вышинским дефиниции права. «При последовательном проведении этого определения права самая классификация права не представляет собой вообще теоретической проблемы, ибо она дается самим законодателем – в названии закона, в кодексе, в оглавлении…»[139 - Кечекьян С.Ф. К дискуссии о системе права // Советское государство и право. 1940. № 9. С. 201.]. Здесь ярко проявляется постановка той проблемы, которая явилась предметом обсуждения в ходе третьей дискуссии по проблеме строения системы права. Речь идет о соотношении элементных составов систем права и законодательства.

С мнением М.М. Мороза трудно не согласиться. Говоря о системе права как о классификации нормативного юридического материала, мы, по сути, отождествляем право с самим этим материалом. В таком случае разрешение научной проблемы очень просто – система права такова, какой ее создал законодатель. Интересно, что большинство участников первой дискуссии придерживались именно такой трактовки проблемы. Обсуждение проводилось не в контексте отыскания, обнаружения и познания системы права и ее структуры, а лишь с позиций выявления ориентиров, годных для группировки нормативного правового материала и способных учитываться при его создании. Отсюда и вытекали неоднократные указания на практическую значимость решения вопроса о системе права, на потребность законодателя и иных практических работников в ее установлении. В тот исторический период необходимо было определить, как должен действовать законодатель, чтобы функционировать наиболее эффективно, оптимально. О поиске внутреннего строения права, об определении его структурных элементов при такой постановке вопроса речи не шло.

Верность позиции ученого подтвердилась самим историческим процессом. Можно только восхититься тем, что М.М. Мороз предопределил ту проблематику, которая взволновала юридический научный мир только почти полвека спустя. В период же первой дискуссии позиция М.М. Мороз поддержки и отклика не получила.

В целом можно констатировать, что агностические, скептические и субъективные подходы к рассмотрению проблемы познания системы права и ее структуры были исключениями для I Совещания. Сколько-нибудь значительного влияния на его общие результаты они не оказали.

Заключение первой дискуссии о системе права и ее структуре подвел М.А. Аржанов. В своем третьем выступлении ученый еще раз обратил внимание на чрезвычайную важность формирования единой доктринальной позиции о предмете правового регулирования и методе правового регулирования. Отметил он и неопределенность названных категорий. «Дело в том, что в праве метод, как и форма, может рассматриваться в одном случае как самый предмет, а в другом – как метод и форма по отношению к другим отношениям… Система определяется той задачей, которая перед ней поставлена. Задача же, стоящая перед систематикой права, обуславливает выбор именно предмета регулирования как классификационного критерия»[140 - Аржанов М.А. / К дискуссии о системе права // Советское государство и право. 1940. № 9. С. 204.].

Здесь ученый вновь подменил содержательный смысл проблемы уже на стадии самой ее постановки, он вновь отождествил проблему системы права и ее структуры с проблемой систематизации нормативных правовых предписаний.

Не принял М.А. Аржанов и предложение о том, чтобы говорить не о регулировании общественных отношений, а использовать какое-либо иное словосочетание. «Мы должны отказаться от игры в понятия и слова. Ничего буржуазного, конечно, в самом термине «регулирование» нет; как и всякий термин, он условен… Понятие… „обеспечение" само по себе еще ничего разъясняющего в проблему не вносит»[141 - Аржанов М.А. / К дискуссии о системе права // Советское государство и право. 1940. № 9. С. 204.].

Терминология, в том числе и юридическая, действительно носит условный характер. Однако странно то, что яростно отрицая пригодность метода правового регулирования в качестве критерия дифференциации позитивного правового материала (несмотря на неоднократное обращение самого ученого к различным его аспектам при демонстрации действия предметного фактора), М.А. Аржанов допускал возможность терминологической неточности (образности, условности) в отношении самого материального основания. Представляется, что такая непоследовательность не может быть оправдана некорректностью предлагаемой замены, потому что, помимо отметки о ее несостоятельности, требовалось также установить приемлемый термин, определить понятие, отражающее саму суть дифференцирующего основания.

Завершающее выступление М.А. Аржанова отличается от первого и второго лишь тем, что в нем ученый говорил о необходимости дальнейшей разработки категорий предмета и метода правового регулирования, отмечал, что ее проведение осложнено многогранностью и неоднозначностью самих названных категорий.

Действительно, если по отношению к понятию «статья нормативного правового акта» норма права будет выступать в качестве содержания (предмета), то по отношению к правовому воздействию в целом она будет уже составляющей метода юридической регламентации. Таким образом, категории предмета и метода правового регулирования и в самом деле относительны. Для их четкого понимания необходимо избрать, образно говоря, начало построения системы координат, некую точку отсчета, определение которой зависит от поставленной перед исследователем цели. И в этом смысле замечание М.А. Аржанова безусловно верно.

Однако М.А. Аржанов не признавал того, что сама многогранность предмета правового регулирования и метода правового регулирования свидетельствует о весомой значимости толковательного аспекта в проработке проблемы (тем более что система права и ее структура может рассматриваться с различных позиций). Кроме того, М.А. Аржанов не упоминал и о значении такого гносеологического показателя как научная обоснованность исследовательской цели, в которой не следует доминировать политико-идеологическим мотивам и (или) только эмпирическим данным.

Изложенное выше позволяет констатировать, что позиция М.А. Аржанова относительно трактовки системы права, возможности, актуальности, обоснованности и четкости критериев ее построения не претерпела в ходе дискуссии сколь-нибудь существенных изменений.

В пределах первой дискуссии вопрос о структуре системы права рассматривался лишь в русле отраслевой дифференциации урегулированных нормами права общественных отношений. Иные версии получили клише изживших себя надстроечных компонентов, несоответствующих потребностям социалистического базиса. Это объясняется тем, что в конце 30-х гг. XX в. юриспруденции требовалось не установление и осмысление системы права как таковой, не выявление ее структуры, а формирование ориентиров размежевания и интеграции создаваемого юридического материала. Сказанное подтверждается многократным обращением к прикладному значению тематики системы права, к многочисленным указаниям на потребность нормотворческих органов в ее разработке. Ориентирующее значение отраслевой модели до сих пор считается ее главной практической ценностью. Не оспаривая этого, отметим, что научное познание не должно ориентироваться только на удобство прикладной реализации полученных знаний. Ценность научного познания гораздо многограннее, глубже и шире. Результаты научного познания способны и должны оказывать на нормотворчество и правоприменение преобразующее воздействие.

Обобщенные итоги дискуссии могут быть представлены следующими тезисами: система права зависит от типа правовой системы общества; система советского социалистического права представлена отраслевой моделью; фактором формирования отраслей права является материальная основа – содержательная совокупность общественных отношений, отображаемая юридической категорией «предмет правового регулирования»; перечень отраслей права не имеет ни константного, ни универсального, ни абсолютно-определенного характера.

В свою очередь по вопросу о размежевании и интеграции нормативного правового материала учение о системе права и времен первой дискуссии, и последующих периодов представлено двумя базовыми направлениями. Представители первого, превалировавшего в конце 30-х гг. прошлого века, считали, что общественные отношения и отображающие их правовые нормы объединяются в отрасли права по материальному показателю. Их оппоненты полагали, что отрасли права должны формироваться на основе нескольких факторов, наибольшее внимание среди которых, помимо предмета правового регулирования, уделялось методу правового регулирования.

Сторонники монистического направления полагали, что предмет правового регулирования является и надлежащим, и достаточным критерием выделения отраслей права, т. к. он носит материалистический характер, согласуется с диалектическим методом познания, имеет практическую направленность, согласуется с определением права А.Я. Вышинского. В свою очередь сторонники плюралистических оснований предлагали для систематизации норм права такие показатели как предмет правового регулирования, метод правового регулирования и (или) цель правового регулирования, принципы права, специальный понятийный аппарат, состав участников правовых отношений, исторический тип правовой области. К слову сказать, почти все эти факторы (за исключением двух последних), встречаются у С.Н. Братуся, воззрения которого в юридической литературе чаще всего связывают почему-то лишь с обоснованием метода правового регулирования.

Оценивая многокритериальный подход, отметим, что ложные способы и приемы выражения права неизбежно отражаются на его содержании. Отсюда вытекает, что форма и содержание права не должны рассматриваться в отрыве друг от друга. Они представляют собой разные аспекты единого объекта (явления и феномена).

Также заметим, что идея о влиянии основополагающих идей права на его внутреннее строение и типологизацию была представлена в рассматриваемый период лишь в зачаточной форме. Но этого оказалось достаточно для ее активного развития в более позднее время.

Итак, в ходе первой дискуссии были названы те критерии, которые затем стали считаться традиционными факторами формирования отраслей права. Особенно ценно в данном контексте указание М.А. Аржанова на то, что отрасли права более-менее развиты во всех системах права. И хотя в настоящий момент в рамках учебных курсов чаще всего говорят об отсутствии отраслей права в англосаксонской и (или) мусульманской правовых семьях, замечание ученого все же верно и обосновано. Правда, с поправкой на то, что ценность отраслевой модели заключается в концентрированном отражении сведений не только нормативного, но и практического и доктринального толка.

Интересно также, что сторонники разных подходов к познанию структуры системы права были едины в признании необходимости дифференциации правовых норм. Причем большинство из них, в явной или скрытой форме, придерживались в этом отношении предметно-методологических позиций. Кроме того, многие вопросы разрабатывались в ходе первой дискуссии не по формуле: «идея – данные о ней – вывод», а по схеме: «данные – идея – вывод» (т. е. исходя из уже предопределенных параметров, подводимых под нужную концепцию). При этом вопрос об исчерпанности и подвижности набора отраслей права решался учеными по-разному. Большинство из них склонялись к мнению об открытости и динамичности перечня отраслей права.

Здесь важно отметить следующее: не столь существенно, как именовать области социальной жизни и (или) корреспондирующие им компоненты права. Более значимо то, что общественное бытие, будучи единым, содержательно подразделяется на некие составляющие, обусловленные как минимум наличием соответствующих интересов и потребностей. При этом отношение какого-либо конкретного лица к тому или иному компоненту не влияет на факт его существования (ибо он представляет содержание стандартизированной социальной потребности). В то же время, поскольку в вопросе о структуре системы права речь идет уже не об общесоциальной, а именно о правовой сфере, то только предметное основание оказывается здесь недостаточным для проведения последовательной дифференциации (интеграции).

В отношении воззрений на конкретные отрасли права отметим, что особого внимания заслуживает позиция об основополагающем значении конституционного (государственного) права. А вот гражданское (а зачастую и административное) право анализировалось в рассматриваемый период сквозь призму превалирования имущественных отношений. Личному неимущественному (и собственно управленческому) аспекту при этом не уделялось достаточного внимания.

Примечательно, что изначально при указании на компоненты права подразумевались не отрасли права в современном понимании, а направления юридической науки, перед представителями которых ставилась задача выявления соответствующих предмета, объема и содержания. Именно в таком значении говорил об отраслях права А.Я. Вышинский в 1938 г. Последнее указывает на отсутствие изначального отождествления предмета правового регулирования с содержанием регулируемых правом общественных отношений. В 1939 г. уже прослеживается четкое размежевание систем права, юридических наук и учебных дисциплин. На систему права указывается как на упорядоченную совокупность позитивного права, а на системы юридических наук и учебных дисциплин – как на сферы ее исследования и изучения. Производилось в этот период и сопоставление перечней отраслей общественных отношений и норм права. В результате был сформулирован вывод о производности вторых от первых.

Акцентировать внимание надо и на том, что хотя в рамках первой дискуссии вопрос о соотношении систем права и законодательства фактически не ставился, отдельные суждения на эту тему учеными все-таки высказывались. Например, встречались указания на то, что на метафизическом уровне юридические нормы права могут представлять собой единство, в то время как на практике они распределяются по нескольким отраслям права (законодательства). Причем, если с позиций прагматики наиболее приемлемым оказывается именно дифференцирование, то его и следует реализовывать. Здесь прослеживается некая утилитарная трактовка отрасли права, чрезвычайно сближающая ее с отраслью законодательства.

Итак, подводя итоги первоначального этапа формирования учения о структуре системы права, можно сформулировать ряд выводов.

1. Восприятие доктрины как теоретически обоснованной, вненравственной и внеидеологической системы знаний о познаваемом объекте не позволяет признать подход к построению системы советского социалистического права 1938–1940 гг. очищенным от внеправовых элементов и непредвзятым по своим итоговым показателям. На него воздействовал целый ряд неюридических факторов, доминирующее значение среди которых занимали публично-политический курс и партийные установки.

2. Актуальность научной проработки тематики системы права и ее структуры в 1938–1940 гг. объяснялась с позиций практико-ориентирующего значения. За системой права в этот период закрепилось именно отраслевое восприятие, предполагающее основанное на неком показателе распределение (по сути – классификацию) правовых норм. Основанием формирования отраслей права в ходе I Совещания был признан материальный критерий – предмет правового регулирования, имеющий в своей основе содержание общественных отношений. Метод правового регулирования не был признан основанием дифференциации и интеграции правовых норм по отраслям права. Вместе с тем, он все же получил некоторую научную проработку. В рамках первой дискуссии указывались и иные факторы формирования отрасли права.

3. Возможность познания системы права и ее структуры оценивалась некоторыми учеными скептически даже в условиях режима, сопряженного с государственной заинтересованностью в четком разрешении проблемы. Это лишь подчеркивает устойчивость и жизнеспособность агностических позиций, в данном случае – оптимистического толка. Дуалистическая концепция права также поддерживалась видными представителями советского правоведения и при провозглашении отсутствия частного права. Различные модификации дуалистической теории прослеживаются в воззрениях многих участников Совещания. В суждениях отдельных ученых обнаруживаются предпосылки постановки вопросов о комплексных отраслях и институтах права и законодательства.

4. В рассмотренное время было проведено последовательное разграничение системы права и системы юриспруденции. В ходе дискуссии предложили и первую в советской юридической науке классификацию отраслей права. Тогда же выявилась потребность в последовательном разграничении вопросов о системе права и о систематизации правовых норм; нашли свое отражение идеи о нетождественности внутреннего структурного строения права и классификационного распределения позитивного правового материала.

5. Несмотря на значительные достижения, I Совещание научных работников государства и права не достигло надлежащей ясности в решении вопросов о понимании и структурном строении системы права. Достаточное количество аспектов темы не нашло в рамках дискуссии обсуждения и (или) последовательной доктринальной проработки. Предметный подход, даже несмотря на то, что он был поддержан большинством участников дискуссии, получил весьма наглядную и аргументированную критику со стороны ученых, придерживавшихся иных взглядов. Таким образом, вопрос о системе права и ее структуре, на решение которого была нацелена советская наука государства и права, остался в целом неясным (особенно в контексте неоднозначно трактуемых и, по сути, мало разработанных категорий предмета и метода правового регулирования). Это предопределило актуальность последующих обращений к тематике системы права и ее структуры.

Вместе с тем, несмотря на все неоднозначности, с учетом всех прошедших со времен первой дискуссии научных, законодательных, иных социально-юридических перемен, обращение к проблеме структуры системы права предопределяет пристальное внимание к историко-правовому аспекту, и, в частности, к первой дискуссии о системе права. Положения, выраженные входе I Совещания, оказывают существенное влияние на современное правоведение. Они носят фундаментальный характер и даже в настоящее время способны служить плодотворной основой для дальнейших научных изысканий по заданной тематике. В то же время, многообразие научных взглядов, их противоречивость, сложность определения и разграничения отраслей права приводят к вопросу о том, насколько исключительна, однозначна, ясна и точна отраслевая модель, если ее коллегиальное обсуждение даже на первоначальном этапе заняло несколько лет и не привело к единому последовательно-конструктивному результату. Выводы, сформулированные в ходе дискуссии, несмотря на все ее теоретико-методологические достижения, все же были несколько односторонними и не вполне четкими. Об этом свидетельствует хотя бы неоднозначность понятий «отрасль права» и «предмет правового регулирования».

Глава 2

Развитие идей о системе права и ее строении

§ 1. Вторая дискуссия о системе права

После Второй мировой войны в специальных изданиях вновь стали появляться работы, посвященные вопросам системы и структурного строения права. Их содержание свидетельствует о том, что Первое всесоюзное совещание научных работников права не достигло полного успеха в решении соответствующих вопросов. Выработанный подход, хотя и получил одобрение большинства участников дискуссии, подвергся наглядной и обоснованной критике со стороны ученых, придерживавшихся иных позиций.

По указанным причинам тематика правового строения продолжала волновать научную общественность и по завершении I Совещания научных работников права. Вместе с тем, содержание постдискуссионных работ отображает результаты дальнейшей доктринальной проработки проблем, выявленных в именно процессе юридических научных диспутов 1938–1940 гг.