Маяк с янтарными крапинками

Маяк с янтарными крапинками
Дина Дудник

Когда в ходе расследования массового исчезновения домой возвращается одна из жертв, городок накрывает пеленой таинственности и леденящего ужаса. Местные газеты пестрят заголовками, в воздухе витает огромное количество вопросов, все хотят знать правду и пытаются всеми силами добиться логического финала.Но сколько стоит эта правда?И возможно ли ее заслужить?

Маяк с янтарными крапинками

Дина Дудник

© Дина Дудник, 2020

ISBN 978-5-0051-4930-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Никто не был рад, что я вернулась. Местные новости гремели, шептались за каждым углом. Все взвалили на меня завершение детектива бестселлера, где главный герой раскрывает все карты и занавес опускается. Но все что их ожидало – это разочарование. Почему вернулась именно она? Девочка, которая слушала на задней парте Бетховена и втайне читала по ночам романы. Не отличница с большими амбициями, не парень из спортивной команды по волейболу и не победитель городской олимпиады по математике. Моя жизнь резко обесценилась в сравнении с другими. Никто не давал мне права выживать. А что еще важнее, никто не разрешал мне молчать.

– Вы были в автобусе, – нервно повторяет следователь, упираясь руками в край стола. Замечаю на его лице выступившие красные пятна и думаю о том, как же сильно я его раздражаю.

– Да, – отвечаю я спокойно, откидываясь назад. В комнате стоит запах сырости, который полностью дополняет и без того абсурдную обстановку.

– Автобус шатнуло в сторону, он куда-то свернул. – Следователь опускает глаза и читает с лежавшего перед ним пожелтевшего блокнота. – Никто не обратил внимания на изменение маршрута.

– Я это уже говорила, – перебиваю я, пробегаясь большим пальцем по ярко-фиолетовой дорожке на запястье.

Мужчина поднимает на меня глаза и криво улыбается.

– Куда они вас отвезли?

Лишь на мгновенье я прикрываю свои до ужаса тяжелые веки, – признак бессонных ночей, – и устало вздыхаю.

– Вы ведь хорошо читаете, – киваю я на блокнот.

Громкий хлопок по столу не производит на меня ожидаемого эффекта, а лишь заставляет невольно повести плечами. Мужчина отходит к двери и сразу же возвращается.

– Не понимаю. Вы пробыли в этом подвале больше месяца. Как ты можешь ничего не помнить? В твоей крови не обнаружено никаких препаратов, сотрясение головы так и не подтвердилось. Месяц, возможно самый страшный месяц в твоей жизни, и ты его не запомнила? Родители места себе не находят. Ты бы хоть постаралась, – говорит следователь поспешно. Его слова звучат так быстро, что, кажется, он даже ни разу не переводит дыхание. Мужчина вскидывает поседевшие брови и ждет от меня ответа.

– Я не знаю, – отвечаю я, делая между каждым словом небольшую паузу. Я понимаю, что это злит следователя еще больше, но мне все равно. Не обязательно хлопать руками по столу, чтоб показать свою нежелательную вовлеченность. От этой обстановки я устала сильнее, чем он.

Следователь поднимает со стола блокнот и почти вылетает из помещения. Допрос окончен. Бесполезный и бесплодный допрос. И так уже третий раз.

Абсолютно все люди нашего города ждут что в моей голове что-то переклинит, и я наконец расскажу о девяти пропавших. Все эти взгляды, которые я ловлю на каждом углу, требуют поделиться великой тайной. Но это как гнаться за призраком, мне даже жаль этих наивных людей.

Я скидываю в прихожей ботинки и пробираюсь в комнату. Папа выпрямляется в кресле, когда я прохожу мимо кухни.

– Когда они уже оставят тебя в покое? – произносит он, окидывая меня неодобрительным взглядом.

– Хороший вопрос, – выдыхаю я, по привычке убирая назад светлые пряди волос. Их пришлось значительно укоротить из-за последних событий. Меня привезли с запекшейся кровью на концах волос. И, кажется, она была не моя. – Давно пришел с работы?

– Нет, только что. Я пельмени сварил, поешь.

Я перевожу взгляд на плиту, залитую какой-то жидкостью. Зеленая кастрюлька стоит на самом краю, и, кажется, стоит только пройти мимо и она тут же опрокинется. Зара бы такое сразу пресекла.

– Я попозже. Вытащи их из воды.

Папа замирает, но возражать не собирается. Он только слегка кивает, и провожает меня взглядом, когда я направляюсь в спальню. Я замечаю это, потому что раньше папа так не делал. Раньше он очень уставал на работе, и мы почти не общались. Теперь же папа наблюдает за мной. Однажды в порыве злости он сказал, что меня «как подменили». Но тут не нужно проводить много анализов, чтоб понять: он прав, прежней я не буду никогда.

Вместо того чтобы скинуть с себя кофту, которая практически пропиталась запахом сырости, я заворачиваюсь в плед и размещаюсь в старом облезлом кресле. Я откидываю голову назад и лишь на мгновенье прикрываю глаза. Как ни странно, ничего не вижу. Только слышу щелчки. Они сидят в моей голове слишком глубоко.

На тумбочке вибрирует телефон, и похоже не в первый раз. Я нарочно оставила его в комнате перед выходом. Дотягиваюсь до гаджета, и проверяю соцсети. Захожу в закрытую школьную группу и пробегаюсь по комментариям к последней новости в ленте. «Рьянова вернулась?» «Почему она молчит? Явно же что-то произошло». «Мне одной кажется, что тут что-то нечисто».

Пролистываю еще десяток подобных комментариев и открываю сообщения, логически завершая картину шквалом негатива в мой адрес. Среди сообщений нахожу одно от одноклассницы с вопросом по поводу посещения школы. Читаю и игнорирую его. На всякий случай делаю свою страницу полностью приватной, исключая любую активность извне. Включаю классическую музыку и слушаю ее до тех пор, пока телефон не отключается от нехватки заряда.

2

Перед тем, как выйти из дома, я замазываю лицо тональным кремом. Делаю это не для того, чтобы скрыть недостатки, а чтобы замаскировать ссадины на лбу. Меньше всего я хочу, чтобы из-за этого обращали на меня внимание, которого сейчас мне хватает с излишком.

Волосы я убираю назад в низкий хвост, а поверх белой рубашки накидываю кофту с капюшоном, хотя и прекрасно понимаю, что от людей это меня не спрячет.

Папа уже на работе, поэтому забираю с полочки пятьдесят рублей и выхожу из дома. До школы как обычно доезжаю на старом автобусе. Пытаюсь максимально свести все к той же обстановке, что была до происшествия, хотя и понимаю что это невозможно. Даже в транспорте есть люди, которые прожигают меня взглядами. Я не знаю, о чем они думают, но в этом явно нет ничего доброжелательного.

В школе, как я и думала, на меня обваливается безумный нездоровый интерес одноклассников и других школьников. Буквально все заинтересованы в этой истории. Все, кроме меня самой. А держаться отстраненно мне помогает только мысль о выпускном классе. Мне осталось здесь не долго.

– Это правда, что ты ничего не помнишь?

Я складываю в рюкзак тетради и мысленно делаю несколько глубоких вдохов. Не обращаю внимания на любопытную школьницу и собираюсь покинуть кабинет.

– Под дурочку косит, – выдыхает она в полголоса.

– Да не трогай ты ее. Рьянова ненормальная.

Я поднимаю карандаш с парты, но класть в карман не спешу. Переворачиваю его другой стороной и крепче сжимаю в руке. Девушка замечает этот жест, поэтому поспешно удаляется, начиная перешептываться с подругой, а я спокойно кладу карандаш на место, и отправляюсь в другой кабинет.

Ненавижу любопытных людей. Они отравляют жизнь другим, просто потому что до страшного хотят удовлетворить свой интерес. Заполнить пробелы недосказанного, неизвестного.

«Как ты вернулась?» «Это правда, что вас держали взаперти?» «Они ведь не могли просто пропасть?» «Ты одна выжила? Что с остальными?»

Хуже этого только действия тех, кто в это вовлечен напрямую. Это я поняла, когда после четвертого урока меня зажал возле туалета брат пропавшей девочки и требовал объясниться.

– Диана. Она училась в десятом классе. Призер по математике.

– Зачем ты мне это говоришь? – почти шепотом произношу я, впиваясь в его руку, перекрывшую мне дыхание.

– Если ее найдут мертвой, ты первая об этом пожалеешь.

Кроме этого случая были еще попытки. И каждый раз они высасывали из меня остатки жизни. Я так эмоционально истощена, что не могу даже нормально реагировать на такие вещи. И щелчки в голове повторяются все чаще, а ночи становятся длиннее.

Я хожу к психотерапевту, но это плохо мне помогает. Каждый раз, когда я вижу этого человека, не могу произнести ни слова и думаю лишь о том, как «эффектно» уходят отцовские сбережения. Тем временем, психотерапевт изредка покачивает ногами, на которых красуются очищенные до блеска туфли, и теребит в руке золотую ручку.