Революция Карла. 1917

Толи эта новость о задержке поезда подарила Клара надежду, толи просто немного заглушила отчаянный крик ее души, но женщина, утомленная бессонной ночью и своими переживаниями, облокотилась на спинку дивана и мгновенно уснула.

Кларе снилось, как ее человек пришел, а с ним пришло спокойствие. И в этом умиротворённом состоянии она пустилась в путешествие в своем сне. Поезд тронулся и повез их, только их вдвоем и больше никого, туда! Туда! Где солнце светит нежно и ласково, где зеленые луга превращаются в синие океаны, где люди добры и приветливы. Где нет зла. Где человек может раскрыть свою душу, и она расцветет миллионом бархатных роз. Ей снилось, что поезд остановился, и они вышли на зеленом луге. Трава его была, словно шелковое покрывало, что приятно и совсем легонько щекочет пяточки. Они сняли обувь и побежали по полю босиком. Теплый ветер ласкал их лица и развивал волнистые волосы. Они бежали и смеялись, бежали и смеялись, просто, без какой-то причины, оттого что были счастливы, оттого что были вместе. Они упали в мягкую траву, которая разлилась под ними тысячью ярких разноцветных искр. Она чувствовала, что растворяется в нем. А он теперь был всем миром. Силуэт маленького человека склонился над ней. Он поправил её волосы, заглянул в глаза. От его взгляда по телу женщины побежали мурашки. Он начал медленно приближаться к ней, одновременно склоняясь, и, прижимая ее к себе. Она закрыла глаза, но желанного поцелуя не последовало. Вместо этого силуэт растворился в ее руках и слился с миром. Небо, которое еще секунду назад источало свет, в одночасье, затянуло тучами. Солнце скрылось, и радость ушла. Черные тучи разрывали молнии. Трава под ногами начала колоться до крови. Ей стало больно стоять, но и бежать было не куда. Поезд исчез. С каждым раскатом грома, врывающимся в ее душу, внутри женщины возникал первобытный страх.

– Клара! Клара! – знакомый голос вырвал ее из цепких рук кошмара. – Клара, вставай! Клара!

Она открыла глаза и увидела перед собой тот самый силуэт своего родного маленького человечка. Она протянула к нему руки, как маленький ребенок, еще неосознанно тянет руки к тому, с кем будет связана вся его жизнь, кто будет защищать его от всех невзгод и угроз. К тому, кто и будет всей его жизнью.

– Карл, милый, ты пришел! – воскликнула она от счастья еще не прорезавшимся из сна голосом и бросилась к нему на шею. Но упав ему на шею Клара почувствовала, что это был не его запах. Да и рост был намного выше, ее руки вместо того чтобы немного свисать с плеч, устремлялись куда-то вверх. Хотя может она еще не встала и до сих пор сидит? Нет, вроде уже на ногах. Тогда, кто это? Кто этот человек, которого она обнимает, как своего любимого и ненаглядного?

– Мне, конечно, очень приятно, Клара. Но я не Карл, к моему сожалению…

– Граф? – она протерла глаза. – Вы ли это? – Клара расцепила руки и испугано сделала два шага назад.

– Да! Это я. – будто отрапортовал он. – У меня плохие новости. Нам надо уходить от сюда. Вокзал сметут с минуты на минуту. Отсюда не выйдет никто, если мы не успеем… Нам надо идти! Быстро! – Граф схватил ее за руку и резким движение распахнул дверь купе. Еще пару мгновений и они уже покинули вагон.

Клара сначала не поняла, что происходит, но затем попыталась немного притормозить графа, но это было бесполезно. Широкие шаги мужчины несли ее куда-то прочь.

– Что вы делаете? Где Карл? Куда вы меня ведете?! – четно пытаясь вырваться, твердила она.

– Вокзал закроют, поезда остановят. Сюда уже идут большевики. Нас схватят, если мы не поторопимся. Я уже отдал приказ, все ваши вещи в пути. Теперь только нам с тобой осталось от сюда выбраться… – Граф будто специально не упомянул имя Карла.

– Что?! Я никуда не уйду без него! Остано…

– Господин, – от куда-то из толпы раздался встревоженный голос проводника, – быстрее за мной. Я проведу вас с госпожой к экипажу. Нам нужно торопиться!

Граф кивнул и направился за ним, притворившись, что не слышал негодование своей спутницы.

Проводник, прорываясь сквозь народ, четно пытался разогнать людей, что мешали на пути его господину. Он угрожающе махал чем-то наподобие дубинки над головами толпящихся и выкрикивал бранные слова, чередуя их в различных вариациях. Но люди не обращали на него никакого внимания, просто не замечали.

Клара, немного придя в себя после такого резкого пробуждения, огляделась. На вокзале стало намного больше людей. Настолько больше, что у нее даже возникли сомнения, смог бы Граф один здесь пройти, если перед ним не бежал чертыхающийся проводник.

Тем временем люди вокруг были чем-то встревожены, заметила Клара. Они толпились на платформах, пытаясь пробиться в закрытые вагоны, ругались с проводниками и требовали, чтобы те сию секунду пустили их в вагоны и незамедлительно трогались. Стокилограммовые мамаши с дюжиной тюков подмышкой и столькими же пацанятами вокруг пытались брать вагоны штурмом, делая вид, что других людей или препятствующих им проводников просто не существует. Были мужики, что бегали взад-вперед, пытаясь выяснить причины создавшейся ситуации. Это у них получалось плохо, но вот раззадорить толпу выходило на ура. Появились «крикуны», что голосили из центра событий и требовали возобновить работу и наказать виновных в сложившейся ситуации. Здесь перемешались все: богатые и бедные, дворяне и безродные, мужчины и женщины, старики и дети. Никто из них не знал, что делать, и не догадывался, что в скором времени произойдет.

– Я последний раз тебя спрашиваю – Где Карл?! – Клара завопила настолько резко и громко, что на нее обернулись даже озадаченные своими проблемами люди вокруг. Но не граф. Поняв, что не добьется от него ответа, она резко выдернула свою руку и устремилась в толпу. Она бежала не оборачиваясь, словно поток, просачиваясь между людьми, обратно к вагону, где ее уже должен был ждать ее любимый Карл. Изо всех сил Клара рвалась вперед, расталкивая перед собой и «крикунов», что отправляли ей в след пару ласковых, и мужиков-информаторов, что ругались с проводниками и даже стокилограммовых мамаш с тюками. Как и все вокруг, она не замечала никого, лишь видела свою цель – вот-вот сейчас за спиной очередного мужика должна появиться знакомая фигура в пальто и шляпе. Клара прорывалась все дальше вглубь толпы, но Карла все не было. Уже оказавшись в непосредственной близости со своим вагоном, из которого несколько минут назад ее так нахально вытащил Граф, она заметила на запястье одного из прохожих часы, они показывали 12:21. – Не может быть, – заледенела Клара, – этого просто не может быть! – Она подняла свои глаза и устремила свой взгляд над головами прохожих. Клара не увидела ни знакомого пальто, которое она могла уже определить на ощупь, ни той самой шляпы, что впитала в себя его запах, ни круглых, идеально чистых, очков на носу. Вместо этого она увидела вокзальные часы, которые никогда не ошибались. Они показывали 12:21. 12:21. 12:21. Он не пришел.

Что-то хлопнуло у нее в груди, резко закололо и, будто бы, исчезло, оставив после себя черную пустоту. Ноги Клары подкосились, словно неокрепшие ивы под тяжелым ветром, глаза закатились, и она упала без сознания.

Но Граф, выскочивший из толпы, успел ее подхватить. Он взял ее на руки и побежал обратно.

– За мной, господин! Быстрее, быстрее! Нам нужно торопиться! – кричал проводник, махая над головой своей палкой.

Глава 7.

Карл Моисеевич сидел в темной каморке, или как он называл такие помещения – «штаб-квартире», вблизи Кировского завода (узнать, как он тогда назывался). Торопясь, совершенно небрежно, что было совсем на него непохоже, он подготавливал свои последние документы. Его спешка была вызвана двумя, совершенно независящими друг от друга, обстоятельствами. Руководство партии в связи с событиями, что произошли на кануне, готовило какую-то полномасштабную операцию. Карл уже давно знал, что что-то готовиться, но полную картину он не видел. Лишь цифры, что появлялись у него на столе и в его голове. Но он знал, что каждая из этих цифр – важна. Она важна для общего дела, она важная для каждого коммуниста, она важна для будущего нашей страны, но самое главное он знал, что она важна товарищу Карлу Моисеевичу точно также, как и Товарищу Ленину.

Вторая причина была более субъективной и важной лишь для маленького Карла. Но это нисколько не преуменьшало ее значения. Возможно, для Карла Моисеевича, она была даже важнее общего дела. Билеты. Это были билеты, что Карл Моисеевич оставил на столе кухни. Они никак не могли выйти из его головы и постоянно мешали ему сосредоточиться. Поэтому ему приходилось пересчитывать одни и те же цифры по нескольку раз, постоянно путаясь в своих вычислениях. Билеты. Клара же просила их забрать! Поезд отбывает в 11.20. Уже скоро надо выходить и спешить к вокзалу. Как бы ему хотелось остаться здесь, увидеть великие свершения труда, ведь там есть и его вклад. Но Клара важнее. Важнее всего. Так что надо было быстро все доделать отправить отчет с посыльным и бежать, торопиться.

Но цифры все никак не складывались. Сложение давалось труднее, чем вычитание, а вычитание мешалось с делением и получалось «УМналожение». Проще говоря, такое, чего не существует и не должно быть в помине. Мысли постоянно куда-то улетали: Карл то представлял себе, как они вместе с Кларой уезжают куда-то далеко-далеко от сюда. Туда, где все и всегда спокойно. Где они с Кларой будут жить в достатке и удобстве. Где солнце всегда встаёт по утрам, пронзая ночные тучи теплыми лучами, а к вечеру садиться на гладкую скатерть воды и растворяется в спокойствие бескрайнего океана. А цифры… О! Что там только делают с цифрами!

Но как только солнце в его мечтах садилось, вместо Луны, на небосводе, в том месте, куда только что нырнуло Солнце, вставала новая звезда. Она была еще больше, светила еще ярче, а грела не только тело, но и душу. И когда этот небесный круг полностью восставал из воды, расправив свои лучистые плечи, то на нем отчетливо можно было различить Серп и Молот. Карл Моисеевич видел, как наяву, что это «новое солнце» освещало новый путь, в новое будущее, и это будущее было и его, в том числе. Он видел, как к нему уходили толпы молодых сильных людей, краснощеких, яснолицых. Он видел, как эти люди строили под лучами красного гиганта новое общество, правильное общество. Общество будущего. Общество ума. Общество процветания. И для него, для маленького человека, бухгалтера и канцеляра, там, под этим «новым солнцем», отведена отдельная, особая роль. Именно для него. Специально для него.

Но затем он переводил глаза на свой стол, заставленный аккуратными стопками бумаг, и вновь вспоминал про билеты, что оставил на кухонном столе. Тогда его мысли переключались на вокзал, где он уезжал вдаль от «нового солнца». И это было не плохо. Рядом с ним была Клара. Но ему, почему-то, было немного грустно.

Карл Моисеевич поставил точку. Последние цифры были досчитаны, проверены, перепроверены, еще раз проверены, подписаны его рукой и запечатаны в конверт.

Он встал из-за стола и начал в спешке собираться. Часы уже показывали 10:20, а это значит, что у него было меньше часа, чтобы пересечь половину города и попасть на вокзал. Нужно было только отдать конверт посыльному Максимке, который отнесет его в главный штаб.

Карл убрал со стола все документы, накинул старое пальто, надел новую шляпу и в последний раз окинул взглядом свою маленькую каморку. Она уже стала ему как родная. Каждая каморка в этом городе, в этот момент, была ему как родная. Одинокая лампочка, пара шкафов с документами, счетная машинка, потертый стол и хлипкий стул – были его самыми близкими друзьями последний десяток лет. Столько времени он провел в таких помещениях, со сколькими людьми познакомился через эти бумаги, цифры.… А сколько ошибок совершил! А сколько бы еще смог совершить…

Карл развернулся и с тяжелым сердцем пошел к двери. Но, как только он потянулся к ручке, дверь открылась, и в каморку зашел молодой человек. Карл уже видел его пару раз, но увидев его сейчас здесь – искренне удивился.

– Товарищ … – пытаясь вспомнить фамилию бухгалтера замялся молодой человек, – Карл Моисеевич. – сказал он, в итоге, так и не вспомнив его фамилию. Говорил молодой человек с довольно большим акцентом, который он приобрел на юге страны. – Меня зовут, – это фраза звучала из его уст, словно кульминация перед эпилогом, словно он пришел сюда, в это затхлое помещение с клопами, только чтобы назвать свое имя человеку, которому, кстати говоря, уже представлялся пару недель назад, – Иосиф Джугашвили. Я приехал по поручению штаба за… – снова пауза, – документами.

Говорил молодой человек размеренно, даже немного предвкушая появление каждого своего слова.

Карл Моисеевич протянул запечатанный конверт. Так получилось, что он протянул его молодому человеку в левую руку. Но тот, в свою очередь, не вынимая ее из кармана, показательно повернулся и взял конверт правой, сопровождая все это действие весьма оскорблённым видом.

– Что же это вы, товарищ, даже не спрашиваете документ? И верите так, на слово, незнакомому человеку? А, вдруг, я враг партии?

На эти слова Карл Моисеевич решил не отвечать, и не тратить время на объяснения того, что они уже знакомы, да и какую роль молодой человек играет для партии Карл Моисеевич хорошо знал, наверно, даже лучше самого товарища Джугашвили. И если тот лично пришел за документами, значит задание было спущено сверху и так нужно. Он лишь посмотрел на молодого человека со всей добротой своих глаз и легкой ухмылкой.

– Ладно, товарищ… – вновь попытался молодой человек вспомнить фамилию Карла Моисеевича. Неудачно, – я вас запомню, на будущее. А пока, желаю вам всего хорошего! Прощайте! – после этих слов, он сжал конверт и вышел за дверь. Последняя фраза из его уст звучала как-то по-особенному, угрожающе, коронно. Но Карл Моисеевич не придал этому большого значения, у него просто не было на это времени. Тем более, что часы уже показывали 10:30.

Он поправил шляпу и выскочил за дверь. Но не успел он сделать и шага, в него со всего размаху влетел его посыльный, мальчишка лет 12, Максим.

– Карл Моисеевич! Карл Моисеевич! – чуть ли не кричал парень, из-за возбуждения, не контролируя громкости своего голоса. – Там это! Ну это! – пытался он донести какую-то очень важную мысль, но у него не хватало слов для его. – Началось! – наконец-то немного отдышавшись выдал он.

Не успел Карл Моисеевич спросить у Максима, что же конкретно началось, как парень схватил его на рукав пальто и потащил на улицу.

Уже подходя к входной двери, Карл Моисеевич услышал шум толпы и какие-то неразборчивые выкрики. Первая мысль, что пришла ему в голову – их раскрыли! Пришла полиция! Сейчас всех побьют, а кого не забьют на месте – посадят!

Карл попытался вырвать свой рукав пальто из цепких рук мальчишки, но у него не получилось, а на вторую попытку уже не было времени.

Двери распахнулись! Но вместо «злых собак жандармерии» Карл увидел толпу. И не обычную толпу из мужиков, которые сбились в кучку чтобы побарагозить. Это была настоящая толпа разгневанных рабочих. Их было несколько тысяч, а может и больше. Весь этот поток шел куда-то вперед, выкрикивая лозунги, которые только пару дней назад Карл Моисеевич подписывал своей рукой для отправки в полиграфию.

– Они идут на Дворцовую! – пытался перекричать толпу Максим. – Рабочая Революция! Это она? – радостным голосом спросил он у Карла Моисеевича. Тот в ответ лишь перевел ошарашенные глаза на мальчика и неуверенно кивнул.

Максим засмеялся и, не отпуская рукав плаща Карла Моисеевича, рванул в толпу.

Карл впервые в своей жизни оказался в такой большой толпе. Но он не чувствовал страха. Он и раньше видел сборища, пикеты, ему проходилось пробираться сквозь чужих. Но здесь он был своим. Люди вокруг него были не отталкивающими и пугающими, как представлялась ему всю его жизнь. Они были его товарищами, единомышленниками.

Карл словно вошел в ту самую реку, что описывается в детских сказках: «с молочными водами и кисельными берегами». Течение этой реки было словно материнские объятия – они защищали, согревали и обещали, что все задуманное сбудется. И Карл это чувствовал. Он чувствовал свой народ! Его желания и стремления. Он чувствовал эту силу! Что сейчас струилась сквозь его пальцы, разливалась по всему телу, и взрывом выходила в мир. И он чувствовал эту мощь! Мощь движущегося на полной скорости паровоза! Нет! Тысячи паровозов, что неостановимо неслись к своей цели! Он чувствовал все это. Чувствовал, что был частью этой силы. Чувствовал, что был самой силой. И все это одновременно. И все это сейчас.

Мыслей о Кларе, о билетах на столе кухни уже не осталось. Не было мысли ни о ком частном. Была лишь толпа и его товарищи. Был лишь народ и его цель.

Карл Моисеевич только сейчас осознал, что изменился. Когда он вошёл в общество этих революционных людей, то на его внутреннем болоте, которое раньше облагораживалось силами одной лишь только Клары, вдруг, начал возникать город нерукотворный. Чем больше Карл вникал в их идеи, тем больше разрастался город. Чем больше Карл проникался духом времени, тем больше алых флагов развивалось над ним. И как его вера укреплялась, так все новыми и новыми районами обрастал его золотой город, заселяя дома жителями-идеями.

Он поверил в это, первый раз в жизни поверил во что-то, что не содержало цифр и знаков. Карл Моисеевич преобразился. Нет, нельзя сказать, что из гусеницы он стал бабочкой. Это было преображение вне видовое. Он из гусеницы стал ЧЕЛОВЕКОМ.