Юхан

С тех пор прошло много времени. Но Юхан так и не применил нож по назначению. Ружье куда сподручнее, и в оглушительном выстреле, в треске патрона, забывается на секунду жалость – так проще.

Эрсан жаловался, что разорится на патронах, а Юхан лишь пожимал плечами. С птицами было куда проще. Дробь настигала беззаботно летящего гуся или прилетевшую на лето утку. И никаких проблем. На зверя побольше Юхан боялся идти. Медведей он, к счастью, не встречал. Оленями Юхан восхищался и не мог причинить им вреда. А волки внушали ему неподдельный страх, напоминающий о себе в длинные зимние ночи, когда волчий вой холодил сердце, а под окнами слышалось шуршание. По утрам Юхан часто находил волчьи следы у своей избы.

Но вот зайцы. Что-то было с ними не так. Юхан не мог без жалости убить этого зверя, снять шкуру, и даже съесть. Ему все казалось, что черные глаза зайцев осуждающе и невинно смотрят на него. А может, он просто сходил с ума.

О волках

Иногда Юхан сочувствовал волкам и тайно желал быть с ними, чтобы выть и бродить по ночному лесу в поисках добычи. Хотелось, ощетинившись, скулить и жаться к теплому телу. Но все же Юхан был человеком, а человек по природе своей волков боится. По вечерам Юхан старался не выходить из дома, что уж говорить про ночи.

Маленькое окошко он закрывал своим тулупом – так спокойнее. Никакая тень, порожденная фантазией или игрой света, не могла потревожить сон Юхана.

В самые голодные зимние месяцы, когда волкам было необычайно трудно найти добычу в мерзлом лесу, они осмеливались и подходили к самой избушке, чувствуя тепло и запах живого существа. Юхан знал об этом: по утрам он находил множество следов, уходящих в лес, а порой по ночам слышал шуршание под дверью, отчего кровь стыла в жилах. Перед сном Юхан двигал шкаф к двери – на всякий случай. Этот случай вполне мог настать: дверь была без замка, а о засове или хотя бы крючке бывший хозяин не подумал. Снаружи двери были глубокие царапины.

Якуты уважают Б?р?

, для них он местный царь зверей. А волчатник – уважаемый человек. Волки – звери сильные и хитрые. По лесу за ними не угонишься, сбиваются в огромные и опасные стаи, а капканы приходится прятать под снег и умело маскировать. Якуты верят, что волк, попавшийся в ловушку, но не убитый с первого раза, придет мстить обидчику.

Лишь несколько раз Юхан видел волков. Все встречи происходили днем, какой-нибудь старый или больной волк, видимо, отбившийся или изгнанный из стаи, бесцельно шатался по лесу, опустив израненную морду. Поодиночке волк не страшен, особенно днем, особенно немощный. Юхан вспугивал их случайным треском хвороста под ногами, а они убегали, поджав серые хвосты и рявкнув на прощание.

Но вот по ночам, когда их глаза жадно блестят в темноте, когда их лай и вой с каждым днем все ближе и ближе, когда они стягиваются вокруг одинокой избушки, – это другое дело.

Вообще же в Якутии в последнее время развелось чрезвычайно много волков. Волков так много, что еды не хватает. Изможденные и голодные они доходят летом до Арктики, появляются в городах и селах, нападают на стада оленей, а порой и на людей. Когда весь мир вовсю занят проблемами экологии, гуманизации, равноправия, – в Якутии тем временем идет массовая охота на волков, которые стали одной из самых насущных проблем северного края.

Двадцать второй месяц жизни в тайге

Это было долгое отступление, занявшее ни одну глав, но вернемся к Юхану настоящему, прожившему в тайге почти два года. Сегодня, 9-го декабря, стоял страшный холод, и пришлось топить голландку толстыми сосновыми дровами, чтобы обогреть избу. Изба сколочена из лиственницы, а дерево это людей не любит: сохнет долго и тепло отказывается держать. К счастью, обильный снег, что заметает избу почти до крыши, утепляет стены, и зимой тепло держится подольше. После ежедневной работы с метеорологическими записями Юхан отправился делать обход. Работал он по специальности лишь до обеда, после же в его обязанности входила охрана леса. В этом не было большой необходимости, так как мало кому вздумается лезть в тайгу за лесом, да еще и в декабре. Юхан относился к обходу как к оздоровительной прогулке на лыжах. Иногда он брал с собой ружье, иногда – соль, чтобы насыпать лакомство в им же сделанные кормушки для лосей и оленей.

Ближайший населенный пункт был в двенадцати километрах. Летом это три часа ходьбы по лесу, сверяясь со стрелкой компаса, а зимой – долгий переход, который может занять весь день. К счастью, ни разу Юхану не пришлось идти в деревню Сеймчак зимой. Именно в эту богом забытую деревню и отправлялись погодные данные по рации. Эрсан привозил аккумуляторы, обеспечивающие стабильную связь с Сеймчаком. Было и радио. Но ловились лишь две волны. На первой были постоянные помехи, сквозь которые просачивались слова: «…Господ…», «…аминь…», «…агнец…». Вторая же волна была бесконечной музыкальной подборкой якутских песен, для Юхана они все были похожи.

Обход занимал два часа. В день Юхан обходил четверть леса. Сегодняшняя прогулка была до Лены, порой Юхан пренебрегал другими участками, лишь бы чаще видеться с чудом света, называемым красивым женским именем. Берег был каменист и крут, поэтому наблюдатель смотрел на речной простор свысока. Знаменитые Ленские столбы откликались и здесь, на севере. Каменные глыбы врезались в землю, скованную вечной мерзлотой, будто не давая голубому хвойному лесу потонуть в спокойных водах Лены. Вокруг реки образовались старицы и болотца, каменистые острова разрезали водную гладь. Зимой же, когда Юхан, совершая обход, как сегодня, выходил к берегу, над Леной кружился снег, падая и сравнивая пейзаж, каменные глыбы сгладились и покрылись пуховым одеялом, а сама река растянулась огромным пространством, уходящем на север, где могучий Алдан сливается с великой Леной, и где виден безмятежный Верхоянский хребет, укрывающий Якутию от ветров.

Дни в декабре короткие – в три часа уже темно. С обхода Юхан возвращается в таежных сумерках. Маленькая избушка, засыпанная снегом почти до крыши, манит слабым светом углей, что тлеют в печи. Но преже чем зайти в дом Юхан снова снимает данные, записывая и запоминая показания на ртутных столбиках. Все приборы расположены за домом. Для обывателей покажется странным, что термометры измеряет не только температуру воздуха поверхности, но и десяти метров над землей, на уровне земли, под снегом, под землей, температуру вечной мерзлоты. Под землей тепло, на глубине двадцати метров температура не опускается ниже -10, а на поверхности стабильные 40. Стрелка барометра падает. Нехорошо, к снегопадам, —подумал Юхан.

Вдруг из-за угла избы выглянула пара глаз, а затем и все животное показалось, оно смотрело на Юхана. Пуская из ноздрей пар, оно подходило к Юхану. «Волки» – пронеслось в голове. Юхан напрягся, нащупывая в кармане нож, но животное,не выжидая, прыгнуло на него. Тут уже Юхан узнал Айдара.

– Айдар! Балбес, как же ты меня напугал!

Айдар радостно прыгал вокруг Юхана, стараясь обхватить его лапами.

– Где ты шлялся? Такой холод!

Айдар был двухгодовалым кобелем – якутская лайка. Его мягкая и пушистая шерсть была белой, как и весь север, лишь на морде чернели симметричные пятна. Взгляд был умным.

Юхан наконец потрепал Айдара по голове, отчего тот блаженно закрыл глаза.

– Пойдем греться.

Айдар все понял, и перепрыгивая сугробы, помчался ко входу.

Эрсан привез Айдара еще щенком в первую весну. Близость живого существа скрашивала темные вчера, да и волков Юхан стал бояться меньше с верным другом. Щенок был игривым – с ним не приходилось скучать.

– Ай! Умный собака, —говорил Эрсан каждый раз, как приезжал с провизией.

А самое главное, что Айдар привязался к Юхану и почти не покидал его. Сегодняшнее утро было редким исключением. Когда вокруг избы стоял утренний плотный туман, Юхан вышел с Айдаром на улицу, но пес будто почувствовал что-то в лесу и убежал в густой туман, оставив хозяина одного.

Но, к счастью, Айдар вернулся.

Юхан и его компаньон вошли в натопленную избу, оба замерзшие. Айдар улегся у входа на гору холщовых мешков, в которых Эрсан привозит продукты. Юхан не позволял собаке без разрешения переходить на человеческую половину избы. Зажегся электрический фонарь, питающийся от аккумулятора, и пара свечей осветили стол. Стало уютно.

Закрыв глаза, можно на секунду позабыть о добровольной судьбе отшельника, забыть об одиночестве. Вечер любимое время Юхана. Сверив утренние и вечерние записи и продиктовав их по рации, Юхан усаживался поудобнее, доставал с полки начатую книгу и начинал священнодействие, ради которого он приехал Якутию, а правильнее сказать – покинул дом.

Для чего все это?

Каждый вечер Юхан проводил за чтением. Он не желал есть, говорить, работать, —только одно желание вырисовывалось в его мозгу – читать. Это было его любовью, страстью, работой, увлечением, целью и мечтой. Он всю жизнь мечтал о таком уединение и такой концентрации. Два огромных пакета, в которых Юхан привез книги, невероятно быстро опустошились. Прочитанные книги убирались под кровать, порой Юхан перечитывал их. За два года в избе не осталось ни одной непрочитанной книги, страницы, буквы…

Иногда Юхан обменивал шкуры зайцев или тушки птиц на книги, которые привозил Эрсан.

Чтение было страстью. Принимая во внимание то количество и чувство, в котором читал Юхан, было понятно, что страсть эта заслуживает эпитет – больная. Возможно, Фрейд нашел бы в ежедневном рвение зачатки фетишизма и извращения.

Если поездка в Якутск была вызвана юношеской взбалмошностью, самоуверенностью или же критичностью, то чтение – взрослым и взвешенным решением, к которому он долго шел.

Но оба эти факта дополняют друг друга. Затворничество и некий аскетизм подпитывают интерес к чтению, как к единственному здравому развлечению. Чтение же и результирующее чувство довольства, появляющиеся в процессе чтения, убеждали Юхана в верности своего уединения. Эта пара стала опорой его жизни, не дающей спиться или сойти с ума от одиночества.

Замечательные мысли почерпнул Юхан из книг. Это были исторические романы Пикуля и Карамзина, работы Толстого и Достоевского, произведения античных мастеров, рассказы Чехова, Куприна и Бунина. В этой мрачной избе с низким потолком и черной голландкой, которая вогнала бы любого в уныние и тоску, Юхан открывал и степенно познавал миры и грани человеческого разума.

Очень давно, еще в детстве он понял, что книги – это нечто отличное от всего, что он знал. Нечто личное, а порой даже интимное. И в тоже время он понимал, что вряд ли кто-то всерьез воспримет его увлечение. Сложно стать не геологом в семье геологов. И он поддался. Но работал под прикрытием, притворяясь. Притворство – это всегда дурно, ведь оно обратно искренности, а искренность слишком тесна связана со справедливостью, поэтому Юхан вполне мог назвать себя – несправедливым, – но он, как мог, старался оправдать себя. Ведь цель оправдывает средства. А цель была одна – личное, тесное общение с миром книг. Юхан осознавал, что уходит в крайность, и за ворохом красивых слов скрывается банально прозаичная мысль: убежать от людского в угоду нематериальному. И он убежал. Отрёкся от мира людей, сохранив лишь пару ниточек, связывающих его с человечеством. Возможно, по этим ниточкам он хотел вернуться, но Юхан утаивал от себя эту мысль на краю сознания. Одна из ниточек – письма домой. За двадцать два месяца на столе скопилась внушительная стопка из писем, которые, как и все вещи с «континента», привозил Эрсан. Поначалу письма были написаны маленьким почерком матери, круглые завитушки и наклонные палочки рассказывали о чем-то далеком и непонятном для Юхана, ему было тяжело представить, что есть иная жизнь, жизнь без тайги и мрачной голландки. Но в последнее время письма стали писаться твердой рукой отца. Буквы были выведены строго и четко, словно напечатанные. Как же радовались оба воссоединению семьи (пускай лишь на бумаге), прощению нанесенных обид. Ни отцу, ни сыну не было понятно, для чего так затянулась ссора. Ведь она могла прекратиться одним емким и значимым словом: «Прости». Но все позади.

Примирение с отцом было первым шагом к примирению с миром. Читая «Мои университеты» Горького Юхан наткнулся на такие слова: «…Вы человек способный, по природе – упрямый и, видимо, с хорошими желаниями. Вам надо учиться, да – так, чтоб книга не закрывала людей…».

В словах был заключен смысл, которого всегда избегал Юхан, не позволял себе размышлять об этом. Слова больно обожгли его. А ведь он знал, что ушел от людей, от родителей не для их счастья, а для себя. Книги читались единственно для себя, не для помощи окружающим. Юхан был готов умереть за знания, при этом не поведав истины никому. Прочитанное больно укололо Юхана, и он уже не мог отделаться от мысли, ставшей навязчивым доказательством его эгоизма. Он все чаще мерил избу шагами, размышляя вслух.

Семь шагов, разворот, снова семь шагов – и так часами.

Айдар смотрел удивленно на хозяина – ему казалось, что Юхан говорит с ним.

– Если книга не обманывает, а обманывать она не может по моему твердому утверждению, то выходит, что я живу в затворе единственно ради самодовольных чувств, отравляющих мою душу.

Юхан делал семь шагов до двери, у которой сидел Айдар в надежде, что человек погладит его по голове, но человек разворачивался и снова шагал до кровати.

– А ведь действительно порой меня очень радует мысли, что я живу праведно и верно, а другие же люди испорчены и глупы. Но разве я прав? Неужели я думаю, что я лучше их, лишь потому что отказался от цивилизации. И почему я отделяю себя от всех? Почему есть «Я», а есть «Они»? Разве не правильнее думать о людях, как о едином целом?

Юхану было больно думать о том, что он провел многие месяцы в тайге не для благой цели, а лишь ради себя. Но этот вывод так и напрашивался.

– То есть выходит, что я потратил два года (!) жизни впустую!? Я же не сделал ничего полезного. Чему цена всей этой макулатуре, – Юхан бросил взгляд под кровать, – если мысли, содержащиеся в книгах, не будут применены никогда? Быть может, это помогло мне, но ведь я не бессмертный! Я рано или поздно умру. Может, завтра меня загрызет волк, или я отморожу ноги. И все… Не будет ни меня, ни мыслей, останется только паспорт и Айдар, охраняющий мой окоченевший труп.

Айдар, услышав свое имя, игриво повернул голову.

– А как же родители, они и так не понимают, что я здесь делаю. Да я и сам не понимаю уже! Но если смотреть с другой стороны. Вот есть же Отец Сергий у Толстого, бросил службу, отрекся от славы, стал монахом. И тоже, как и я страдал от тайного тщеславия. Но остался в затворе, отрубил пальцы, дабы усмирить плоть. Но он сдался. Любовь людей победила, и принять ее он не мог. А ведь я куда слабее Отца Сергия. И он хотя бы знал для чего все лишения – для службы богу.