Изъян

Между тем Савельев замолчал. Гостиная облегченно оживилась, зашумела и захлопала.

– А баллада-то с черным юморком, – заметил Кевин Костнер и, оглядываясь, весело кивнул сутулой похожей на Марию Шнайдер парикмахерше с темно-рыжими крашеными хной волосами, которая жалась к моложавому программисту и рассеянно теребила сережку.

Вино в бокале было сухим и терпким. Почмокав губами и языком, Костати поморщился.

– А теперь новое, – улыбнулся Савельев и отпил из чашки чай с лимонником

– Хорошо забытое старое? – Насмешливо сверкнул очками холеный плотный похожий на Григория Лепса мастер надгробий Родион Фролов. Барбара Стрейзенд ткнула его локтем в бок.

– Эта песню я услышал во сне, – предупредил Савельев, подтягивая струны.

Встрепенувшись и насторожившись, Костати перестал раздевать взглядом Анжелу и, замерев, подозрительно уставился на Савельева.

– Сон, поди, эротический? – Влажно ухмыльнулся Кевин Костнер.

– А иначе не запомнился бы, – подхватил скульптор надгробий. Барбара Стрейзенд шикнула на него и ударила локтем в плотный бок.

– «Красный мартини». – Савельев ударил по струнам и запел: – Погладьте против шерсти, сверкните красным перстнем, скажите, что в постели вы любите иных.

Узнав мелодию, Костати помертвел. Внутри перевернулось и забурлило.

– А я для разговора, от сглаза лет, для вздора служу вам просто другом, все остальное жмых.

Из Костати стал рваться наружу голос кишечника. «Щас спою», – вспомнился мультфильм.

– Вы тяните мартини, слова и вечер синий. И вам неловко, стыдно, что путаю я роль. Вам далеко за тридцать, вам по ночам не спится…

Костати попытался сдержаться.

– А тут мальчишка шепчет: «Ах, сжальтесь, сжала боль».

Анжела с тихой улыбкой подошла к дивану и, наклонившись, наполнила чашку Кевина Костнера чаем. Взорвавшись от терпкого аромата Анжелы, Костати вскочил, задев и толкнув Кевина Костнера.

Горячий чай выплеснулся из чашки на черную джинсовую рубашку Кевина Костнера:

– Черт! – дернулся и скривился тот.

А из вспученной утробы Костати вырвался рокочущий как саксофон голос и подхватил мелодию песни. На Костати наставились смартфоны.

Савельев замолчал и, насупившись, побагровел. Но кудрявый конгуэро Павел Ракитин, не заметив подмены солиста, продолжил самозабвенно стучать по конгу, погрузившись с закрытыми глазами в волны звучащей мелодии.

– Что это? – Округлились глаза Марии Шнайдер.

– Это бомба! – Звонким мальчишеским голосом отозвался восхищенный программист, снимая на смартфон рокочущего Костати.