– Лихо?! Теперь она припрется сюда и развоняется, – передернувшись, вскинулся и встрепенулся Саша.
– Да она со страху чуть не обделалась, как ты на уроке, – ехидно захехекал голос.
Спохватившись, Саша схватился за живот:
– Кто ты такой?
– Шезму.
– Египетский демон? Так я тебе и поверил, – поморщился Саша.
– Тогда я вавилонский демон Шулак.
– Заливаешь. Не верю.
– А то, что я Матшишкапеу – пукающий бог инуитов?
Саша скривил губы и отрицательно покачал головой.
– Иногда мне кажется что я римский бог метеоризма Крепит. Или даже бог навоза Стеркутий.
Саша опять скептически покачал головой.
– А что если я неприкаянный дух Жозефа Пужоля по прозвищу Ле Петоман? Или тот же мистер Метан. Хотя вряд ли… Ведь Пол Олдфилд еще жив и пускает ветры на эстраде, играя на них вальс Иоганна Штрауса «На прекрасном голубом Дунае».
– Так ты зловонный дух? Да?
– Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, – хохотнул голос снизу.
– А тебя можно изгнать?
– Только попробуй. Рискуешь остаться без кишечника. Или преобретешь недержание.
– А хотя бы договориться?
– Это другое дело.
– Так как тебя звать? А то Матшишкапеу как-то… язык сломаешь.
– Тогда зови меня просто Киш. Сокращение слова «кишечник».
– Кыш, Киш!
– Ага. Разбежался. Тупо и не смешно. – Проворчал голос снизу.
– Но почему я? Почему это произошло именно со мной? – Лицо Саши исказилось, сморщилось и задрожало.
– Почем я знаю. У Бога странное чувство юмора. Вот ты думаешь, зачем человек живет?
– Чтобы… – Нахмурившись, как над уравнением с дробями задумался Саша: – Да откуда я знаю. – Пожал он плечами и махнул рукой.
– Чтобы заполнить и опорожнить кишечник. Все остальное от лукавого.
– Опять шутишь что ли?
– Это не я шучу. Это творец. У него патологически скатологическое чуство юмора.
– Теперь жди беды и исторички, – обреченно вздохнул Саша.
– Можешь расслабиться и вернуться к уравнениям и трансформерам. Клянусь Осирисом, Булгакова струхнула и засунула свой язык глубоко в…
Перебивая рокот Киша, в дверь настойчиво позвонили. Саша замер и уставился на входную дверь.
– А вот и она! – Саша замер и оглянулся в сторону входной двери.
Опять грянул звонок. Саша сорвался в коридор и остановился у входной двери:
– Кто?
– Дед Пыхто! – Раздался раздраженный голос Елизаветы Николаевны. Саша отпер дверь. – Заснул что ли? – Прихожая зашуршала пузатыми пакетами-майками «Магнита».
– Домашку делал. – Саша боялся, что Киш ворвется в разговор и начнет скатологочески юморить.
– Что случилось? – Елизавета Николаевна подозрительно всмотрелась в бледное лицо Саши.
– Уравнения с дробями… – Саша покосился на домашний телефон.
8
Жарило и томило как в сухой парилке. Горячий воздух загустел и остекленел. Подковой нависла брюхатая ливнем туча и сжала бледную голубизну.
Саша сидел в бочке, высунув голову из воды. Мать корячилась на огуречной грядке. Затаив дыхание, Саша ждал, когда крадущийся плавунец схватит водомерку.
Обернувшись, Саша разинул рот и вытаращился на окно домика. Туда влетел искрящийся голубым светом шар. А из окна Лобода послала к черту любовь. Старенький радиоприемник в домике подавился помехами и заскрежетал. Глухо хлопнуло. Лобода осеклась. Из окна заструлися дым. По трепещущей занавеске пополз огонь.
Мать вскрикнула и всплеснула руками. Забежав в домик, она сдернула с дивана покрывало и накинулась с ним на огонь.
– Сгорит шале! – Выпуская пузыри, булькнул Киш.
Расставив ноги, Саша поднатужился. Глубокая темная воронка затянула в себя водомерку, плавунца и травинки. Когда вода стала Саше по пояс, он выбрался из бочки и быстро в раскачку пошлепал в дом. Вздувшийся живот колыхался.
В коридоре и комнате хозяйничал и клубился дым. Хрипло дыша и кашляя, мать суматошно била по огню покрывалом, выгоняя из комнаты. Но огонь ускользал и разрастался.
– Уходи! – Закричала Елизавета Николаевна на Сашу.
– Посторонись, – нахмурился Саша.
Повернувшись спиной к весело трещавшему огню, Саша приспустил плавки и, согнув колени, уперся в них ладонями. Мать шарахнулась в сторону и прикрылась тлеющим дырявым покрывалом.