Изъян

Сжав губы и поморщившись, Костати захлопнула и заперла дверь и вернулась к вопящему и хрипящему Саше.

Через час он выдохся, притих и отключился. Затаив дыхание, мать осторожно, словно бомбу, положила Сашу в кроватку. Опрометчиво хлопнула входная дверь. Вернулся Константин Иванович.

Саша вздрогнул и словно бы взорвался… Окно зазвенело, зашелестели шторы, и закачалась люстра.

3

Елизавета Николаевна собралась в магазин.

– Поскорее вовзращайся. – Прошептала Малкина Наталья Алексеевна, косясь на Сашу в кроватке. Ее до смерти пугали утробные трели внука.

– Да я мигом. – Сказала дочь. – Он же спит. Видишь, какой он тихий. Ангел.

– Ну да. Ангел. – Вздохнула бабушка Наталья Алексеевна и покачала головой.

Елизавета Николаевна ушла. Заперев дверь, бабушка вернулась в комнату. Саша вздрогнул и, открыв глаза, уставился на бабушку. Наталья Алексеевна оцепенела.

– Мама! – Протрубил кишечник Саши.

– О господи! – Бабушка затрепетала. Волосы зашевелились. Ее дрожащие руки потянулись к Саше, чтобы успокоить или заставить замолчать.

Кишечник Саши угрожающе зарычал, словно собираясь укусить. Окно зазвенело. Батарея залязгала от частых стуков.

Отдернув руки и отшатнувшись, Наталья Алексеевна выскочила из комнаты в коридор.

– Мама! – Прогрохотал вдогонку Сашин кишечник.

Наталья Алексеевна схватилась за смартфон. Дочь была вне зоны доступа.

– Мама! – Оглушал и ужасал сфинктеральный резонанс.

– Замолчи! – Крикнула бабушка и заткнула уши.

– Мама! – Раскатисто трещала комната, и ходил ходуном коридор.

Не помня себя, бабушка оказалась на кухне. Затравленный взгляд остановился на початой бутылке вина Каберне Совиньон, которая стояла на тумбочке между холодильником и газовой плитой. Бабушка схватила бутылку, чтобы допить ее. Но, вынув деревянную корковую пробку из горлышка бутылки, Наталья Алексеевна замерла. Ее словно осенило.

Она вернулась в комнату, где надрывался Саша.

– Только попробуй, – с угрозой пророкотал кишечник. – Тебе это дорого…

Малкина заткнула кишечник Саши пробкой.

Саша вытаращился на бабушку. Его округлившийся живот стал раздуваться. А пупок выпятился третьим глазом. Побагровевший Саша закряхтел, завозился, заерзал.

Бабушка нагнулась к нему:

– Баю-баюшки-баю, не ложися на краю.

С глухим хлопком и протяжным треском пробка выскочила из Саши и воткнулась в левый глаз бабушки. Наталья Алексеевна вскрикнула, схватилась за кровоточащий глаз, потом за сердце, пошатнулась и рухнула.

– Эту песню не задушишь, не убьешь! – Протяжно протрубил кишечник.

Саша зарыдал и заголосил.

4

Наталью Алексеевну хоронили в закрытом гробу. На кладбище Малкин растерянно озирался и как будто спрашивал: «Неужели это все взаправду?»

Копачи взялись за полотенца, чтобы опустить гроб в могилу.

– Я хочу на нее взглянуть! – Вскинулся Малкин.

Его стали увещевать.

– Наташи там нет! – Ломая руки, уперся Малкин.

– Отец! – Елизавета Николаевна заплакала. Подхватил и разрыдался Саша на ее руках.

Сергей Петрович Водохлебов отвел Малкина в сторону:

– Ты прав, дружище. Ее там нет. Она уже на небесах. – Бывший сослуживец похлопал Малкина по плечу. – Тебе надо выпить.

На поминках Николай Михайлович быстро напился и отяжелел. Его лицо побагровело, а глаза помутнели, окосели и поплыли. Барабаня пальцами по столу и сопя, он мрачно уставился на Сашу, которого дочь прижимала к себе.

Внук весело посмотрел на деда и раскатисто прогромыхал кишечником. Все замерли. Придавила гробовая тишина. Всхлипнув, побледневшая Елизавета Николаевна сорвалась из-за стола и выскочила из гостиной.

Закрывшись в маленькой комнате, она заметалась от окна к двери и обратно, ожесточенно укачивая сына… Вернувшись в гостиную, она тихо села на свое место и, выпив воды из стакана, понурилась.

– Уснул? – Спросил Николай Михайлович.

Дочь кивнула.

Малкин тяжело поднялся и, пошатываясь, вышел в коридор. Вместо уборной его занесло в маленькую комнату. Он склонился над спящим на кровате внуком и уперся в него угрюмым взглядом, дыша на Сашу перегаром.

Саша поморщился, заерзал и открыл глаза. Дед и внук уставились друг на друга.

– С пробкой в глазу она стала похожа на Терминатора. – Насмешливо протрещал кишечник Саши.

Лицо Малкина исказила судорога. Нижняя челюсть отвисла и задрожала. «Омен!» – вспомнилось Николаю Михайловичу. Его трясущиеся руки с широкими растопыренными пальцами машинально потянулись к шее Саши.

– Ты чего? – Остановил встревоженный голос дочери.

Опомнившись, Николай Михайлович резко выпрямился и отшагнул от кровати:

– Надо бы его покрестить. – Брякнул он.

Саша обиженно и горько заплакал. Елизавета Николаевна схватила его и затрясла, успокаивая: