Изъян

– Можно выйти? – Болезненно поморщился Костати.

Класс рассмеялся. Булгакова застучала указкой по столу:

– Тише! До конца урока осталось всего ничего, – учительница глянула на часики на смуглом тонком запястье.

– Мне очень нужно… – Скривился Костати.

– Нужно в нужник. – Стал гримасничать долговязый Сазонов.

– Потерпишь. – Рассердилась Булгакова.

– Ох, и наделает он сейчас делов, – подражая Джиму Керри, кривлялся Сазонов. Класс рассмеялся.

Красивая чернобровая Наташа Трубецкая отодвинулась от Костати.

– Тех же, кто творил зло, подвергали наказанию, – Булгакова мимоходом взяла с парты дневник Сазонова.

Он привскочил и взмолился:

– Я больше не буду!

– Свежо придание, – зевнул Петряев, насмотревшись на собачью свадьбу. Обернувшись, Сазонов показал Петряеву жилистый кулак. А Петряев Сазонову – средний палец.

– Египтяне считали, что душа человека может существовать вечно, – монотонным голосом продолжила Булгакова. – Но тело его, вместилище души, должно было оставаться на земле в полной сохранности. Чтобы сохранить тело умершего, его превращали в мумию.

– Похоже на «Аватар», – заметил Давыдов и опять спрятался за Пугачеву.

Живот Костати забурлил. Кишечник отозвался острым спазмом. Костати вскочил и метнулся к двери.

– Костати! – Вскрикнула Булгакова. – На место!

Лицо Костати перекосило отчаянье.

– Да пошла ты в попу Апопа! – Раскатисто пророкотал дырявым глушителем кишечник Костати. Саша исчез за дверью. Кабинет накрыла грохочущая волна смеха.

– К Осерису побежал! – Повернувшись, Сазонов отпустил отогнутую пальцем линейку. Бумажный комочек впился в шею Петряева.

Взлетев по лестнице на третий этаж, Саша пробежал мимо угрюмой полной уборщицы в очках, которая протирала пол влажной тряпкой, и ворвался в уборную. Упав со спущенными штанами на унитаз, Саша поморщился, напрягся, втянул живот и замер. Кишечник прогрохотал. Испуганно задребезжало окно.

Кое-как опорожнившись, Саша вздохнул и остановил растерянный взгляд на перекошенном подвесном держателе. На нем висел картонный цилиндр от туалетной бумаги. Саша чертыхнулся и зашарил по карманам. В боковом кармане брюк оказался чистый носовой платок. Привстав с унитаза и наклонившись к двери, Саша воспользовался платком и выкинул в мусорное ведро

Подойдя к умывальнику, Саша увидел набитую окурками мыльницу. Саша матерно выругался. Костати дернул и открыл тугой рычаг смесителя, и кран сердито завыл. Саша подставил под мутную холодную струю руки и стал быстро потирать их друг от друга, как будто смывая мыльную пену.

Выключив воду, Саша потряс кистями рук и, вытерев их о штаны, посмотрелся в обрызганное зеркало. Встрепанный бледный вид. Лицо вытянула и опрокинула тревога. По надписи на дверце кабинки: «Лизни меня в задницу. Лирический канон Моцарта» полз скарабей. Помертвев, Саша оглянулся…

Постучав в дверь, Саша вошел в кабинет. И класс рассмеялся.

– Можно войти? – Уставился в пол побагровевший Костати.

– Садись, – Булгакова застучала указкой по столу

– Сделал дело, учись смело. – Насмешливо заглянул в лицо Костати Сазонов.

Окутаный жаром Костати сел за парту. Трубецкая зашмыгала носом и поморщилась.

– Чем это пахнет? – Покосилась она на руки Костати. – Тухлыми яйцами?

Костати пожал плечами и, убрав руки под парту, вцепился в колени.

– Вместе с мумией в гробницу помещали еду, одежду, оружие…

– А туалетную бумагу? – Перебил Сазонов и, обернувшись, подмигнул красному Костати. Класс грохнул от смеха.

Живот заурчал и мяукнул. Опять?! Побледневший Костати замер и выпрямился, словно проглотив аршин. Трубецкая подозрительно глянула на него и, нахмурившись, отодвиналась к краю.

7

Один дома Саша ломал голову и глаза над уравнениеми с дробями. На экране телевизора десептиконы разносили город. В коридоре пронзительно зазвонил домашний телефон. Торопливо поднявшись из-за стола и выйдя из комнаты, Саша с тревогой уставился на голосящий телефон.

– Не отвечай, – прозорливо пробурлил кишечник.

Передернувшись, Саша сжал ягодицы, затыкая голос снизу, и снял трубку.

– Родители дома? – Впился в ухо резкий голос Булгаковой.

Сашу замутило и окатило жаром. Колени задрожали, подкашиваясь. Живот укоризненно заворчал. Положив трубку рядом с телефоном, Саша вернулся в комнату и, тупо уставившись на экран, захрустел пальцами… Оптимус Прайм рубился с Мегатроном.

– Надо попробовать, – отозвался на мысли Саши кишечник

Выйдя в коридор, Саша включил громкую связь, взял трубку и поднес к ягодицам.

– Что случилось? – Проговорил кишечник хмурым голосом Константина Ивановича.

– Вас беспокоит учитель истории Маргарита Михайловна Булгакова. – Ваш сын пытался сорвать урок. Он совсем распустился. Грубит, посылает к Апопу.

– Это недоразумение. Он же такой вежливый и послушный. Тихоня из тихонь.

– В тихом омуте… Поговорите с ним. Образумьте. Поставьте на место. Иначе мне придется принять меры… Каждый должен отвечать за свои поступки. Ведь так?

– Представ перед Осирисом, душа должна держать ответ за те дела, которые человек совершал при жизни, – проговорил кишечник голосом Булгаковой.

Словно обжегшись, Саша ойкнул, бросил трубку на телефон и, отшатнувшись, чертыхнулся. Он захрустел пальцами, глядя на телефон, как на бомбу. Телефон грозно молчал.

Не находя себе место и забыв об уравнениях с дробями, Саша заметался по комнате. Вещи наскакивали друг на друга и крошились, оборачиваясь густым роем неизвестных. Расплываясь, завертелись перед глазами зеленоватые круги. В одеревеневший затылок впился то ли когтистый жар, то ли колючий холод. Ускользая из-под ватных ног, заходил ходуном пол.

Живот вспучился и забурлил. Остановившись, Саша тревожно прислушался к нему.

– Лихо мы с ней разобрались, – удовлетворенно пророкотал голос снизу.