Изъян

В кресле развалился полусонный Саша и смотрел по телевизору «Трансформеров».

– Привет. – Саша сел прямо и, подобравшись, напрягся.

Головная свистящая боль оглушила и, заострившись, стала изнутри раскалывать черепную коробку. Константин Иванович выключил телевизор.

– Ты чего? – Саша сжался и втянул голову в плечи.

– Может, хватит в облаках витать? Тебе через четыре года будет тридцать. А ты…

– Но я же нашел работу. Чего привязался?

– Нашел?! Это я тебя устроил прокуристом.

Зашла грустная мать и тихо села на диван. Рядом с ней появился призрак бабушки с торчащей в глазнице пробкой. Бабушка появлялась редко, но метко. Вслед за бабушкой приходила беда.

– Чего он? – Посмотрел Саша на Елизавету Николаевну.

– У тебя опять началось, – дрогнуло лицо матери.

– Что? – Сашу пронизал и обжег холод.

– Полеты.

Саша оцепенел.

– Ты должен взять себя в руки, – потребовал отец.

– Но это же во сне. Как я могу…

– Это наяву! – Отец выскочил из комнаты и хлопнул дверью. Квартира загрохотала дверьми и дверцами, размечая дорогу взбешенного отца.

– И что теперь? – Прислушиваясь к перестуку и грохоту, спросил Саша.

– Поживи пока отдельно. – Попросила Елизавета Николаевна. – А иначе он тебя сгрызет.

Одноглазый призрак бабушки улыбнулся и кивнул.

Саша вышел из себя и гостиной. Вернувшись к себе, Саша бросил на кровать дорожную сумку и стал торопливо набивать ее вещами.

12

Саша снял угловую однушку неподалеку от дома родителей. Окно с дверью на балкон выходило на дежурную аптеку. Другое окно – на двор и школу.

Ночью Костати долго ворочился. Откуда не возьмись, зазвучала мелодия. Она вознесла Костати над диваном и вперед ногами вынесла на балкон.

Миновав дежурную аптеку, Костати повернул налево и на крыльях мелодии устремился над освещенной фонарями и фарами дорогой в сторону центра. Снизу Костати подмигивали желтоглазые светофоры. Сверху с холодным недоумением взирала желтая луна, и мерцали крупные как у Ван Гога звезды.

Мимолетом и на скорую ноту мелодия создавала декорации ночного города. Круговой перекресток, «Лента», мост, остановочный павильон. На остановке – девушка в красном берете и с букетом красных тюльпанов. Замерев и подняв голову, она посмотрела сквозь пролетавшего на ней Александра. Она словно услышала мелодию, которая наполняла Костати и уносила в центр.

Как только мелодия оборвется, мир рухнет и все исчезнет. В том числе и сам Костати. И наступит мертвое черное безмолвие. Осознав это, Костати попытался подстраховаться и запомнить мелодию. Она была одновременно и простой и замысловатой. И все норовила выскочить из памяти, как птица из ловушки.

Когда Саша подлетал к театральной площади, его обстреляли настойчивые звонки в дверь… Костати совершил вынужденную жесткую посадку на диван. И все бесследно исчезло, пропало пропадом и вылетело из головы.

13

Поднявшись, Саша вышел в прихожую и отпер дверь. На площадке ухмылялся Антон Савельев.

– Разбудил? – Шурша черным пакетом, Савельев ввалился в прихожую.

– Вроде того, – зевнул Саша.

– А я вот всю ночь куролесил и отрывался с очаровательной Зинарой. Жемчужиной из «Сезама».

Савельев зашел в комнату и огляделся:

– Телевизор, два кресла, диван, шкаф, журнальный столик… Вполне… Можно жить… О! Даже гитара. – Антон схватил советскую шестиструнную гитару с глубокими царапинами на верхней деке и, упав в кресло, сгорбился над инструментом. – Смотри-ка, даже строит. – Удивленно усмехнулся Савельев, подтягивая струны и вслушиваясь в биение обертонов.

Савельев ударил по металлическим струнам и негромко запел:

– Я скажу как на духу: мне не важно ху из ху. Важно только то, что ты – девушка моей мечты! Пенелопа, Пенелопа, я бы взял тебя и слопал. Столько денег я ухлопал на тебя. О, Пенелопа.

– Свежачок? – Заметил Костати

– Новая девушка, новая песня, – Савельев поставил гитару на пол и прислонил к подлокотнику кресла.

И тут Костати вспомнил мелодию из сна.

– Да ты чего такой? Хватит спать. Ну-ка, мечи стаканы на стол и прочую посуду. – Савельев зашуршал черным пакетом, и на журнальном столике появились початая бутылка «Зеленого зомби», Пружанский Старый Пармезан, Борисовкая пармская ветчина и брауншвейгская колбаса, чиабатта со шпинатом по рецепту «Сезама», жестяная банка шпрот, полторалитровый газированный «Святой источник».

Саша принес из кухни кружку и высокий стакан. Он посмотрел на приоткрытую дверь балкона и замер.

– Опять заснул? – Спросил Антон.

Схватив гитару, Костати упал на диван и попытался набренчать мелодию. Со снисходительной улыбкой кивая, морщась и прислушиваясь, Савельев стал наливать абсент в кружку и стакан.

– Нет! Не то! – Костати бросил гитару на диван. – Лучше я напою.

– Лучше выпей «Зеленого зомби». Он же зеленый змий-искуситель. Поль Верлен назвал его зеленой ведьмой и источником безумия. А черный маг Алистер Кроул – зеленой богиней и источником творчества. Что, впрочем, с одной огуречной грядки. Ведь безумец – это творец своей безумной реальности. Возможно, когда бог создавал это безумный, безумный мир налегал на что-то вроде «Зеленого зомби», употреблял забористую, крепленую на хаосе амриту. – Стал плести и заговариваться Савельев, отяжелев от бессоной ночи, жемчужины из «Сезама» и алкоголя.

Костати вспомнил, как из мелодии появились улица, фонарь, дежурная аптека, красные берет и тюльпаны. А что если визит Савельева – это продолжение все той же мелодии, которая просится и рвется из головы наружу. Да и он сам, Костати, порождение этой самой мелодии. Ведь в начале было не слово, а вот эта мелодия. Подумалось Костати. По спине пробежал колючий холодок. Костати весь сжался и поежился.

Савельев поднял стакан и через зеленую зыбь поглядел на Костати:

– Отделишь в себе наблюдателя от страдальца и тогда так запоешь… Что тебе и не снилось. Уверяет Кроули.

Костати машинально чокнулся с Савельевым и, глядя на приоткрытую дверь балкона, замер с кружкой в руке. Сердце как балконная штора то вздымалось, то опадало.

– Ау! – Выпив из стакана, Савельев защелкал пальцами перед окаменевшим зеленовато-бледным лицом Костати. – Уже разделился что ли?