– Учитель, а почему Вы решили учить того мальчика искусству садовника, а не плотника? – спросил Анн.
Фланк, как оказалось, хорошо помнил давний случай.
– Его родители видели в сыне только того, кто станет им опорой в старости, кто будет замечательно перекрывать дома, вставлять оконные рамы в стены, мастерить столы и стулья и иметь хороший доход… А я ощутил в мальчике совершенно другое. Он лучше чувствовал магию жизни, а не смерти.
– Магию жизни?
– Я обратил внимание на то, с какой нежностью он касался стволов этих деревьев, – и Фланк показал рукой на клёны, росшие перед окнами библиотеки, – словно бы он чувствовал их душу. Никак не получалось увидеть в мальчике человека, который бы стал рубить их, отсекать сучья, распиливать, выжигать… А вот того, кто будет подвязывать слабые ростки к колышкам для опоры, кто будет поливать и удобрять их весной, кто будет волноваться из-за порыжевших листьев или изъязвлённых болезнью веток, я увидел! В мальчике крылась невероятная магия жизни!
– Я слышал, что он сейчас лучший садовник в самой столице.
– Вот видишь!
– А того, кто мостил наш двор, почему Вы сделали каменщиком?
– Ого, ты и о нём знаешь? – удивился Фланк.
– Да, старшие ученики рассказывали.
– А вот вспомни, что ещё они рассказывали!
Анн подумал.
– Он был очень строгий. Даже не строгий, а… – Анн запнулся, подбирая слово, – а упорный, целеустремлённый… Нет, всё равно не так! Не могу вспомнить точно.
– А что он любил делать, когда мостил здесь пространство?
– Мне говорили, что он заранее расчерчивал землю, вбивал колышки, протягивал верёвочки, заранее рисовал планы. И каждый брусок, который он укладывал на землю, был так старательно обтёсан, что всем казалось, будто он укладывает в ряд камни-близнецы.
– А его привели сюда, чтобы он стал учёным, – сказал Фланк.
– Разве из него не получился бы учёный?
– Получился бы, но плохой. Строгий догматик, приверженец одной-единственной истины, не умеющий искать иные возможности.
– Но почему тогда – «каменщик»?! – воскликнул Анн, не понимая странной логики Учителя.
– Он мостит людям дороги к знаниям, – сказал просто Фланк. – Его привели, чтобы он жил рядом со Знанием, вот он и живёт на дорогах к нему. И он ведь тоже – счастлив?
– Да, – признал Анн. – Мне рассказывали, что улица в обе стороны от городской школы в Римоне вымощена с его помощью.
– А ведь до того перед школой частенько стояли грязные лужи, – добавил Фланк. – До нашего несостоявшегося «учёного», но замечательного мастера, чувствующего дух камня.
Сам Анн уже четвёртый год не переставал удивляться тому, как Фланк аккуратно и вместе с тем упорно вёл его к чему-то важному.
«Будь текуч – как вода, отзывчив – как эхо, спокоен – как зеркало и невозмутим – как тишина… Ты готов?» – спросил его Учитель. Ему отвели комнатку в доме младших учеников, дали новую одежду – с замечательной эмблемой в виде трёх гор. Мастер, который его встретил, объяснил значение сигналов, которыми созывали на тренировки, занятия, трапезы…
Вопреки ожиданиям, его никто не собирался учить разбивать камни или ломать толстенные доски. Ему не показывали, как надо валить наземь сразу трёх-четырёх человек или прыгать на пару метров в высоту. Вместо этого Учитель зачем-то поручил ему найти в окрестных скалах несколько птичьих гнёзд. Анн должен был ещё нарисовать план местности и крестиками отметить свои находки.
– Учитель, но ведь птицы могут не вернуться к своим птенцам, если увидят, что я побывал у их гнёзд, – удивлённо сказал Анн. – Как же Вы поверите мне, найдя вместо яиц или живых птенцов место смерти и забвенья?
– Ты ведь только что собирался быть текучим и отзывчивым, – сказал Фланк. – Если твои шаги в скалах превратятся в шум ручья, а дыхание станет подобным лёгкому ветру, птицы не испугаются тебя.
– Я понимаю, – кивнул Анн.
Такие задания давал ему Фланк.
И Анн учился ползать по скалам, учился сливаться с окружающим миром. Помогало ему и умение подражать голосам птиц и животных. Он кричал успокаивающие слова на языке ласточек, пробираясь мимо их колоний, и они не обращали внимания на странного человека.
Удивительное дело: Учитель особенно и не спрашивал о том, нашёл ли мальчик птичьи гнёзда, много ли их ему встретилось. Да и вместо составления чертежей он предложил Анну рисовать.
– С такими «планами» тебя, ясное дело, не приняли бы ни в одну школу землемеров, – сказал Фланк, – но ведь здесь ты учишься совсем не картографии. Интересно узнать, что ты увидел там, наверху.
Он расспрашивал более об эмоциях Анна, нежели о соположении тропинок, ручьёв, расселин и обрывов. Спрашивал, какой ему виделась степь на востоке, видна ли река с того или иного места, и чем «одна» река отличается от «другой». Спрашивал о теплоте камней, за которые Анн иной раз хватался руками, чтобы не сорваться вниз. Его интересовали звуки: как шелестят колючки на скалах, какими на вершинах слышатся далёкие голоса, удары молота в кузнице, сигналы речных судов…
– Вот это всё и рисуй!
– Таким, как я вижу?
– Да, только таким! Ведь для ленточки реки можно выбрать и синий цвет, и голубой, и даже чёрный, если вспомнишь её название. Можно нарисовать на ней кораблик, а можно и забыть о нём. Можно нарисовать пугающие горы, а можно сделать их манящими.
– И на горах изобразить птиц?
– Конечно, ведь ты же видел их, они – часть этих скал.
Учитель постоянно тревожил мысль и чувства своего ученика.
– Ты знаешь, что почти все люди потрясающе глухи? – сказал он однажды, когда увидел мальчика сидящим над речным обрывом и о чём-то размышлявшим. – Они всё, что свистит у них в ушах, называют одинаково – ветром!
– Я не задумывался над этим, – ответил Анн, – но мне показалось, что со мной разговаривали разные ветры. Внизу, у самого подножия гор, живёт один, расслабленный и тёплый, он – ленив и не хочет никуда мчаться. А когда забираешься выше, то встречаешь другого – энергичного, стремительного. Вероятно, это брат первого, потому что они немного похожи. А ещё выше обитает третий. Вот он-то, наверное, чужак, потому что налетает сухими, жёсткими порывами, словно бы и не живёт здесь, не чувствует себя дома. А ещё у верхнего ветра и двух нижних – разные голоса.
– Это хорошо, что ты слышишь их голоса, – сказал Фланк. – Постарайся не забывать это уменье, развивай его в себе. Глухота восприятия ведёт к глухоте души.
И он давал всё новые и новые странные задания Анну. Например, спеть о том, что Анн видел на вершинах гор.
Скоро ноги и руки Анна окрепли, пальцы научились чувствовать камень, держаться за него, тело – сливаться с телами огромных великанов, по которым он ползал, попадая подчас в очень опасные места. Если ты отделяешь себя от скалы, на которую стремишься взобраться, то так и будешь чужим ей – и она отвергнет тебя, оттолкнёт, сбросит. Спящий каменный великан почувствует надоедливую щекотку и передёрнет плечами, стряхнёт человека-блоху. Однако если слиться с камнем, стать ему родным, то легко удержаться даже там, где пальцам, кажется, вообще не за что ухватиться. Появившееся внутреннее равновесие хранило его от падений.
А ещё он действительно научился слушать музыку разных мест. Когда Анн перебирался с места на место – мелодии менялись. Это было удивительным. Он не подбирал к ним слова, хотя мог бы. Словами были небо, сами горы, ящерки и птицы, кусты и ручьи. Он слышал, как они говорят, и говорил с ними. В такие дни Анн даже не задумывался, на какой уступ ему ставить ногу, за какую трещину в скале хвататься – сама мелодия вела его.
Глава третья
Первый урок боевого искусства
Вскоре Анн получил первый настоящий урок боевого искусства. На него никто не нападал, и он ни с кем не сражался, однако случилась история, приоткрывшая ему одну из тайн Школы.
Фланк очень редко говорил ученикам, чего он от них ждёт. Он предпочитал творить ситуации, в которых приходилось принимать самостоятельные решения, доискиваться до причин происходящего. Это был более длинный путь, зато путь самостоятельный, а потому и более верный. «Нельзя научить, – лукаво поговаривал Фланк время от времени, – можно помочь научиться».
Случилось всё на второй год пребывания Анна в Школе. К югу от Римона лежала небольшая долина с яблоневыми и грушевыми садами. Здесь-то и было устроено соревнование, в котором, наконец, принял участие Анн. Когда минул год, и снова стали облетать листья на деревьях, Фланк позвал его к себе и сказал: