Сказки цвета ночи

– Хватит спать, когда товарищи не спят, – Лариса толкнула ногой его кровать. – Как жизнь, как здоровье? Таблетки помогают? – по бокам, из-под волос, выглядывали вымазанные кровью заклёпки. – Ну, не молчи, поговори со мной, я же всё-таки твой психиатр, – она демонстративно поправила волосы, как будто хотела, чтобы Вовка увидел спрятанные под ними ремни, державшие лицо на положенном ему месте.

Эта односторонняя беседа казалась Владимиру очень странной. Раньше, всякий раз, когда Володя приходил на приём, а происходило это отнюдь не часто, Лариса всячески стремилась не выказывать своего страха, а теперь, наоборот, сама стремилась его напугать.

– Давай, сделаем так, – продолжила она, – приходи быстренько в себя и через пять минут я жду тебя у себя в приёмной.

Как только Лариса захлопнула за собой дверь, вновь прибывший пациент медленно встал на ноги. После перенесённой операции жажда была невыносимой, но в палате не оказалось ни бутылки воды, ни даже банального умывальника. Хорошо хоть забинтованные руки не болели – видимо, заботливые доктора добротно накачали его обезболивающим. Оглядевшись по сторонам, малыш обнаружил свою кровать единственным предметом в просторной палате, рассчитанной как минимум на восьмерых. Койка странным образом располагалась посередине комнаты, чем вызывала неприятные эмоции. На фоне этого малыш даже не заметил таинственного исчезновения стула, на котором его психиатр сидел буквально только что. В ночное окно смотрела пара лысых деревьев, бедно подсвеченных уличным фонарём. Ветки покачивались из стороны в сторону, кривыми пальцами предостерегая мальчика отказаться от идеи идти на приём к психиатру тёте Ларисе. А вот обезвоженный организм, в свою очередь, настойчиво требовал животворящей влаги, поэтому ведомый первобытным инстинктом маленький человечек всё же вышел из палаты. Его движения были осторожны, но когда он отпустил дверь, она коварно захлопнулась и со стороны столовой послышался заботливый голос:

– Ложечку за Алёнушку, внучку двоюродного дяди Саши.

Эта фраза заставила Володю вздрогнуть. Всё бы ничего, если бы она не прозвучала вслед чьему-то крику. В замешательстве маленькая ладошка поелозила в поисках ручки, за которую только что держалась, но так и не нащупала, за что ухватиться. Испуганные глаза медленно повернулись: теперь это была лишь глухая стена с рисунком двери, выведенным цветными мелками. По фигурным, подстёгивающим бурное воображение сколам на стенах, малыш узнал больницу, где был постоянным клиентом: вот журавль, который всегда катал малыша, если тот слушался маму; вот дятел, кормивший орангутанга рыбой. Да уж, сколько бы Вовка ни пытался накормить эту бедную обезьяну бананами, дятел упорно продолжал давать ей рыбу. Володя снова вздрогнул: полёт воображения был прерван новым криком.

– Ложечку за Юленьку, младшую дочку троюродной сестрёнки Наташеньки.

«Младшую дочку троюродной сестрёнки?» – подумал Володя.

Дважды загнув пальцы на обеих ладошках, и что-то пересчитав, Володя вдруг понял, что жуть наводит даже не сочетание крика с заботливым голосом, а скорее глубина родословной, до которой они уже дошли, поскольку все такие ложечки всегда начинаются с «мамы» и «папы». Даже маленький Вовка понял: что бы там ни происходило – это длится уже долго. Так же ему показалось странным, что где-то на середине тётя Лариса икнула, и фраза была закончена уже другим голосом, который всё равно показался Вовке очень знакомым.

Пока маленькие ножки шагали к столовой, по сторонам неторопливо проплывали расстеленные койки с мятыми простынями, и облезлые деревянные тумбочки со стоявшими на них игрушками. Вовка поймал себя на мысли, что с превеликим удовольствием присвоил бы себе что-нибудь, но мама учила не брать без разрешения. Снова крик, снова голос предлагает почтить очередной ложечкой какого-то дальнего родственника. Услышав новое имя, Володя побледнел: он понял, что знает всех этих людей. С каждым новым шагом второй голос становился всё ближе и громче, и стоит отметить, что он был знаком до боли в зубах, и уже копошился в подкорке мозга, намереваясь извлечь наружу имя его обладателя.

Наконец Вовка проник в столовую с робким «здрасти» поприветствовавшим присутствующих, коих было двое. Здесь на стуле восседала человеческая фигура… во всяком случае сохранившиеся очертания пока ещё ассоциировались с человеческими. Его как будто специально посадили лицом ко входу, чтобы в нём сразу можно было узнать дорогого друга, лидера и духовного наставника, имевшего привычку носить капитанскую фуражку. На теле тут и там были бреши: Володя сразу вспомнил избитый грузовик, просвечивавшийся со всех сторон. Разница между ними была лишь в том, что машина не кровоточила. Хотя крутившаяся вокруг него персона в белом халате более чем старательно вытирала салфетками следы своего вмешательства. И вот рука снова потянулась к подносу. Блестящие железки отнюдь не были похожи на медицинские инструменты. В этих явно старых приборах с фигурной резьбой, Володя узнал обыкновенный кухонный нож с не менее обыкновенной кухонной вилкой, которыми он привык разделываться со столь ненавистными ему котлетами.

Фигура в белом халате бесцеремонно срезала с руки сидевшего на стуле небольшой кусок мяса. Снова раздался знакомый крик и в рот отправилась очередная «ложечка». Капитан поедал себя более чем покорно, а фигура, одетая в белый халат, помогала ему в этом, стоит сказать, проявляя заботу, которой можно было только завидовать.

– У меня обед! – рявкнула девушка меняющимся голосом. – А, это ты, мой маленький. Уже пришёл в чувство?

Она, не глядя, швырнула что-то в сторону малыша, и к Володиным ногам упало обтянутое ремнями клёпаное лицо – последнее напоминание о тёте Ларисе, и вместе с ним ещё что-то маленькое. Взгляд капитана был отрешённым. Он всё понимал, но сделать ничего не мог. Его воля была полностью подавлена. Он играл в ведьмину игру по её правилам. Она же, как ни странно, даже не собиралась использовать капитана против маленького Вовки – она только хотела, чтобы малыш осознал свою беспомощность перед её Силой. А чтобы мальчик окончательно убедился в её превосходстве, она заботливо вложила столовые приборы капитану в руки, сопроводив это строгим «пока всё не съешь – из-за стола не выйдешь».

– А ты иди сюда.

Малыш слегка попятился.

– Не бойся, глупый. Как ты не стал меня убивать, так и я тебя убивать не буду. И хоть мне очень хочется это сделать, ты нужен мне живым. Мы просто поменяемся местами, и только.

Вовка остался с ней один на один, и перспектива отправиться в небытие не прельщала его вообще ни разу. Из всех разговоров с капитаном он уже понимал, что сложившиеся обстоятельства предполагали только один выход из положения. Однако, на капитана рассчитывать больше не приходилось – подчинённый воле этой ведьмы он копошился вилкой в своём животе, поедая себя уже самостоятельно, без её помощи.

Володя схватил с ближайшего стола гранёный стакан, и что было дури шлёпнул его об пол. Подобрав осколок подходящих размеров он быстро распорол бинты на руках, а после – принялся и за сами руки, благо что эффект обезболивающего ещё не прошёл. Раны обезвоженного организма кровоточили не так резво, как хотелось бы, но руки больше не слушались малыша. Видимо в порыве как можно скорее испустить дух, он резанул слишком глубоко, задев что-то лишнее. Подумать только. Маленький Володя, берущий от жизни всё, выжимающий максимум из каждого дня проведённого с друзьями и родственниками, в эту самую секунду жаждал смерти больше всего на свете. Как ни странно, ведьма не торопилась предпринимать какие-то действия. Она чего-то ждала. В маленькой голове возникла пугающая мысль о том, что столь радикальные меры сыграли ей только на руку.

– Ты меня никогда не слушал, великий барон Вальдемар фон Дарский. Ты никогда меня не слушал. Я говорила не звонить Ларисе. Ты меня не послушал, вот ей и пришлось срезать с себя лицо маникюрными ножницами под моим, разумеется, чутким руководством.

– Великий барон не хочет стареть, – внезапно сменила она тему, – и, чтобы каждые пятьдесят лет убивать себя, и возрождаться в другом теле, забрал у меня камень Мириады. У меня! Родной сестры, Мириады фон Дарской! Которую сам же и склонил к тёмной стороне! Ты помнишь это? Нет. Ты отправил меня в небытие, чтобы забыть обо мне, чтобы я не мешала, но лучше бы убил. Там моя ненависть росла, и Сила моя лишь крепчала. А ты, – она посмотрела на кровоточащие руки Владимира, – снова пытаешься удрать.

Теряя силы, малыш побледнел, ноги подкосились. Он почувствовал сильную тошноту и холод. Теперь змея начала что-то нашёптывать. В меру своих сил Володя начал оглядываться, но вокруг ничего не происходило. Его глаза опустились на маленькие ручки, и увидели, как большие раны начали затягиваться. Раны затягивались, но руки по-прежнему не слушались. Мириада его не лечила, она делала что-то другое. Её шаг был твёрд, а взгляд преисполнен уверенности. Она не торопилась. Приближаясь, она продолжала что-то шептать. Володя почувствовал лёгкость, как будто начал взлетать, и лишь теперь ведьмин шёпот странным образом стал понятен: она что-то говорила о Тьме, жертве и обмене. Подойдя к малышу, и взяв его за руки, она подавила его последние потуги к сопротивлению. Её взгляд был нежен, а улыбка мила. Оба понимали, что ситуация безвыходная. Мириада заботливо показала Володе, как безобразные раны на его руках исчезли, не оставив и следа.

– Прости, мой сладкий, не в этот раз, – только и прошептала она.

По крохотным венам что-то побежало. Расползавшаяся под белоснежной кожей чёрная паутина быстро укутала детское тельце, залила глаза, и даже изменила цвет волос. Малыш рассыпался в прах без лишних, что называется, подробностей, прямо под ноги этой змее. Жизнерадостному малышу Владимиру было совсем не больно, но буквально через несколько секунд великий барон Вальдемар фон Дарский познает невыносимую боль. Боль не смерти, но забвения. Эта мысль радовала Мириаду. Теперь, когда пепел развеялся, единственным напоминанием о Вовке стали лишь небольшая лужица крови, да пара рваных бинтов. Ведьма вышла из столовой, и из двери напротив вылетела медсестра, столкнулась с ней лбом, и побежала дальше по своим делам, бросив в след мимолётное «извините». В этот момент Мириада поняла, что всё же вернулась. Вернулась из места, откуда нет возврата, где маленький Вовка занял её место.

    Ноябрь 2017 г.

Пари

Кристина шла медленно, она волновалась. И хочется пуститься в бег, но нельзя – могут услышать. Предпочтение к чёрной одежде едва ли сослужит ей этой ночью хорошую службу: всё из-за выпавшего снега, будь ему не ладно. Главное, чтобы многочисленные ремни не выдали её в самый ответственный момент. Да, к сожалению, сегодня её интересы играли против неё. Но, подумав, можно предположить, что, если и попадётся свидетель в лице сторожа, он может счесть случайный блик от пряжки за отражение лунного света в табличке какого-нибудь надгробия.

Ночь была тихой и спокойной, хотя вряд ли для кладбища это можно назвать редкостью. Безветренная погода и морозный воздух создавали впечатление внезапно остановившегося времени и неповторимую атмосферу безмятежности. Бледный свет луны удачно дополнял созданную матушкой природой утопию, извлекая из-под объятий ночи могильные поля.

Кристина шла осторожно, мысленно подгоняя себя. Она смотрела строго вперёд и старалась не оглядываться. Ей не хотелось увидеть лишнего. Её руки дрожали не от холода – девушка очень нервничала, ведь была здесь впервые.

Местная флора не переставала играть светом, тут и там возникали тени всех форм и размеров. В причудливых сплетениях острых теней от голых веток виднелись звериные оскалы и длинные лапы, тянущиеся к девушке, чуя в ней добычу.

И только хруст снега под ногами успокаивал, тонко намекая, что скоро всё закончится.

Пройдя, казалось, невероятно долгий путь, она поняла, что передохнуть просто необходимо, как бы жутко здесь не было. А вот, как по заказу, неподалёку показалась освещённая фонарём скамейка. Сверля её взглядом, как заветный пьедестал, Кристина с трепетом села и позволила себе закрыть глаза. Девушка мысленно погрузилась в своё прошлое в попытке повыдёргивать из чертогов разума хоть сколько-нибудь светлые воспоминания.

– С первым снегом, – послышался сзади негромкий голос.

От неожиданности Кристина резко обернулась, едва сдержав вскрик.

– С первым снегом, говорю, – повторили всё так же ровно и спокойно.

– А чего это вы сзади подкрадываетесь? Вы меня напугали, – воскликнула Кристина, – не подходите, или я закричу. Сторож придёт…

– Мне кажется, ночную тишину не стоит резать криком, – протянул незнакомец. – Или вы так не считаете?

По внешнему виду мужчины было видно, что их с Кристиной вкусы к одежде решительно сходятся. Ей сразу бросился в глаза поблёскивающий в правой руке небольшой предмет, а вместе с ним, и круглые очки, ярко светившиеся на фоне строгого силуэта. Кем бы он ни был, но он предстал перед ней среди расцветающих буйным цветом деревьев на фоне каменных крестов. Как театрально. Кристина даже подумала, будто заранее всё подготовил.

– И сторож, – добавил он, – о котором вы упомянули, уже здесь.

– Как здесь? Я тут уже давно, и я никого не видела, – дрожащим голосом сказала Кристина.

– Как же? – иронично вопросил незнакомец. – А с кем же вы тогда разговариваете?

– С вами, но вы на сторожа решительно не похожи.

– Возможно, мою одежду и нельзя назвать униформой, но, находясь здесь, я именно этим и занимаюсь – я охраняю… или сторожу, если вам угодно.

– И давно сторожи стали так одеваться?

– Зная, к кому я иду, я хотел соответствовать. Я такой же, как ты.

– Это что ещё за грязные намёки? Я не имею к готам никакого отношения, а интерес к чёрной одежде ещё ни о чём не говорит. Что это за классификация по цвету одежды? Я буду жаловаться, увидимся в суде.

«Началось, – подумала она, – вот я снова начинаю отшучиваться от страха».

– И ведь согласитесь: увидев меня в форме, вы опрометью пустились бы наутёк. А шуметь здесь, да ещё и ночью, не стоит.

Не сводя с незнакомца глаз, она медленно встала, и наугад бросила пробный камень:

– Боитесь мёртвых разбудить?