Белая фабрика

Коппе. Это какая-то ошибка. Мое имя Вильгельм, да, но моя фамилия – Ломанн, а вовсе не Ко… Корпе?

Второй полицейский защелкивает наручники на запястьях Коппе.

Немецкий полицейский. Вы задержаны по подозрению в совершении военных преступлений в Польше. Пройдемте.

Коппе уводят. Работницы покидают сцену.

Голос ведущего новостей. Бывший обергруппенфюрер СС Вильгельм Коппе, известный как мясник из Кульмхоффа, обвиняемый в причастности к убийству более 340 тысяч евреев в Польше во время войны, был арестован сегодня в Германии…

2

Нью-Йорк. Хорошо обставленная комната. На видном месте стоит телевизор, с потолка свисает хрустальная люстра. В одном углу сидит в кресле Йосеф Кауфман, внимательно всматриваясь в телеэкран: передают новость об аресте Коппе. В другом – двуспальная кровать, в которой лежит, заслонившись книгой, его жена в домашнем халате. Посреди комнаты стоит детская кроватка-колыбель, рядом буфет.

Голос ведущего новостей. Хотя считалось, что Коппе скрывается в Латинской Америке, выяснилось, что после войны он вернулся в родной Бонн, где возглавил фабрику по производству шоколада фирмы «Sarotti», взяв фамилию своей жены – Ломанн. С окончания войны прошло уже пятнадцать лет, но нашли его только сейчас… Но вернемся к главной новости. Президент Кеннеди пообещал сделать все возможное для освобождения из советского плена летчика Фрэнсиса Гэри Пауэрса, находившегося за штурвалом сбитого самолета U2.

Йосеф выключает телевизор, поднимается со своего места, подходит к буфету, достает бутылку, наливает себе стопку, опрокидывает. Наливает еще.

Жена Йосефа. Все в порядке, любимый? На тебе лица нет.

Йосеф. Что-то мне не очень. Черт знает… Может, продуло.

Жена Йосефа. Лег бы ты сегодня пораньше. А то ведь завтра у тебя большой день. Я так тобой горжусь! И знаешь, давай-ка ты ложись на ту сторону кровати, а я поближе к Мэдди. А то заразишь еще мне ребенка.

Йосеф раздевается, забирается в кровать и накрывается одеялом с головой.

Наступает темнота.

3

1939 год. Контора адвокатского бюро «Едрашевский и партнеры». Столы, стулья, папки с документами. Уныло, тесно и серо. Никого. Вращается ключ в замке, открывается дверь – и на сцене появляются еще молодой Йосеф с двумя своими сыновьями, Вольфом и Германом.

Йосеф. Итак, мальчики! Добро пожаловать в святая святых адвокатской конторы «Едрашевский и партнеры»! Вот тут в рабочее время заседает лично легендарный пан Едрашевский, мой начальник, вот тут – пан Каминский, а тут – я.

Герман. Ты специально так далеко от окошка сидишь?

Йосеф. Зато близко к папкам с делами!

Герман. А это тут лежит то самое жутко важное дело, Любомирский против Любомирского? Которое ты защищал?

Йосеф. Тут, да. Я не защищал, я помогал готовить. Суды мне пока не доверяют, но…

Вольф. А можно подержать какую-нибудь папку?

Йосеф. На вот эту.

Герман (читает). «Качиньский против водоканала города Лодзь». А! То самое!

Вольф. Пап! А вот «Едрашевский и партнеры», да? А партнеры – это кто? Ты тоже?

Йосеф. Ну нет, какое там! Я еще работник. До партнера дорасти надо!

Вольф. А когда мы сделаем свою адвокатскую контору, как она будет называться?

Герман. Давай «Кауфман, Кауфман и Кауфман».

Вольф. Почему конторы так скучно называются? Пусть будет «Атлантида»!

Тут дверь открывается и входят хозяин конторы пан Едрашевский в сопровождении клиента, пана Соболевского.

Едрашевский. Открыто почему-то… Прошу вас, проходите, на месте обсудим… (Видит Йосефа.) О… Пан Кауфман! А это что у нас тут за детский сад?

Йосеф. Пан Едрашевский! Не ждал вас тут в выходной… Вот, решил провести своим детям экскурс на рабочее место… Это вот Герман, ему шесть. А это Вольф, ему пять. Дети, это пан Едрашевский, мой начальник.

Вольф. Привет.

Герман. Герман Кауфман. Очень приятно.

Едрашевский. Мило, пан Кауфман. А я думал, евреям по субботам положено быть в синагоге…

Йосеф. Это все пережитки прошлого, пан Едрашевский. Мы же атеисты.

Едрашевский. Ну да, ну да. Пан Соболевский, это вот мой сотрудник, пан Йосеф Кауфман. Выпускник Варшавского университета.

Соболевский. Кауфман? Туда разве берут евреев?

Йосеф. Мой курс был первым, который открыли для евреев, пан Соболевский. Я, кстати, изучал ваше дело и считаю, что у нас великолепные шансы его выиграть… Я был бы счастлив представлять вас в суде!

Соболевский. М-да. Вы не говорили, что у вас тут евреи работают, пан Едрашевский!

Едрашевский. Пан Кауфман с отличием окончил юриспруденцию… и хорошо себя проявил… Я как раз думал поставить его на ваше дело…

Йосеф. Какое значение имеет моя национальность?

Соболевский. Я бы не хотел, чтобы в моих делах копались евреи, пан Едрашевский. Не говоря уж о том, чтобы представлять меня в суде!

Герман. Зачем вы такое про нас говорите?

Йосеф. Прискорбно, что в наше время все еще приходится выслушивать такие пещерные мнения, пан Соболевский. Тем более в присутствии детей.

Соболевский. Так зачем вы притащили свой табор в контору в выходной? Не покопаться ли в чужих бумагах? Я бы и на вашем месте задумался, пан Едрашевский!

Йосеф. Это возмутительно!

Едрашевский. Послушайте, Кауфман, пан Соболевский имеет право на собственное мнение…

Соболевский. Дожили мы, конечно. Давайте еще цыгане адвокатами будут.

Едрашевский. Не беспокойтесь, пан Соболевский, я назначу вам другого…