Записки уездного учителя П. Г. Карудо

– Ну и чудно! А что я говорил? Ведь чисто перина, а не диван!

Я вдруг опомнился.

– Вы меня простите, Федор Кузьмич, я сей же час уберусь. Вам небось работать нужно…

– Ничуть не бывало, – весело проговорил Федор Кузьмич. – На сегодня выходной взял. Во-первых, заслужил-с, во-вторых (и главных!), не хочу вас покидать, так сказать, на полдороге.

– Что вы! И так я вам по гроб жизни обязан! Уж и не знаю, чем отплатить.

– А вот что! Для начала давайте-ка позавтракаем вместе. Не откажите в компании.

– Я с превеликим удовольствием. Только вот не знаю, мне ведь в училище к начальству явиться надо.

– Не извольте беспокоиться. Алексей Иваныч, директор Святопетровского вашего, ранее полудня в стенах училища не появится.

– Вам это наверное известно?

– Специально справился, Петр Григорьевич. У них жена хворая. Я как раз по дороге сюда нашего доктора встретил, так он мне все и объяснил.

– Что ж, тогда пожалуй.

Мы вышли из конторы. Перед самой дверью прямо на крыльце сидел Тимофей и, видимо, поджидал нас. Завидев Федора Кузьмича, он встал и подошел к тому почти вплотную.

– Федор Кузьмич, батюшка, вы уж и сегодня приглядите, хоть вполглаза, – понизив голос, проговорил Тимофей. Было странно видеть на его степенном лице просительное выражение. – Так одолжите старика, что уж…

– Ну, что ты, что ты, Тимофей, – перебил его Федор Кузьмич. – Бог с тобой, какие уж там одолжения! Пригляжу как за своими.

– Дай, вам Бог здоровья!

– Ты лучше вот что, Тимофей, – сказал Федор Кузьмич. – Багаж Петра Григорьевича пока у себя сбереги. Петр Григорьевич, вы когда намерены на квартиру въехать?

– Думаю, сегодня к вечеру непременно определюсь, – ответил я, хоть и не знал пока точно, где и как буду квартировать.

– Не извольте беспокоиться. Сколько нужно, пусть лежат чемоданы ваши. В полной сохранности будут, – заверил меня Тимофей.

Мы отошли несколько от конторы, тогда Федор Кузьмич объяснил свой диалог с Тимофеем.

– Детки у него, двойняшки – Татьяна и Иван, чрезвычайно непоседливы, – сказал Федор Кузьмич. – Хотя уже подростки, оба гимназию кончили. Оба умные да талантливые. Характер только подкачал. Вот Тимофей и опасается, как бы не напроказили. Они ведь, сами видите, происхождения простого, а в обществе приняты, за ум и сердце их уважают. Конечно, старик скандала боится как огня.

– Что ж возраст такой, что оскандалиться немудрено, тем более при бойком характере, – глубокомысленно заметил я.

– Да он не простого скандала боится, а выдумки. Иван-то на них горазд! Вот я вам расскажу, что они в прошлом году учудили! Да лучше не сейчас… К тому же вы обоих, и брата и сестру, можете сегодня же вечером увидеть.

– Каким же образом?

– Да, видите ли, сегодня вечер состоится в одном приличном доме, так я взял на себя смелость послать хозяевам записку, что буду не один, имея в виду вас, конечно.

– Право, неудобно, Федор Кузьмич! – я, наверное, даже покраснел. – Первый день в городе, а уже к кому-то…

– Что ж тут такого? Все лучше, чем дома скучать. И не к кому-то, а к супружеской чете Видясовых, фамилия в нашем городе небезызвестная.

– Я несколько смущен столь скорым приглашением…

– Бросьте, да не съедят же вас!

Мне ничего не оставалось больше, как согласиться.

Дорогой до трактира я успел осмотреться. Устюжна хоть и не блистала чистотой улиц и убранством домов, но впечатление производила хорошее, и дышалось мне до странности легко. Хотя был я озабочен одним обстоятельством. Мне вдруг стало странно: что это Федор Кузьмич так ко мне привязался? Как будто у него и дела другого нет, как меня обустраивать. Но, забегая вперед скажу, что разгадку этому вопросу я нашел уже через несколько дней. Дело в том, что явление пришельца, пусть даже заезжего чиновника из соседнего уезда, было в городе делом редким. Так что такая, в сущности, мелочь, как прибывший из Петербурга молодой учитель, вообще сравнима была с небольшим астрономическим явлением.

Ум у Федора Кузьмича был, очевидно, живой и подвижный, а потому жаждал нового, все равно чего – лишь бы как-то разнообразить череду дней. Так что будь я даже брюзгливой петербургской старухой, приехавшей для того, чтобы кинуться головой в рудную шахту, и тут Федор Кузьмич оказал бы мне полное содействие.

Изрядно подкрепившись за завтраком, Федор Кузьмич спросил себе бутылку мадеры. Я же пил чай и уже поглядывал украдкой на часы, опасаясь, что под действием напитка Федор Кузьмич разомлеет и снова станет болтлив, как это уже случилось с ним на пути из Весьегонска. К счастью, я ошибся. Федор Кузьмич, оказалось, следил за временем даже лучше моего.

– Петр Григорьевич, вам бы стоило идти, если не хотите заставить начальство себя ждать, – тактично сказал он. – К сожалению, не смогу вас проводить, дела-с, – застенчиво потупив взор, объяснил Федор Кузьмич, после чего дал подробнейшее описание предстоящего мне маршрута, которым я с большим успехом воспользовался.

Директор Святопетровского реального училища Алексей Иванович Черновецкий принял меня в своем кабинете – средних размеров комнате с большим окном, очень опрятной и даже со вкусом обустроенной. Обстановка кабинета давала отчетливые представления о пристрастиях хозяина. Множество комнатных растений в горшках стояло на подоконнике и в дальнем углу кабинета. По стенам висели гербарии, забранные в рамы, и три гравюры, изображавшие разного вида папоротники, показанные в разрезе вместе с корневой системой, под каждым изображением была подпись на латыни.

Алексей Иванович был молодым мужчиной лет сорока, очень благопристойной, ухоженной наружности. Светлая борода окаймляла округлое лицо его. Нос, губы, рот – все было правильной и приятной формы. Костюм его также был безукоризненный. Но отчего-то рождалось впечатление, что все внешнее благополучие – не более чем ширма, за которой кроется некий трагический излом в судьбе или характере, а может, и тщательно укрываемый порок. Словом, с первой встречи к такому человеку в объятия бросаться не станешь.

– Поздравляю вас с прибытием, Петр Григорьевич, – сказал Алексей Иванович и одарил меня крепким рукопожатием. – Хотелось бы сразу покончить с одним делом. Вам следует принять кабинет от вашего предшественника. Он, как вы, может быть, слышали… Впрочем, идемте. Все сами увидите.

Алексей Иванович решительно шагнул к двери, я последовал за ним.

– Этот заместитель ваш – Степан Кириллович, существо весьма странное, – говорил Алексей Иванович, чуть поворотив голову назад, поскольку я не поспевал за его скорым шагом и шел чуть позади. – Конечно, он абсолютно безобиден… Впрочем, возьмем-ка с собой Федора… Сделайте одолжение, подождите меня здесь одну минутку.

Алексей Иванович скрылся в боковом коридоре. Я же пока осмотрелся. Сразу было видно, что в училище поддерживается идеальный порядок. Правда, пока оно пустовало по случаю выходного дня, а, как известно, присутствие детишек порой сильно преображает и самые благообразные помещения.

Заскучать за разглядыванием стен я не успел. Алексей Иванович вернулся, кажется, даже раньше, чем через минутку. С ним был рослый детина с бульдожьим лицом, лет, наверное, пятидесяти, чрезвычайно крепкого сложения. Пожалуй, единственное, что выдавало его возраст, это редкие с проседью волосы да сильно обрюзгшее лицо.

– Вот, Федор Федорыч, познакомьтесь, – сказал Алексей Иванович. – Это Петр Григорьевич – новый наш преподаватель географии. А это – Федор Федорыч, наш смотритель, следит, чтоб на переменах отроки не слишком шалили в коридорах, – отрекомендовал Алексей Иванович детину.

Федор Федорыч слегка поклонился мне, но руки не подал.

– Давно бы пора, – сказал он, и губы его разъехались в неприятной улыбке.

– Что ж, идемте.

Мы последовали за Алексеем Ивановичем.

В кабинете нас ожидала довольно-таки забавная картина. Этот Степан Кириллович, о котором я уже столько слышал и, честно сказать, просто сгорал от нетерпения поскорее его увидеть, оказался молодым человеком моих лет, быть может, чуть старше. Нас он встретил вальяжно развалившись на стуле. Сразу замечу, что поза его была несколько расслабленна, отчасти и потому, что с самого утра, ожидая прихода "смены", Степан Кириллович сильно храбрился и не давал погаснуть в груди благородному пламени, время от времени подогревая его горячительным.

– Аааа, – протянул Степан Кириллович, завидев нас. – Пришли! Ну, что ж, вершите свой неправедный суд…

Дело наше состояло лишь в том, чтобы забрать у Степана Кирилловича ключи от кабинета, стола и шкафа, в котором хранились карты и еще кое-какая учебная мелочь. Он же навоображал себе бог весть чего, будто его сейчас поволокут в Бастилью. Однако я сразу понял, зачем Алексей Иванович пригласил с собой Федора Федорыча. Дело было в том, что рябое лицо Степана Кирилловича было напрочь лишено выражения, совершенно невозможно было определить, в каком расположении духа он находится, в гневе ли, в смущении? А добавьте сюда еще и мутный от водки глаз.

– Вот, Степан Кириллович, и замена вам прибыла, – сказал Алексей Иванович. – Потрудитесь освободить кабинет.

– Как вы угадали! Вот это-то я еще могу! Могу потрудиться! И труд мой будет оплачен стократно! – возвышая голос, говорил Степан Кириллович. Он сделал попытку встать со стула, но ноги не послушались, и дальнейшую тираду он был принужден произносить сидя. – Всходы, посеянные мной, взойдут! Но как они окрутили вас? – обратился Степан Кириллович ко мне. – Я ждал престарелого сатрапа, верного пса режима, но вы столь молоды! Кто вы по убеждениям?