До сотворения мира. Студёная вода и Чёрный медведь

– Да хватит тебе причитать, говорю! – в голосе Листвяны уже стали звучать нотки раздражения. – С товарниками Загор старшиной ходит, Цапель с ним рядом, мудрым словом поможет. А Цапеля даже ведуньи иной раз слушают. Поучат Волькут вово уму-разуму, листья падать начнут, мужем придёт. Что голосить-то зря?

– Так я ж уж теперь для порядка. А что, коль понравится ему с Загором ходить, он же ведь дурной, Волька-то, не приведи Род, в товарники пойдет, а?

– Для порядка? Ты для порядка детёв повечеряй! Для порядка! Понравится, будет товарником тогда, всё селу хлопот меньше.

Разговор был окончен, и бабы разошлись по своим делам. Только Звана ещё немного всхлипывала, но уже бодрилась, раз сама бабка Беляна сказала, то уж точно бояться нечего. Начала раздавать детям уже подостывшую кашу и хлеб. Олешка со всех ног побежал до ватаги, чтобы рассказать братцам о том, что в бабьей избе слушал, и о Волькиных проделках.

Далеко в лесу, в тайном капище, куда имели вход только самые старшие бабы на селе, сидела в дыму корня папоротника, что собирают по весне, ведунья Беляна, которая просила духов похлопотать перед богинею Мокошью за Волеслава и всех товарных людей, что ушли от села своего. В той же позе сидели перед идолами Перуна, Рода, Велеса и Дажбога старые волхвы, почитаемые в роду. В селе было всё как обычно в день ухода товарников, их проводили, за них поплакали, и их ждали, всё шло своим чередом. Только одна маленькая девочка, которая жила в этом селе и спала в бабьей избе рядом с остальными девочками, несколько дней ходила, опустив головку с непослушными золотистыми кудряшками. Но всё же юный возраст, веселый нрав и подружки сделали своё дело, и она, оставив грусть-тоску, которая почему-то поселились в её маленьком сердечке, начала заниматься тем, чем она обычно занималась, а именно носиться с визгом по селу с подружками, есть, спать и слушать старые сказки в такой тёплой и уютной бабьей избе.

Вопреки страхам Вольки, ладейная братия приняла его очень дружелюбно и без подковырок. Разумеется, за борт его в любом случае никтобы не кинул, а тут, видя, что старшина говорит с малым ровно, без упрёков, вообще посчитали, что так и задумано было с начала самого. Так что, по большому счёту, появлению на борту малого никто особого значения и не придал. Ну появился и появился. Тут половина команды так появилась, сбежали по-тихому с села, чтобы бабы не выли, и теперь на ладье ходят. У ладейных это обычное дело. Тех, кого дальние страны зовут, ничто остановить не может. Кроме баб, понятное дело, которые, как только что узнают о мужних затеях, ну всё по-своему всегда переиначат. И как это только у них выходит? Поэтому, что задумал, бабам последнее дело говорить, уж лучше по-тихому.

Глава шестая. О разнице в произношении слова, что меняет смысл того, о чём говорят

Волька сидел на корме напротив дядьки Загора, который пребывал в задумчивом настроении, гадая, как бы ему лучше поступить с парнягой, что оказался у него в команде. Нет, пришёл бы он сам, по своей воле, вопросов бы не было, уже б учился вёсла в руках держать. А тут такое дело, нежданный попутчик. Понятно, о том, чтобы развернуть ладью и доставить непутёвого обратно в село, и речи быть не могло. Ещё братцам он бы сумел как-нибудь объяснить разворот в сторону села, сославшись на дурной знак, коим, вне всякого сомнения, было нежданное появление Вольки, ну так, чисто теоретически. Но вот родне на селе это бы страсть как не по сердцу пришлось. Бить бы, конечно, не стали, но скандал точно был бы. Виданное ли дело, чтобы ладья, ещё поход не начав, вернулась? Это уж точно дурной знак. И вот кому-кому, а Вольке тут было бы несдобровать. Батька его, Ясноч, первым делом вдоль спины отходил бы, несмотря на возраст, чтобы род не позорил. Да и Загору досталось бы, он кто есть, старшина, ладейный или дитё малое, неразумное. Другой раз в старшины избирать бы не стали, а кроме него и Цапеля ладью так ловко никто водить не сможет, да и в товарном деле он поперёд всех братцев будет. От таких делов селу точно прибытков не будет. А Волька, вот он, тут, перед тобой сидит, кашу уплетает, ох, забот прибавил. Ну да ладно, не такие заботы решали, жизнь ведь без забот скучная. Это вам любой ладейный скажет.

Да ладно, то не беда ещё, Волька с дуру с ладьи бежать не решился, уже хорошо. На ладье-то спокойнее будет. А там до Торжка дойдём уж скоро, на месте разберёмся, что да как с парнягой этим делать. А сейчас нужно подумать, как приодеть парня, а то смотреть страшно на дитё, да к делу какому его снарядить. Сам же на ладью залез, по доброй воле, силком никто не тянул. Вот пусть и подсобляет по делам, и поучится пока тут, мало ли, может, что ему и в лесах сгодится. А там, гляди, и ладейный с него добрый выйдет. Ведь в этом деле как, раз на ладье прошёл, потом привычка на всю жизнь осталась с товарами ходить да страны дальние глядеть. Хотя с Волькой всё было куда сложнее, он охотский, ни дать ни взять, лес его стихия. Не водный у него дух, Загор видел это, не горят у парня глаза, не спрашивает, что да как, всё на деревья смотрит. Ну да ладно, будет хоть что вспомнить. Когда другой раз на ладье ещё пойдёт, да и пойдёт ли вообще.

– Ну, малой, делать-то что теперь с тобой прикажешь? – задумчиво проговорил Загор, осматривая обрыв берега с одной стороны и отмель с другой. – Плавать-то хоть можешь?

Волька посмотрел на старшину ладейных с нескрываемым удивлением, дескать, бывают как будто на свете белом люди, которые плавать не умеют. Но спорить не стал, а просто утвердительно кивнул, правда, насторожился, взглянув на не очень далекий берег реки. И всё-таки спросил:

– А ты, дядько, что задумал-то?

– Да не боись, – улыбнулся старшина. – Порядок есть порядок. По воде, вишь, идём, тут в этой воде зараз оказаться можно. Так вот, я и знать должен, тебя с воды тянуть али тюк с добром, или сам сдюжишь.

– А-а-а! – выдохнул Волька. – Тогда ясно, тут понятное дело, я уж сам плыть буду, да и тюк тоже утянуть могу, коли в воду попадёт, что добро рыбам-то раздавать. В селе нужнее будет.

– Во, добре, так сам-то, паря, что меркуешь (думаешь), что делать-то будешь, тут вишь что, до села-то мы тебя если довезём, то как листья падать начнут только поспеем. Раньше никак.

– Да что, дядь Загор, мне бы до дома, я бы с вами пошёл, но вода эта мокрая кругом, тюки с товарами, ну как-то не по мне всё это…

– Енто-то я вижу. Как до дома думаешь?

– А что тут думать-то. Вы до ночлега дойдёте, утром попрощаемся, я поклонюсь за доброту, хлеба и крупы возьму и бегом до дома, дня за три, пожалуй, добегу. Ну четыре там, что тут бежать-то.

– Не, брат, не дело это, одному вдоль реки. Да мало ли что, места незнакомые, медведей полно, да ещё другого зверья, что подрать может. Не, брат, один не пойдёшь.

– Так как быть-то тогда?

– До торжка дойдём, после совета старшин ещё стоять будем, там, глядишь, с кем из обозников и сговорюсь тебя до села чтобы довели. От Торжка, понятное дело, дорога подольше будет, чем по реке, но через несколько дней на селе гусей гонять будешь ужо. И мне спокойно будет. Понятно тебе?

– Понятно, что непонятного-то.

– Ну а коли понятно, пока ладейным малым будешь. А я для тебя больше не дядька Загор, а Загор, али старшой. На ладью своими же ногами зашёл, сам виноват, что с нами отправился. Вот и будешь жить по ладейным законам, пока с нами идёшь. Нет тут у тебя ни дядек, ни дедов, ясно это?

– Да ясно. Спасибо тебе, старшой, не зря в народе завсегда говорят, что товарники не только храбрые люди, но ещё и щедрые, и сердобольные.

– То, может, и да, людям-то виднее, – улыбнулся Загор на слова Вольки, так как говорил совершенно искренне, без намёка на лесть.

– Но вот тока, – продолжил Загор, немного замявшись, – меж собой мы товарниками не зовёмся.

– А как же тогда кличете-то меж собой, ежели не товарниками. Ведь все же вас товарниками зовут. Товарники ушли, товарники пришли. Да и я в разговоре скока раз вас товарниками называл.

– Да, кто с товарами не ходит, зовут товарниками, есть такое дело.

– Ты на меня-то хоть не осерчал, что я товарником тебя звал? – расстроился Волька.

– Да ну нет, не осерчал, конечно, ты же с нами не ходил, откуда ж тебе наши традиции знать. Это мы только меж собой себя товарниками не называем.

– Понятно. А как же меж собой зовётесь?

– Товарищами мы зовёмся.

– О, велика разница, товарник чи товарищ? – Волька улыбнулся.

– Да, велика, Волеслав, раз не зовёмся. И ещё, с этого мига ты не Волька, ты Волеслав, ладейный вой, наш товарищ, а у нас детские имена не в чести. Ясно, Волеслав?

– Да ясно, ясно. А в чём же разница, мне страсть как знать интересно. А то я ребятам как буду говорить, что товарником неправильно того, кто в дальние страны с товаром ходит, звать. Нужно товарищем. А они меня начнут выпытывать, почему, а я и не знаю, чаво им сказать. Надо ж за добрых людей правильно говорить, дабы не обидеть. Волеслав нахмурил брови и поднял назидательно палец вверх.

– Ну, коль так, ща расскажу. Тока сядь поровнее, а то ёрзаешь как егоза. – Загор тоже сел поровнее и, придав себе значимый вид, продолжил. – Понимаешь, Воль, товарник – это тот, кто товары носит из села в село менять. Где в селе много товара, там взял, где мало товара, туда принес. Тут на мене товаров разница и выходит, то есть прибыток. За тот прибыток товарники и живут. Сам живёт, родню свою содержит.

– Ой, дя… старшой, та что с той разницы-то для рода, слёзы одни, а не прибыток. На всех толком и не поделишь, а коли поделишь, то и не видать того прибытка.

– На всех-то да, верно говоришь, не поделить. Да вот не живут товарники для села, для рода, так вот брат.

– Как так, не живут? – Волеслав непонимающе нахмурил брови. – Род же испокон веков тёмных общим живёт. Мужи охотничают, сёла от ворога обороняют, избы, бани да сараи ставят. Бабы деток рожают и следят за ними, с хозяйством управляются, всё считают, что нужно и когда что делать надо, еду всем дают. Дети старших слушают и учатся, как жить-поживать. Волхвы да ведуньи за родичей с богами говорят, хворых лечат и в делах помогают. Так всегда было и всегда будет, на том же род стоит. Ведь всё вокруг нас в общине живёт, и мурашки малые, и птицы, и волки лесные даже. Все друг дружке всегда помогают, каждый за своего стоит. Нас так старики ж учили, верно ведь?

– Верно, малой, всё верно, волхвы мудры и род хранят, и традиции чтут.

– Ну и хвала Роду-заступнику, а то я уж забеспокоился за товарников тех. Как это без общины жить-то можно?

– Это да, но ведь и в лесу же есть звери, что по одному век коротают. Медведя, к примеру, твои любимые.

При упоминании о медведе Волеслав поморщился. Всё еще свежи были его детские страхи. Ясно помнилось, как он, мальцом будучи, оберегался от Чёрного медведя, что, по большому счёту, и привело его на эту ладью.

– Так вот, малой, товарники, как те медведи, вроде с родом живут, но какбы отдельно. Отдельно товарник себе избу ставит, там у него всё заведено, как ему удобно, общего у них нет, только евонное добро, всё, что на мену, то на мену, то, что для хозяйства, то для хозяйства. Так они, товарники, и живут.

– Не пойму я, как так жить можно…

– Ну смотри, живёт человек на селе, на общее ничего не несёт, но и с общего ничего, кады нужно, не берёт, всё к себе в избу тащит. В избе в той у него своя баба живет, и свои детки бегают. Ежеличего ему нужно, просит у села, а коли от него нужда есть, то у него просить нужно, он даёт, если есть.

– А коли вороги или друга беда какая на село придёт?

– Ну, ежели беда али вороги, тогда понятное дело. Тут он сам снарягу собирает и в строй к селянам идёт, а баба евоннаяс детками в бабью избу иль в лес с остальными хорониться. А нужда пройдёт, то они обратно в свою избу возвертаются, к свому хозяйству.

– А что, и хозяйство одинцом ведёт? Да как же так, тут же рук на всё не хватит-то одному.

– Но то его выбор, сам так жить захотел, зато товара у него богато.