До сотворения мира. Студёная вода и Чёрный медведь

Зевнул Волеслав и пошёл на ладью, по дороге удивляясь, почему это его ноги не слушают, цепляют одна за другую. Верно, от того, что весь день по ладье бегал, решил Волеслав. Добравшись до ладьи, он зашёл в свой закуток и, взяв одеяло, подошёл к Цапелю, который сидел на своём завсегдатайском месте, опёршись на любимую рогатину. Но только сейчас он не дремал, а задумчиво всматривался в ночною реку.

– Не спишь Цапель, на стороже, чтоль?

– Не, Воль, не на стороже, я реку слушаю. Река, ведь она такая, может много чего сказать, когда её слушать.

– Ну прям как лес. Батька тоже так про лес говорит, слышать нужно.

Волеславу страсть как хотелось поспрошать у Цапеля про Ящерглавов и позадавать всякие интересующие его вопросы. Но он, заметив, что старик сидит с задумчивым видом, должно быть, о чём-то важном для себя размышляет, стеснялся у него что-то спрашивать. Он сел рядом и уставился в тёмную текущую воду, пытаясь научиться слушать реку. Реку слушать было не так интересно, как слушать лес. Все звуки реки сводились к одному лишь тягучему и мощному звуку течения. Всё, что плескалось, летало и жужжало вокруг реки, делало это в такт звуку течения, даже свободный ветер вторил ему. Это очень отличалось от леса, где каждый звук жил своей жизнью, не подчинённой некой одной могучей силе. Но через некоторое время Волеслав начал понимать то, что ему говорил Цапель. Мощное течение, которое перекрывало все остальные звуки, со своей монотонностью стало отходить на второй план, и сквозь него стали отчетливо различаться остальные звуки. Река была просто наполнена звуками, но звуки эти были вязкие и тягучие, не такие резкие, похожие на хлопки, как звуки леса. Нет, лес слушать было, безусловно, интереснее, но и в реке, нужно отметить, есть что послушать. От этого занятия Волеслава отвлёк Цапель.

– Ты чего хотел-то, Волеслав?

За то время, что Волеслав потратил на наблюдение за рекой, народ уже лёг спать у потухших костров, закутавшись в шерстяные одеяла. Только ладейная стража, тихо переговариваясь, нарушала ночную тишину. Волька, который не сразу отошёл от еле слышных новых для него звуков, поведанных ему рекою, ответил не сразу.

– Да я тово, разузнать хотел, кто есть такие Ящерглавы, чем они страшны, и почему они по ночам тихо крадутся и лиходейничают. Что, так нельзя попросить у добрых людей, что красться-то? Ну про страны дальние выведать. А ты реку слушал. И я стал.

– Ну и как?

– Что, как?

– Как что, река, которую слушал.

– Не хочу лукавить, лес лучше! Река тяжёлая, тягучая, а лес быстрый, звонкий.

– Точно, тягучая…

– Цапель, я вот про что… Ящерглавы.

– Ну да, Ящерглавы… Есть такое дело, слушай. – и Цапель, почесав длинную как у волхва бороду, продолжил со знанием дела.

Глава девятая. Сказ Цапеля о Ящерглавах

Енто люди такие, не звери вовсе, а Ящерглавами их бабы на сёлах зовут, правильно звать варяги, потому как на северном море живут. Говорят, про них много, и истории разные сочиняют. Особенно те, кто их не видел ни разу. Вои они дюже храбрые, скажу тебе, брат. Своих не бросают, от труда ратного никогда не бегут, всегда до драки охочие. Даже если их числом совсем мало, люто на ворогов своих бросаться и биться будут, покуда на ногах и топор из руки не выпал. До последнего стоять будут. Когда бьются, кричат громко и страшно, пужают тех, кто с ними раньше не видался. Ящерглавами их кличут за то, что на носах ладей своих Ящерову голову цепляют. Принято так у них в родах. Говорят, они Чернобогу поганому дары несут и почитают его вместо добрых богов, тут я врать не буду, сам точно не знаю. А он, Чернобог проклятый, им и велел Ящерову башку на нос ладейный цеплять, дабы людей предупреждать, дескать, не с добром они идут, лиходейничать задумали. Так они и цепляют. Когда с добром идут, без башки, а как нацепят, тут уж берись за рогатину, али что есть под рукой, и стой насмерть, они ворогов не щадят и сами пощады не ждут. Злые люди, это потому, что на холодных морях живут, не доедают, видимо, вот и злые. Но здоровы как медведи и такие же вонючие, по запаху можно понять, что в лесу схоронились. Бани не знают, бороды в косы заплетают, много скуры (шкур) надевают на себя, даже летом. Так что и прям на снегу могут спать, без одеял. Хлеба не сеют, живут зажитием (военным грабежом) и охотой. Медов не очень жалуют, зато варят квас, иль как там они его зовут, запамятовал, из пережаренного ячменя. Я пробовал, крепче доброго мёда, но горький. Порядка не знают, дикие люди. Князя не выбирают и дружины у них нет. Но им и не надо, у них в родах только вои одни, что на ладьях зажитничают (добывают военные трофеи). В поле биться с ними смех один, сами на копья бросаются, храбростью друг перед другом кичатся. Но вот на ладьях один вой ихний двоих нашенских стоит. С луков стреляют добро, но не особо их в войском деле жалуют, зато топор кидают точно на двадцать шагов. Ладьи у них больше наших, длинные, вёсел много, таккак и по морям зараз ходят, быстрые, для войского дела больше приспособлены, чем с товаром ходить. Да и сёла свои не на реках ставят, а прям на море студёном. Баб ихних не видал, но люди говорят, как мужи, с топорами ходят. Говор у них, как ворона каркает. Слыхал, что некоторые из них зверем могут обернуться. Что ещё? А да, собаки у них есть здоровенные, медведя вдвоем берут, серые морды злющие, клыки в палец. Они им ладьи сторожат. А так варяги ничего ребята, и весёлые, и компанейские, и песни у них ладные. Короче, нормальный народ, если не злить. А то, что они зажитем живут, ты судить не поспешай. Ну сам представь, земли у них скудные, камни одни, доброй землицы, почитай, нет, хлеб не растёт, а кушать детки просят. Вот и зажитничают. Когда детки кушать просят, и не на такое пойдёшь. А могли бы до наших земель пойти, чтоб вместе жить, да не хотят капищ своих бросать и курганов, где предки лежат. Ты бы бросил? – Волеслав отрицательно покачал головой. – Вот и они не бросают. А вот по мне, зря это они. Ведь все рода раньше на других землях жили. Давно, правда, но жили. Так и они бы к нам в земли пришли. Ну или к Полянам, или Древлянам, у них тоже земли без края. Поклонились бы добрым богам. Чур бы показал, где хлеб сеять. Род от горестей уберег бы. Мокошь в избы радость бы понесла и детей оберегла бы, глядь, и бабы как бабы ходили бы без топоров. Перун бы научил храбрых воев строй ставить, и пеший, и конный, и иным войским премудростям, а то стыдобища, мужи здоровенные, храбрые, а строя не знают. Только и могут, что на ладьях силушкой похваляться. А Ярило праздники, да любви бы принёс. А Дажбог тепла бы в сердце дал, мира и согласия. Зажили бы как люди, в бани ходили бы. Так нет же, уперлись они в своего Чернобога и свиту евонную, как бараны, и с места их не свернуть. Только и знают, что Ящерову голову на ладью цеплять и лиходейничать. Ничего им больше и нетребовано. Вот тебе, брат, Ящерглавы, варяги по-правильному.

– А медведем Чёрным могут обернуться? – перебил рассказчика Волеслав, немного разволновавшись от услышанного.

– А почему нет, могут, наверное, какую шкуру наденут, в такого зверя и обернутся. Хошь, вчёрного медведя, хошь, в серого. Тут уж как волхвы снарядят.

– А море, что за море такое? Все говорят, море, море…

– Вода там солёная, пить нельзя, помрёшь, вот тебе почему и море, морит оно. Воды много, а пить нельзя. Понятно?

– Так как же там рыбы живут? В ядовитой воде-то?

– Да нормально живут, плавают, и вода там не ядовитая, просто солёная дюже, потому и пить нельзя. То нам, а рыбам нормально. Всё, Волеслав, иди спать, а то завра варяг накинется, а ты лук не удержишь.

– Я-то удержу!

– Спать иди, удержит он, будет время, покажешь, чему там Доброхлеб, бабник старый, тебя выучил.

– А про товарников и земли дальние расскажешь?

– Конечно, расскажу, когда у тебя охота будет слушать, спи уже, и мне дай отдохнуть.

Глава десятая. Будни трудовые

Волеслав в знак благодарности за рассказ поклонился Цапелю. После чего тихонько, чтобы не разбудить тех, кто вернулся спать на ладью, пошёл на свою лежанку, и, завернувшись в шерстяное одеяло, уснул, только лишь прислонив голову к своему баулу. Ночью ему снились Варяги огромного роста в окружении страшных серых собак. Они пили квас прямо из дубовых кадушек, громко кричали, прыгали и стоили страшные рожи, призывая лютого Чернобога на бой с Волеславом. Проснулся Волеслав как обычно, и по привычке побежал искать родник, чтобы набрать студёной воды, что, в принципе, было и не нужно, так как в кадье воды было полно, а ладейники пили воду прям из реки. Родника он не нашёл, зато нашёл отличный обрыв с раковыми норами. Раков там было полно, и он довольно быстро натягал полный холщовый мешок, на радость своим товарищам, которые только начинали просыпаться. Загор уже стоял на корме и потягивал из деревянной чашки ароматный горячий напиток, рассветень (иван-чай). Загор, если честно, не очень любил утром пить сладкий мёд (горячий напиток из мёда, орехов и перемолотого овса), ему больше по вкусу был кисловатый и терпкий рассветень, но, тем не менее, добрый мёд (брага на основе мёда, делалась из заплесневелого хлеба, примерно 2—3 градуса спирта) он жаловал, особенно под вечер, перед сном, конечно, не в свой черёд стоять настороже. Раков поутру есть не стали, полный чан каши был. Но до обеда не издохнут. Волеслав быстро разложил кашу по плошкам товарищей, разлил горячего сладкого мёда и, пока у него выдалось свободное время, опять решил подоставать вопросами Цапеля. К старшому прицепиться не решился, тот занят был.

– Цапель, а почему дружинники княжьи не зовутся меж собой товарищами, как мы.

– Почему не зовутся, зовутся, но у них ратное дело другое, много не от сноровки зависит, а от выучки. Копьё в строю держать, из луков бить одновременно, атаковать не кучей, а ровным рядом, тут никуда без выучки, а выучка идёт от войской дисциплины.

– Понятно, – на бегу сказал Волеслав и побежал мыть плошки из-под каши, чтобы успеть, покуда ладья не отошла. А то, когда ладья на ходу идёт, снарягу кухонную мыть не больно-то сподручно, на берегу ловчее. Благо, ладьи отходили без спешки, ходу до Торжка было ещё на два дня и ночь.

Хоть, как и положено малому на ладье, Волеслав выполнял самую грязную работу, не требующею особой квалификации, он был счастлив. Это не скотные дворы в родном селе убирать или по кухонным делам в бабьей избе хлопотать. Тут на ладье была настоящая, войская, походная жизнь. Волеслав с такой радостью делил все трудности похода, так искренне было его желание помогать товарищам, что, понятное дело, через довольно короткий промежуток времени он честно заработал на ладье всеобщую любовь и уважение этих самых товарищей. А Старшина Загор и Цапель даже сетовали вслух, что малого, из которого точно толк бы в товарном деле вышел, придётся от торжка до села с обозами отправлять.

День для Волеслава проходил весь в делах и заботах, скучать не приходилось. На одной в принципе небольшой ладье оказывается было столько хлопот, кто бы мог подумать! А ещё войские тренировки с непривычным оружием и непонятной тактикой. В селе Волеслав за день уставал гораздо меньше, но эта усталость была куда приятнее. Зато его в ночные дозорные не ставили. Так что, когда ладья встала на очередную ночную стоянку, Волеслав, который с трудом выполнил последнее в тот день поручение, устал настолько, что даже помышлять приставать с вопросами и сказками к товарищам и не думал. Он еле дополз до своего закутка и фактически сразу уснул. Проснулся, правда, он по привычке, до рассвета. Не престающий его удивлять старшой уже стоял на корме и потягивал рассветень из своей походной кружки. Волеслав поднялся на корму, сел на любимое место Цапеля, который спал на вёсельной скамье, и спросил Загора:

– Старшой, а ты чего, не спал ночью-то?

– Почему, спал. Сколько нужно было, столько и поспал.

– А что так мало спал и бодрый, может, ты в рассветень травки какие особые добавляешь?

– Да нет, брат, обычный рассветень, что по лету бабы на лугах собирают. Просто, старшой, он на то и старшой, чтобы знать, когда проснуться и сколько спать. А ты что думал, старшим быть – это орехи на завалинке лузгать, нет, брат, старшим быть – труд тяжкий. Это тебе не вёсла тягать и песни горлопанить, тут ты за всех в ответе. Никак не можно ошибиться.

– Ну а что, вдруг ошибёшься, что тогда, карачун?

– Почему карачун, ведь только боги не ошибаются, а человеки могут и ошибиться. Вот тут уж на смекалку только надежа, потому и старшим быть непросто…

– Понятно… А мне-то что делать, коль встал?

– Ну ты, прям, не ведаешь, что тебе делать, иди вон, давешнюю уху разогрей, а то товарищи уже просыпаются, с утра как хорошо горячей ушицы-то. Сейчас горячего похлебаем, и в путь.

В пути до торжка, вопреки надеждам Волеслава, никаких великих событий и славных битв с ворогами не было. Товарищи на ладьях перекрикивались друг с другом, по-доброму подтрунивая, так, чтобы грести было веселей. Хотя, шли они вниз по реке, и грести в полную силу было не обязательно, тут основная работа была луду (мель каменистая) обходить и следить, чтобы ладью не развернуло. Но то на корме следили. На ладьях орали песни, кто кого перепоёт, и похвалялись доблестью. Короче, шли весело. Волеслав узнал для себя очень много новых слов, которыми товарищи шутейски бранили друг дружку. В селе таких слов, понятное дело, не говорили, не ровен час, бабы услышат, тогда стыдобушки будет, мало не покажется. А на ладье-то браниться можно, тут же мужи одни кругом. Но Волеславу всё одно было совестно не то что говорить, но и даже слушать те слова. В свободное время ладейный малой вместе с остальными товарищами тренировался войскому делу. Для себя Волеслав отметил очень интересные детали в данных тренировках. Как оказалось, бой на ладье очень отличался от того боя, чему их учили в ватаге пребывающие на постое в селе дружинники и иные мужи рода. Понятное дело, за конный бой Волеслав ничего сказать не мог, так как маловат был ещё конный бой учить. А вот пеший бой в поле и бой на ладье имели кардинальные различия.