Беседы с Жоржем

Я был не вполне согласен с этим силлогизмом, но идея мне понравилась, и я не стал возражать. Между тем разговор под воздействием и согревающего холодного напитка, и дальнейшей логики событий – о, вот оно, возвратное действие подобных рассуждений – стал перетекать в культурологическое русло.

– Положение нашей культуры уникально. – Жорж, изрядно захмелев, становился отличным оратором. – Именно обособленное место позволяет ей успешно конкурировать с мировым безличием.

Жорж говорил и говорил, и после третьего бокала я начал терять нить его рассуждений. В самом деле, когда человек наполняется пивом более чем на 80%, он не может рассчитывать на ясную память. Помню, было прохладно, и стал надвигаться вечер. Зажглись фонари, или мне показалось, но пространство вокруг сузилось до нашего коллектива. Оратора волновали то вопросы столкновения цивилизаций в смысле Хантингтона, то развитие социальных отношений – тут он порывался двинуться в народ, чтобы немедленно всё проверить, – и всякий раз он виртуозно оперировал цифрами, получая искомую пропорцию Парето и примеряя результат к нашей забытой богом стране.

Я почему-то вспомнил о багаже, который мы все несём за плечами. Это и детство, которое сливается в один день, но проходит дольше многих эпох человечества, это и знания, полученные в учебных заведениях, благодаря или вопреки последним, и опыт, приобретаемый в виде набитых шишек – то, что так нужно для встречи с неизвестным во всеоружии. Всё это имеет цену. Очень простое правило. Наш коэффициент полезного действия.

Мне стало грустно, я вспомнил вересковые поля, и сказал об этом Жоржу. Он вдруг остановился, глотнул пива, задумался, совершая, видимо, бесполезные 80 процентов работы мозга. Взгляд его затуманился, и, чётко выговаривая каждый звук, он запел:

From the bonny bells of heather

They brewed a drink long-syne,

Was sweeter far then honey,

Was stronger far than wine.[3 - Из вереска напитокЗабыт давным-давно.А был он слаще мёдаПьянее, чем вино. – Начальные строки «Heather ale», Robert Louis Stevenson, пер. С. Я. Маршака.]

Неожиданная, прекрасная мелодия разливалась подобно тягучему мёду, затягивая в себя слушателей, обволакивая и растворяя в себе.

They brewed it and they drank it,

And lay in blessed swound

For days and days together

In their dwellings underground.

Я почти поддался волшебному ритму и начал тихонько подпевать; Жорж был великолепен – тем более что полное отсутствие слуха ему заменяли изнурительные тренировки и строгий математический расчёт.

– Бедная, бедная моя страна. – Допев, говорил певец во стане патриотов. – Вот и ты стала той необходимой площадью для сброса бессмысленности, обеспечивающей чужое существование. В твоё сердце воткнули Макдональдс, в твоих венах течёт Kultenberg pils.

Я вмешался с неожиданной мыслью:

– Коллега, вот что я подумал: ведь если так обстоит дело, то и наше государство должно работать по сходному принципу: 20% граждан, грубо говоря, работают, а 80%, извините за выражение, идут в бессмысленный расход?

– При условии, если население страны воспринимать как единое целое. И тут перед нами встаёт дилемма: либо мы сознаёмся, что это не так, либо рассматриваем людей как функциональный элемент государственной машины. В первом случае мы осознаём, что большинство населения к государству практически не имеет касательства, во втором – признаём, большинство всё равно исполняет лишь только стабилизирующую роль балласта. Это то, к чему я и веду. Вспомните, многие ли из ваших знакомых заняты реальным делом? Делом, которое, так сказать, имеет прямой, не запятнанный оправданиями смысл? Нам подбрасывают занятия, которые относятся к обратной стороне фортуны. На нашей земле, отягощённой чуждым влиянием, очень мало дельных дел, очень мало дельных людей. Можете мне поверить, этот вопрос я исследовал глубоко.

У Жоржа глаза прояснились – так бывает, когда сознание начинает меркнуть.

– Да вы посмотрите вокруг! – Внезапно он повысил голос. – Кто нас окружает, мы ведь это хотели выяснить! Вот вы, юноша, кем работаете? – он обратился к молчаливым людям из нашего окружения. Те спокойно держали в руках бокалы. И не отвечали ничего. Пауза стала томительной.

Жорж снова глянул на меня:

– Коллега, сдаётся, наша бедная Шотландия наводнена неадекватными людьми. – Он было схватился за пустоту на месте отсутствующей шпаги, затем сказал мне едва слышным шёпотом: – у вас есть оружие?

– Жорж, но ведь мы не… – начал я, взяв его за руку. Но припомнил, что сладко и легко говорить суровую правду о чужой стране, даже если правда – о твоей. В голове, как тогда показалось, пронеслись мысли-открытия: так вот каким феноменом объясняется и языковая политика, неосознанно сводящая более эффективное средство общения к 20% распространения, и о самопроизвольной сегрегации. О том, что серая масса необходима для существования людей, пробивающих путь эволюции, и что именно эволюция приводит к такой структуре, оптимальной для вида. Чуть помявшись, я предложил: – Господа, а не выпить ли нам ещё по одной, во славу Шотландии?

И настал час коллектива.

У одного из них заработала рация, он обменялся с ней невнятными словами, затем уверенно бросил другому:

– Пелюхович, кажется, господам интеллигентам пора на выход.

Огни фонарей полыхали ярче солнца. Жорж посмотрел под ноги и сказал:

– Опыт удался.

О НУЛЕ

Данные материалы защищены законами и международными соглашениями о правах на интеллектуальную собственность. После прочтения нижеследующего текста вы должны передать правообладателю $0 или эквивалент в национальной валюте как безвозмездное отчуждение в его пользу – либо прекратить чтение немедленно.

Читая эти строки, вы тем самым выражаете своё полное согласие.

Жорж изучал черновик, а я мелом начищал оконечность кия, рассеянно глядя по сторонам. Клуб «П.13» был немноголюден. В отдалении, у стойки бара о чём-то весело шумели официантки; впрочем, их негромкое щебетанье перекрывала лёгкая музыка, заполнявшая уютный полумрак. Подвешенные под потолком телевизионные приёмники, казалось, общались между собой, не обращая на нас никакого внимания, развлекаясь экстравагантными сюжетами наподобие марша роты почётного караула у кремлёвских стен, с вероятной барабанной дробью и блеском солнца на хромовых сапогах.

– Очень интересное рассуждение. – Сказал г-н Павленко. – И ранее я замечал за вами смелость мысли, но здесь, похоже, наблюдается очевидный прорыв.

– Спасибо, Жорж. – Ответил я. – Ваша очередь разбивать.

Жорж отложил бумагу, взял кий и подошёл к столу. Давненько мы не сходились у бильярдного стола – подобное случается обыкновенно или от нечего делать, или от чрезмерного количества дел. Я обретался неподалёку от клуба, а Жорж в последнее время таскал Чугуниевого за собой, знакомя его с плодами цивилизации. Тот переменил выжидательную позицию в углу мягкого дивана, обитого чёрной кожей, подобрал черновик и погрузился в него.

Тем временем одна из официанток, разглядев среди нас потенциального клиента в лице Чугуниевого, подала меню. Однако он, по всей видимости, перенявший от Жоржа иррациональную неприязнь к блюдам a la carte[4 - Букв. «по карточке», заказ в ресторане отдельных блюд меню (фр.).], отстранённо выразился в том смысле, что мы уже отобедали, а вот за пепельницу спасибо.

– Вы удачно используете инерцию человеческой мысли. В самом деле, понимая, что восприятие – впрочем, как и всё остальное – есть процесс фрактального типа, мы приходим не только к неизбежности преодоления любого искусственного барьера, но и к необходимости такового для привлечения внимания.

Г-н Павленко чётким движением направил биток в пирамиду, и шары хаотически распределились на бильярде.

– Другая ваша догадка меня и вовсе восхищает… Некоторые недооценивают значение нуля, – серьёзно произнёс Жорж, – а ведь именно он лежит в центре всякой идеи, в основании всякой теории. Nullum[5 - Ничто (лат.), нуль.] значит ничто, и эффект от вытягивания, выворачивания ничего наизнанку даёт современный счётный смысл нуля – то есть, когда считать нечего. Но мы растягиваем его дальше, в определённую структуру, и чем мощнее прилагаемое усилие, тем сложнее и больше, и устойчивей выходит результат. Так художник, высосав из пальца сюжет картины, создаёт шедевр – а ведь если вдуматься, в основании любой картины лежит ничто, соприкасающееся с иным ничем, раздутым до нашей культуры, отображением которой является зритель. Так же точно и писатель создаёт свои миры из пустоты, из нуля, раздвигая их границы при помощи слов.

Приняв значительный вид, в разговор вмешался Чугуниевый: – Как отмечает Усама бен Ладен, лучше ставить на сильную лошадь. – Мельком глянув на окружающих, он вернулся к чтению, что-то бормоча себе под нос.

Жорж удивлённо сказал мне вполголоса: – И где он этого набрался?.. Ума не приложу. Что на глаза попадается, то и болтает. Когда растёшь, часто бьёшься головой. – Он потёр подбородок. – Кстати, сегодня страна ковбоев по общему уровню финансовых накоплений, с учётом всех долгов и государственных расходов, в балансе своём, по некоторым оценкам, имеет ничто иное, как ноль. Более наглядного примера по раздуванию нуля до современной мощи США, пожалуй, и не подберёшь. Впрочем, и всё человечество…

Чугуниевый отчётливо произнёс: – Джеффри Уикс и Макартур Феллоу утверждают, что наша вселенная конечна, невелика, и по форме напоминает футбольный мяч, то есть додекаэдр Пуанкаре. – Отставив руку с сигариллой, он посмотрел мимо нас. Жорж развёл руками.

Мы уверенно продвигались в игре, загоняя шары в лузы. За соседним рядом столов случайные посетители осваивали американский вид бильярда. Иногда новые гости сменяли старых, сновал персонал, но в целом окружающая картина не менялась.

Г-н Павленко, виртуозно орудуя кием, размышлял вслух: – Между прочим, по поводу вселенной в виде футбольного мяча. С одной стороны, конечно, она есть фрактальная функция от нуля. Волна Большого взрыва растягивает, раздвигает границы мироздания… С другой стороны, удивительно, как люди постоянно наступают на одни и те же грабли эгоцентризма: сперва центром вселенной была Земля, затем Солнце. Теперь, судя по всему, мировым пупом является телескоп Хаббла.

Я уточнил: – Коллега, вы имеете в виду, что границы вселенной определяются границами нашего понимания?

– Совершенно верно. Вопросы конечности и бесконечности в мировом масштабе попросту не имеют смысла, не говоря уже о том, что нельзя переносить образы макромира, в котором мы с вами пребываем в качестве людей, на микро- или мега-уровень. Гипостазирование (проще говоря, субстанциализация) края мира происходит в наших головах. Это всё равно, что пытаться представить себе бесконечный бильярд – но ведь, как нам доподлинно известно, у него есть борта и лузы. Мы растягиваем представление о вселенной до её размеров, не замечая подмены предмета. Кстати, рекомендую бить от борта, – Жорж показал мне направление верного удара, и я с удовольствием загнал последний шар.

– Партия! – в моём голосе звучала радость. – Ну что, ещё одну?

– Нет уж, пойдёмте лучше на воздух.

Мы покидали пределы клуба. Осенний вечер обнимал нас лёгким прохладным ветерком, под ногами шуршали опавшие листья. Немного задержавшись, я теперь нагонял впереди идущих; Чугуниевый нёс мои бумаги и браво скрипел сапогами.