Многогранность

Спрятав подарок для своей девушки за пазуху, сержант заспешил по своим делам. Он ещё не знал о принятых вчера во втором чтении законах о запрете мини-юбок и надувных каблуков и поэтому был вполне счастлив.

Это же Россия – страна больших возможностей и тупых законов.

2014 г.

СЕЛЬСКИЙ УЖАС

Я проснулся необычно рано, в семь часов утра. И это во время летних каникул! Однако страну сновидений я покинул не по своей воле. Так, всегда бывает, когда сквозь сон я слышу тихие, но в то же время, чем-то озабоченные, встревоженные голоса родителей. Они разговаривали на кухне, закрыв двери, с ними был дядя Саша, папин друг и компаньон, голос которого я не мог не узнать.

Я встал, запрыгнул в мягкие тапочки-коты, стеклянные глаза которых смотрели, словно настоящие, поёжился, потирая ставшую гусиной кожу на руках, в доме было тепло, но меня всегда пробирал приятный холодок, когда я покидал нагретую за ночь постель. «Опять забыл выключить компьютер», – наблюдая за метающейся из угла в угол надписью на экране монитора, недовольно подумал я. Подошёл к столу, щёлкнул кнопку, монитор погас. Выйдя в светлую прихожую, я слушал обрывок отцовской речи, он нервно, что бывает очень редко, произнёс: «…милиция приедет, она во всём разберётся». Я открыл двери, и взрослые затихли, смотря на меня. Папа стоял посреди заполненной утренним солнцем кухни, теребя замок спортивной олимпийки, дядя Саша, как всегда, словно спецназовец из фильма во всём цвета хаки, задумчиво вглядывался в цветную клеёнку на столе, сидел, прислонившись к громоздкому холодильнику «Indezit», мама, с бледным лицом, была у плиты, на которой уже что-то варилось.

– Дениска, сынок, а ты чего так рано? – спросила мама.

– Так бы в школу вставал разбойник! – подхватил дядя Саша.

И почему взрослые всегда говорят «разбойник», обращаясь к мальчишкам, разве мы, маленькие и щуплые полководцы пластмассовой армии из пакета, похожи на них – лысых со шрамами на лице и с настоящими пистолетами?

– Что-то случилось? – спросил я, протирая глаза. Взрослые переглянулись, словно мысленно совещаясь, говорить мне, или не стоит.

– Деда Митяя, нашего сторожа, убили ночью, – потухшим голосом произнёс отец и добавил, смотря на дядю Сашу: – Не понимаю, зачем надо было его убивать, тем более, так, ведь ничего не взяли.

Деревня у нас хоть и большая, но новости в ней разлетаются быстро, тем более, плохие, какой и была весть о смерти весельчака и балагура деда Митяя.

Не узнав дома больше ничего о случившемся, я позавтракал и пошёл к своему другу, Олежке, жившему через дорогу. Играть настроения не было, все мои мысли занимало первое, случившиеся на моём недолгом веку, убийство в родном селе. Тем, более что деда Митяя я знал хорошо, он работал у моего отца уже два года, сторожил рабочую технику в поле, принадлежавшую папе и дяде Саше, являющимися фермерами и компаньонами. Хлопнула зелёная калитка, и Олежка выскочил мне навстречу, одетый в повседневную летнюю одежду – просторные бриджи ниже колен и бронзовый загар на всём теле, впрочем, как и я.

– Слыхал?! – взволнованно спросил он.

– Слыхал, – вздохнул я.

– Деда Митяя нашли без головы! Голова-то в десяти шагах лежала от него, в пшенице! – выпалил на одном дыхании он. – Отрезали её, да и выкинули!

– Чего? – чувствуя, как поплыло всё перед глазами, глухо спросил я.

– Чего, чего, тётя Таня, дочь его, приходила с утра к мамке, сама и рассказала, а я подслушал!

Я попятился, садясь на лавку у забора.

– Эй, ты чего? – испугался Олежка.

– Ничего, – плохо видя из-за затмивших глаза слёз, выдавил я.

Домой я вернулся под вечер. Несмотря на испорченное с утра настроение, день мы провели весело. Полдня, пока был клёв, удили пескарей для Олежкиных уток в местной речке Каменке, протекавшей рядом с селом, а потом купались, играли в догонялки в воде с остальными деревенскими мальчишками. Мама, как всегда, строго прочитала мне лекцию о таком халатном отношении к пище, что ел я ещё утром, потом накормила меня вкусными блинами, я принял душ и отправился в свою комнату. Включил компьютер, загрузил любимую, но пока не поддающуюся игру, и вот уже я – мощного телосложения парень, с кучей оружия, появляющемся прямо из воздуха, лишь стоит нажать клавишу, снова бреду по тёмным городским переулкам, вступая в жуткие, неравные схватки с расплодившимся злом.

Утром, прихватив пакет с солдатиками, я, как всегда, отправился к Олежке, и он снова огрел меня шквалом новых, невероятных новостей. Его мать, тётя Надя, работала в единственном в деревне магазине, в котором, как в единственном месте сбора всех деревенских баб, оседали все сплетни. Поэтому Олежка, часто отиравшийся на работе у матери, знал буквально всё, что творилось в нашем родном селе.

…оказывается, этой ночью, которая прошла для остальных сельчан тихо и мирно, снова произошло убийство. Пастуха Ваську Доронина, вечером отправившегося собирать разбредшейся по совхозным полям скот, нашли утром в нескольких километрах от деревни ехавшие на работу золотари, что лет уж десять, как добывали золото в карьере в семи километрах от села. Добывали, вредя полям и всей экологии края, как говорил папа – химическим способом.

– Ваську нашли у дороги, без рук, без головы, да и туловища толком не осталось! – испуганно рассказывал Олежка. – То ли отпилили ему всё, то ли отрезали, ну точно так же, как голову деду Митяю, следов человеческих рядом нет, да и тащили его не по земле! В магазине говорят, будто маньяк у нас завёлся! – он совсем перешёл на шёпот. – А я им не верю, тут что-то не то, не может же маньяк летать, таская за собой тело, а потом выбросить его в нескольких километрах от деревни! К тому же лошадь нашли, на которой Васька был, – мёртвая… – он прервался, услышав шум приближающихся машин, мимо нас довольно быстро проехала «Волга» местного участкового Шестаковского, а за ней следом «Уазик» с синими номерами из района. – Во, и менты уже тут! – продолжил он. – Лошадь-то тоже без головы, да какой, к чёрту, без головы, один зад с хвостом остался!

– Нет, не маньяк, – ошарашенный таким потоком информации, выдавил я под вопросительным взглядом друга. – Точно не маньяк, человек такого не сделает!

– Вот и я о том же! Ты внимательно слушал? – Я кивнул.

– Что я говорил про следы?

– Что человеческих следов рядом не было.

– Да, человеческих нет, а вот другие есть! – Этими словами он буквально добил меня, я обалдело спросил:

– Чьи, чьи есть?!!

– Ну, в общем-то, их следами-то не назовёшь, – деловито начал Олежка. – Это борозды, шесть глубоких борозд через каждые десять-двенадцать метров, такие же были и на поле твоего папки, где нашли деда Митяя.

– Тебе бы шпионом быть! – с нескрываемым восхищением произнёс я.

– А ты почаще в магазин ходи! – хихикнул Олежка.

На речку мы сегодня не пошли, взрослые категорически запретили нам далеко уходить от дома, однако это нас не огорчило, мы нашли занятие не менее весёлое – игра в войнушку.

В центр большого двора Олежкин отец привёз кучу речного песка, он расширял дом, и песок требовался ему для строительства, он был ещё мокрый и легко принимал форму. Возведя каждый себе по песчаной крепости, утыканной пулемётными гнёздами, вышками со снайперами и ловушками, мы начали войну, жёсткую и бескомпромиссную, по отношению друг к другу, не считаясь с потерями своих пластмассовых армий. Домой я пошёл, увидев, что приехал отец, он загнал свою «Ниву – Шевроле» в гараж, и подошёл к стоящей в саду маме. Я подбежал к ним.

– …они, как всегда, не могут ничего понять, – говорил отец явно о милиции. – Ездят по полям, затирая и без того скудные улики, да руками разводят! – Он строго посмотрел на меня. – Ну а ты где у нас ходишь, бродяга?

– У Олежки во дворе был.

– Вот правильно, – одобрительно сказал он. – Играйте во дворах, либо у нас, либо у него, ни шагу на речку, или ещё куда-нибудь, сами должны понимать, не маленькие, опасно сейчас стало, даже днём!

Я кивнул, прошмыгивая в дом. Пока родители были во дворе, успел сделать всё, о чём договорился с другом, и теперь по моей кроватью, дожидаясь ночи, стоял термос с тёплым молоком, пакет печенья и фонарь.

Будильник, заведённый на полночь, тихо запикал, накрытый подушкой, я неспешно отключил его. Включил стоящий на тумбочке светильник. Приготовленные с вечера джинсы, футболка и тёплая кофта висели на спинке стула. Я быстро оделся, сложил всё, что вечером заготовил под кроватью в сумку, обул новые кроссовки. Готов. Осталось самое трудное – выбраться из дома.

Погасив светильник, я включил фонарик и, стараясь не задеть стоящий на столе компьютер, полез на подоконник. Открывающаяся форточка протяжно заскрипела, к счастью, дверь в мою комнату плотно закрывалась, не выпуская никаких звуков, в том числе так сильно не любимых взрослыми, компьютерных. Форточка была большая, в неё мог бы протиснуться и взрослый, поэтому я без труда выбрался наружу, спрыгнул на траву. Старый пёс Джек недовольно заворчал, высовывая морду из будки.

– Тихо, Джек, тихо.

Я кинул ему печенье, и он завилял хвостом, постукивая им о деревянные стены своего жилища. А я перебежал освещённый зажжённым возле бани фонарём двор и вышел за калитку. Олежка, стоявший на дороге, услышал меня, мигнул два раза фонариком, я ответил.

– Ну что так долго! – заворчал он. – Я заждался, пошли!

И мы пошли, никого и ничего не боясь, а точнее сказать, не осознавая, к чему это может привести, прямиком к злополучному полю, до которого, кстати, рукой было подать. Местом засады мы выбрали старую деревянную мельницу, она стояла на краю поля, доживая свой век, разрушаемая ветром и дождём, напоминая о том давнем времени, которое папа называл умным словом – социализм.

Ночь была тихой и тёплой, но очень и очень тёмной, ни луны, ни звёзд. Мы сидели, молча вглядываясь через прорехи в стенах в царящий снаружи мрак. Ждали неизвестно чего, хрустя печеньем с молоком. Обстановка была необычной, тёмная ночь, тишина, старая мельница, того и гляди сюда ворвётся убегающий от погони Франкенштейн, а во мраке замелькают огни горящих факелов. Я зевнул, протёр уставшие глаза. И почему мы решили, что кого-то подстерёжем, увидим или услышим тащившего в поле очередную жертву убийцу?

– Глупая затея… – начал, было я.

– Тихо! – призывно вскинув руку, прошипел Олежка, включая фонарик. – Слышишь?!

Я вытянулся вслушиваясь. Поющие жабы, сверчки, стрекотание каких-то насекомых, лай собак, доносящийся из села, – ничего не обычного. Я хотел уже что-то сказать, однако слова так и застыли в горле, когда над нашими головами загрохотало нечто сродни, разве что, вертушкам вертолёта. Это что-то пронеслось над дырявой крышей мельницы, и с шумом шлёпнулось в нескольких метрах от неё. Боясь включать свои фонарики, мы тщетно пытались хоть что-то разглядеть. Ничего. Ни огней, ни света. То, что приземлилось на поле, было явно не механического и неэлектронного происхождения. Щелчок кнопки на Олежкином фонарике мне показался таким громким, что я вздрогнул. Яркий луч метнулся в поле, в ту же секунду «вертолётный звук» возобновился, нечто большое, величиной с полугодовалого телёнка, молниеносно унеслось в небо. Стрекочущий звук удалился и снова умолк, снова возобновился и опять умолк, странное существо, своим передвижением напоминающее саранчу, улетало прочь от мельницы.