Многогранность

– Саранча! – оседая вдоль стены, прошептал Олежка. – Гигантская саранча! Это она всех убивает!

– Ты что, что за глупость! – запротестовал я. – Саранча не ест мясо, они травоядные, помнишь, по телевизору показывали, как полчища этих тварей заполонили и сожрали все посевы в Китае, да и на уроке биологии…

– Те из телевизора, может и травоядные! – перебил друг. – А это – точно нет, ты видал её размеры, жуя одну лишь травку такой огромной не станешь!

– Ладно, хватит спорить! – найдя выход из положения, сказал я. – Это легко проверить, пошли! – вставая с деревянного ящика и беря сумку с термосом, позвал я. – Если эта тварь оставила такие же следы, как те возле убитых, о которых ты мне рассказывал, то всё будет ясно!

Мы опустились по ветхой скрипучей лестнице и вышли из давно упавших ворот разваливающейся мельницы. Пошли по невысокой, чуть выше лодыжек, стерне, светя вперёд, покуда хватало лучей фонариков. И вскоре нашим глазам представились неоспоримые доказательства – шесть пропаханных в земле борозд, оставленных шестипалым насекомым.

Проснувшись, я огорчённо подумал, что всё – старая мельница, гигантская саранча, её следы, всё мне приснилось. Однако стоявшие под кроватью запылённые кроссовки и грязные следы на подоконнике свидетельствовали о реальности случившегося. Я, счастливый, встал, оделся, пошёл умываться и чистить зубы. Но что тут весёлого. Я выдавил из тюбика пасту. Мы, и только мы с Олежкой знаем, кто убивает людей. И что это даёт? Да ничего, кто поверит двум девятилетним мальчишкам в какую-то там байку, больше подходящую для сценария голливудского ужастика про гигантскую саранчу. Я начал с упорством начищать зубы «Блендометом». Да к тому же я никогда не решусь рассказать о своем ночном приключении родителям, как говорится в этих случаях, «Я не враг своему здоровью», хотя про здоровье уж больно сильно сказано. Да, меня накажут, запретят ходить на улицу, может быть, до конца каникул, но не более того.

Послышались голоса, двери открылись, на кухню зашли родители.

– Дениска, ты уже проснулся? – наигранно весело спросила мама. – Есть будешь?

– Угу, – промычал я, склоняясь над раковиной.

Завтракали мы молча. Наверное, каждый думал о своём. Точнее сказать, об одном и том же, но делая свои личные выводы и предположения. Эх, как меня подмывало все рассказать родителям, чтобы они, наконец, перестали ждать угрозы от какого-то там маньяка.

Ко двору кто-то подъехал, требовательно, но ненастойчиво посигналил.

– Наверное, Саня! – вставая из-за стола, сказал отец, и вышел из дому.

– Что-то опять случилось? – спросил я, оставшись с мамой наедине.

– Да, сынок, тётя Настя Фролова, мать Артёма, твоего одноклассника, пропала вчера вечером.

Аппетит пропал, я через силу доел суп, встал из-за стола.

– Я к Олежке, ненадолго.

Друг, как всегда, знал больше меня

– …остальные доярки вышли, а её уж и след простыл, только все слышали шум, похожий на вертолётный, хотя на небе ничего не было, поискали, покричали, закрыли коровник и ушли! – закончил Олежка.

– Выходит, лишь мы можем помочь найти убийцу, но напрямую этого мы не можем сделать, надо натолкнуть этих тупых ментов на какие-то доказательства, чтобы они поверили в гигантское насекомое, – предложил я.

– Надо, а как?

Пожал плечами.

– А пока надо получше узнать об этой твари. – Я, соглашаясь, кивнул.

Отец приехал, когда я уже закончил приготовление к ночной операции, название которой «Смерть саранче» полнее соответствовало действительности, и собрался ложиться спать. Он почти с порога начал что-то взволнованно и громко рассказывать маме. Услышав всё, что нужно, я лёг.

На этот раз будильник прозвенел на час раньше, мы заранее договорились об этом с Олежкой, нам хотелось застать саранчу тогда, когда она ещё только летит в село в поисках очередной жертвы. Я выбрался из дому так же, как и прошлой ночью. Друг ждал меня возле калитки, и мы, не теряя времени, отправились к мельнице, надеясь, что саранча ненамного отклонится от прежнего курса и пролетит рядом. Эта ночь, в отличие от предыдущей, выдалась светлой, и фонарики нам понадобились лишь внутри самой мельницы. Мы заняли выжидательную позицию возле самых больших дыр в стене и стали ждать.

– Олежка? – полушепотом окликнул я друга.

– Чего? – не отрываясь от созерцания звёздного неба, спросил он.

– Вчера ночью не одну тётю Настю эта тварь схавала, у золотарей на карьере тоже два рабочих исчезло.

– Да ты что? – воскликнул Олежка, удивлённо таращась на меня. – Откуда знаешь?

– Слыхал, отец маме вечером рассказывал. А ещё, они с дядей Сашей хотят организовать что-то вроде деревенского дозора, в который будут ходить все сельские мужики по очереди, надеются, что маньяк побоится соваться в патрулируемую деревню.

– Глупцы, – кликнул Олежка. – Такой маньяк, как саранча ничего не боится!

– Будешь чай? – решив сменить тему, спросил я и затих.

Издалека, методично, с постепенно нарастающим по мере приближения к нам звуком – стрекотанием, делая десятиметровые прыжки, неслась исполинская саранча.

– А вот и букашка, – бесстрашно высовывая голову в дыру, пошутил Олежка. – Скоро будет возле нас! – влезая обратно, сказал он.

– Олежка, мне страшно, – признался я.

– Не дрейфь, она не тронет нас, испугается света! – он покрутил фонариком. – И улетит.

– Но кого-то она сегодня тронет, убьёт и сожрёт! Кого-то из нашей деревни.

– Не нагоняй страх, – отмахнулся друг. – Самому страшно…

Невыносимо громкое, жуткое стрекотание саранчи заглушило его слова и резко стихло. Насекомое приземлилось совсем рядом с мельницей, дав нам возможность лучше разглядеть себя в довольно ярком свете. Ничего нового мы не увидели, обычная саранча, только в сотни раз больше своих травоядных собратьев. Луч Олежкиного фонаря резко осветил исполина, и саранча вспорхнула, оглушительно стрекоча.

– Зачем?!! – крикнул я, но, как всегда в таких ситуациях, слишком поздно.

Гнилые стропила не выдержали удара саранчи, сиганувшей на крышу, и с треском ломаясь, полетели вниз на нас вместе с насекомым. Меня сильно ударило по голове, и я упал, разбивая фонарь, кубарем, спотыкаясь, бросился к лестнице.

– А-а-а!

Крик Олежки, крик, полный отчаянья и боли, всколыхнул мою душу, как луч его фонаря, перед тем, как навсегда погаснуть, мрак старого помещения.

Я навсегда запомнил этот крик.

На всю жизнь.

– Папа! – завопил я. – Папа!

А он уже мчался по лестнице, размахивая включённым фонариком с тускло мерцающим в руках ружьём. Я знал, он найдёт нас, заступая в свой первый дозор, увидит в старой мельнице свет и придёт.

– Дениска! – он подскочил ко мне. – Ты как здесь…

– Папа, Олежка! – перебивая, голосил я. – Он там, спаси его!

Яркий луч заметался по царящему во мраке беспорядку и застыл, найдя что-то совершенно необычное, бесстрастные, и оттого очень страшные глаза гигантского насекомого смотрели на нас с отцом, а обагрённые кровью челюсти продолжали трудиться, перекусывая ноги бесчувственного Олежки.

– Стреляй!