с головой голубой, как планета.
Мерно лепится вязь
его тихих речей
о каких-то невиданных дивах…
То трясясь, то крестясь
сзади двое бичей
у прохожих канючат на пиво.
Дашь монету – пропьют,
а не дашь – отберут
у какого-нибудь пацаненка…
В его вязи уют,
он давно уж не тут,
хоть граница прозрачна и тонка.
Его ауры свет
в его темных глазах
негасим, как в предвечности логос…
У бичей денег нет,
и в глазах только страх
да желанье согреться немного.
Они жадно глядят
на цветной амулет,
на расшитую бисером тогу…
Его мысли, паря
в сферах дальних планет,
подобрались к блаженства чертогу.
Просияв, рядом с Чичей,*
застыл недвижим…
Тут бичи потянули за тогу,
с плеч сорвали. Пугливо
икнули:
– Ой, блин! -
увидав пятиглазого бога,
и – к ломбарду прямою дорогой!
Месть Чичи
Бичи летели ошалело
над раскаленной мостовой
к ломбарду. Сзади неумело
бежал сам Чича, то и дело
грозя десницею златой.
Вокруг все тихо и спокойно —
трамваи тянутся, дома
стоят вдоль улицы нестройно,
прохожих тьма, но все пристойно,
как будто все сошли с ума.
Старик ломбардщик принял тогу,
сказал, что должен оценить.
Моргнул, увидев очи бога,
(Эх, перебрал вчерась я много…)
Моргнул еще, прикрикнул:
– Цить!