Черта оседлости

Он вышел на лестницу к курящим. Через окно, открытое, чтобы выходил дым, со двора доносился визг пьяной компании. Скамейки под чахлым тополем манили к себе всех забулдыг квартала. У кого-то даже была гитара. И снова три аккорда и – «Владимирский централ, ветер северный…».

Курящие докурили и ушли к столу. На лестнице остались только Старцев и Вячеслав.

– Знаешь, – сказал Старцев, – я эту песню сегодня уже слышал.

– Немудрено, – ответил Вячеслав, туша сигарету.

– Нет, не все так просто, – Старцев оглянулся наверх, на прикрытую дверь в квартиру, – слушай.

– Он рассказал об аварии и о последовавшем звонке.

Помрачневший Вячеслав снова закурил, помолчал, потом сказал:

– Знаешь, эти номера лучше не запоминать.

– А как же ответственность, про которую ты говорил. В том числе и гражданскую ответственность, – Старцев усмехнулся, – мы столько о ней всегда говорили, а вот случай представился проявить – и такая буря в голове: страх, стыд за страх, прошлое права предъявляет, стоит, как стенка – не отступить.

Вячеслав с ожесточением загасил, ломая, недокуренную сигарету:

– О своих подумай. Тоже, между прочим, ответственность.

Потом, у самой двери, тронул Старцева за рукав:

– Ларисе не говори пока.

Вернулись за стол. Смущенная и раскрасневшаяся Лариса поднялась с бокалом шампанского в руке. Шампанское было налито от души – по тонкой стенке сползала струйка пены.

– Ты потрясающий человек! За тобой – как за каменной стеной! Ничего не страшно!

Старцев, смущаясь, тоже встал, обнял жену.

– За такие слова поцеловать нужно!

– Горько! Горько!

Поцеловались. Выпили по глотку. Сели.

Мне показалось, пришел кто-то, – сказала Наталья, вроде дверь щелкнула.

В коридоре послышался шум и жалобный звон велосипедного звонка.

– Упал, – сказал Вячеслав.

– Вера пришла. Пойду, помогу ей. А то велосипед дверь загораживает, – Лариса выбралась из-за стола.

– Ну а мы пока за хозяйку выпьем! – Вячеслав оглядел бокалы гостей, – пополняем запасы нектара, за хозяйку глоток должен быть полноразмерным.

– Что-то долго они там помогают друг другу, – Старцев тоже встал и за спиной Вячеслава пробрался к выходу из гостиной.

Велосипед лежал на боку, переднее колесо еще медленно крутилось. Лариса стояла у двери в комнату дочери и дергала ручку.

Она посмотрела на мужа:

– Не открывает. И плачет как будто!

Старцев постучал в дверь:

– Вера, открой!

За дверью что-то шуршало, как будто разлеталось что-то легкое. Потом все смолкло и стало слышны всхлипывания.

– Вера, что случилось? Открой! А то папа дверь сломает!

Всхлипывания прекратились. Снова зашуршала то ли одежда, то ли бумага.

– Отстаньте, я сама, – непривычно хриплым голосом ответила через дверь Вера. – Идите к гостям. Я сама приду!

– Пойдем, дадим ей пять минут, – Старцев взял Ларису за локоть.

– Она тебе подарок готовила – книгу из букинистического магазина. Может, забыла где-нибудь, – вздохнула Лариса, – или купить не успела. Вот и расстроилась. Переходный возраст – нервы никакие!

За столом полемизировали. Вячеслав приводил признаки деградации политической элиты и общества в целом.

– Жируем, – говорил он, – обложились кредитами, на выборы не ходим!

Ему отвечал коллега, д.э.н. Гернштейн.

– Выборы, – Гернштейн говорил медленно, так как одновременно намазывал горчицу на кусочек говяжьего языка, – при современных способах информационных спекуляций – отживший и не эффективный способ воздействия на власть. Граждане должны голосовать рублем. И они будут голосовать рублем, когда встанет выбор: еда или налоги.

Кто-то спросил, куда нести рубли.

– Соседу, – ответил д.э.н.

– Так это же, по сути, серая экономика, следующий шаг – натуральный обмен.

– А зачем вам чистая, белая, пушистая экономика, если вас туда не пускают? – спросил Гернштейн. – Если это чужие денежные потоки? От Гольфсрима вам же тоже не тепло, не холодно. Так вот и думайте об экономике, как о Гольфстриме.

– Я так понимаю, что этот прогноз насчет натурального хозяйства – это такое отступление из исторического тупика. Но потом ведь снова придется идти вперед, – резюмировал Вячеслав. – И сколько идти?

– Два поколения. Минимум два поколения граждан, привыкших обходится без соски, ощущающих персональную гражданскую ответственность за себя и все вокруг себя, – Гернштейн поднял кусок намазанного горчицей языка и стал похож на судью с молоточком.

Вернувшихся к столу Старцева и Ларису гости встретили дружным звоном бокалов.

– А мы за вас наливаем, за вашу счастливую семью, – сказала Наталья. – Только вот этих спорщиков не угомонить. Как собираются – все о политике. Особенно этот, – она шутливо потыкала вилкой в сторону Гернштейна.

– Да, усмирите его! У меня нет сил продолжать дискуссию, – взмолился Вячеслав.

– Это невозможно, – ответила Лариса, – еще Чехов заметил, что с интеллигенцией трудно сладить. Она утомляет.