Трилогия пути

– Чего только не встретишь в пути. Стоит какой-нибудь ржавый агрегат в десять тонн железа, а к нему ни тропинки…

Останки плотины скрылись из виду, и только слабеющее жужжание ещё висело в воздухе. Бор на левом берегу рассыпался берёзовой рощицей, лощина перехлестнула холм, а из-за склона вдруг группой вынырнули кирпичные торчки.

– Ну, вот, – сказал Белов.

Зуев чему-то обрадовался – но на секунду. Следом открылась вся панорама. Вдоль реки в вольных травах разбрелось стадо печей. Они были различных оттенков бурой масти, некоторые в пятнах побелки, другие ярко-рыжие, большей частью треснувшие, надломленные, хотя кое-где приветливо зиял под, и попадались богатые двухтопочные печи с длинными лежаками. Но в основном – обычное худородье, со смиренным осыпанием своей посмертной жизни. Они стояли, как толпа сирот. Их было много – сорок или пятьдесят. Один край был весь чёрно-сажен, и поволока давнего пожара сообщала их сиротству тихую утешительность; однако у остальных обиход жилья отпал сам собою: дерево разобрали, железо увезли, а мусор зарос и зажил временем. Кирпич почему-то не понадобился. Печи одичали и тоскливо тянули выи к небу, но не могли изгнать из себя ни для какого дела не нужную душу. Вокруг них не было ничего деревянного, ни плетня: можно было подумать, что их разрушает голод. Едва заметно тянулись каёмки фундаментов, обросшие малиной и шиповником.

– А название-то какое было – Голубой Яр, – прервал молчание Белов.

Зуев оглянулся на антимираж.

– Почему голубой? От голубики?

– Да вон, наверное, – махнул Белов к другому берегу. Тот вздыбился многоплечим витязем, от старости обомшелым. Мхи тонкой аквамариновой корочкой покрывали камни, шёрсткой опушивали земляные скаты, плесенью лезли по голеням угрюмых сосен – и придавали всему берегу светло-синий тон. Под солнцем, которое сейчас с острого угла освещало яр, мхи переигрывались лазурными сквожениями, переливались, отслаивая свет от низкопородной действительности.

– Правда, хорошо названо! – выдохнул Зуев. – Как жалко, жили же люди…

– Ничего, пусть природа очистится, – сказал Белов. – После лучше будет. Находился я по грязным рекам – воды не зачерпнёшь. Сколько лишней пагубы на нашей земле. Пусть!..

7

К вечеру они обошли ещё один экипаж и остановились на красном кресте. Белов рассчитал всё с точностью, которой теперь сам удивлённо радовался. Другим нужно было тратить дневное время на обнос, а они сделали это в сумерках, не торопясь, пока закипало в котелке. Спускать лодку пришлось по крутой осыпающейся даже не тропинке, а сланцевой пролежни в траве. Потом они поднялись к костру.

Стоянка располагалась на обрыве, под сенью пихт, плотным шатром переплётших ветви. Невидимая сквозь них, внизу луна осколками прыгала по каменным ступеням. Когда больше потемнело, она стала казаться, прищуривая глаз и слух, пляшущим языком чудовища, заключённого в бездне и воющего одним вечным дыханием. Этот рёв был так силён, что спалось беспокойно, и река мчалась прямо сквозь сердце. Эффект дополнял шихан, возвышавшийся на самой кромке берега над лесом, а вниз надломленный, будто драконий хребет. Поутру Зуев взобрался на его верхушку. Отсюда порог казался игрушечным, скорость реки чувствовалась только цветом. Зуев поводил на ниточке воображения кораблик каменными коридорами, втиснул в какую-то щель и побежал взглядом вниз по течению. За поворотом слабый штрих разъёма свидетельствовал дальнейший путь, и Зуев быстро помечтал о нём. Умозрение дали не утомляло чувств; но когда он опрокидывал реку назад, – там лежала долгая история, затуманенное время, череда вьющихся ощущений, сотни километров, по которым просто проделывая мысленное путешествие, становилось – сейчас, посредине пути, замерев в центре нефритовой полусферы, – тоскливо и безвольно, и память проглатывала целые куски.

Впереди материализовался курчавый дымок. Зуев шатко определил до него километра три прямого воздуха. Для симметрии он посмотрел вверх течения: там река уже заголубела, и из-за поворота показалась разноцветная байдарка. Гребцы двигали вёслами медленно и аккуратно, держась середины реки.

Зуев сбежал с гребня, хватаясь за стволы. Сучок больно оцарапал ладонь, и он прилизал шрамик. Горьковатые крошки коры таяли на языке. Он пошёл тише, наслаждаясь идти среди стремнины секунд, которыми мысль расчисляла пространство. Строгая кристальность пронизывала утро.

– Что видно? – спросил Белов по шороху шагов. Он сворачивал палатку.

Зуев помог, затянул чехол, выпрямился и доложил.

– Да? – Белов шевельнул бровью. – Рискуют ребята, по такому свету выходить. Ну, помочь надо.

Зуев понял только тогда, когда, привязав уже нагруженную байдарку в уютной гавани, по которой сонными кругами двигалась жёлтая пена с порога, влажной перхотью облепляя тягучие травы, они снова берегом принялись обходить порог. Вчерашняя двойка как раз причаливала.

– С добрым утречком вас! – закричал Лозинский.

Белоглаз выпрыгнул первым, протянул руку Зуеву и подмигнул.

– Значит, выскользнули, – риторически сказал Белов. – Ну, взялись!

Вчетвером они взмахнули байдарку со всем скарбом и порысили кручей.

– Заварушка! – рассказывал Лозинский, сбито дыша. – После вас как пошло-поехало: то нас обгоняют, то мы, целый день салочки. Раз семь, наверное.

– Восемь, – уточнил Белоглаз.

– Ну, вот. А к вечеру река вроде на утишь пошла, мы и решились спозаранку…

Капли с чужого днища вкатывались Зуеву за ворот ветровки и раздражали, что ему этого не нужно. Впрочем, на самом деле, он знал, что его раздражает мысль о Белове. Если в этой малонужной помощи не заключалось никакой выгоды, то что же – рассчитанное благородство? Или случайный порыв, в котором пугала именно эта спонтанность?..

Вскоре обе байдарки уже выходили из заводи.

– Спасибочки вам, – сказал Лозинский.

– Сочтёмся, – хмыкнул Белов. – Вы хоть завтракали?

– Так, наскоро, – отозвался Белоглаз. – У вас что с продуктами? – а то можем поделиться.

– Да вроде хватает… Не будет хватать, приторопимся, – Белову было легко, потому что когда происходило правильно, это было просто так, без дополнительного напряжения причин. Он знал, что всё равно нужно будет уйти от Лозинского, но, перечисляя себе, кто остался впереди, затаённо хотелось повременить.

Река вильнула к востоку, и сверкнул новый порог. Край солнца, дрожа над долиной, разлил в воде обманчивые перламутры. Чуть прикрытые окатом воды венчики камней вырастали внезапно из расступающихся бликов, бурлящий по-меж плит поток из лакового удаления вдруг оказывался грозно здесь.

– Осторожно, – попросил Белов, щурясь в ряби.

Зуев надвинул на глаза кепку. Он шёл на порог с жадным желанием увериться во вчерашней слитности. Белов придержал скорость, но потом увидел, что Зуев успевает замечать каверзы бликующей реки, и добавил. Лозинский помедлил и вошёл следом.

Струя бросила на середине порога к правому берегу и тут же – резко обратно. Белов и Зуев удержались на малом радиусе, с запасом прошли по кромке корыта, а затем, обработав угол, в котором теснились и раскалывались волны, выскочили на гладь. Выворачивая, когда он на мгновение оказался ниже вскипевших по обоим бортам валов, летучей задержкой дыхания Зуев настиг остриё ощущения. Он осадил и оглянулся. Белоглаз с Лозинским проходили то же место. Они сделали это мягче, с какою-то равнодушной скользью. Их синхронность не была аффектированной, но простой и привычной.

За порогом река вернулась к меридиану, слегка покачивая влево-вправо. Байдарки бежали дружно и близко друг к другу. Борьбы ещё не было, вернее, она замерла внутри, а оба экипажа просто держали взятый темп.

Белоглаз первым увидел записку, вырвался вперёд, Лозинский сделал послушную дугу к берегу, и через полминуты лодки снова катились вровень.

– Кравченко, плюс сорок, – объявил Белоглаз азартом броситься в погоню.

Он был сегодня, действительно, каким-то другим – уверенным и так же возбуждённым, как накануне подавленным. И Лозинский смотрелся сильнее. Зуев подумал одним лениво продрожавшим образом, что это от них, от утренней встречи у тех взыграло настроение.

– Наставили, значит, Купчика, – тревожно сказал Белов.

Лозинский вытер с очков капли, сложил фиолетовый платок в карман и ответил:

– Шибко уж они урвали. Должен быть стоп, нельзя так всё время идти…

– Ну, с аритмией у вас всё в порядке!

Лозинский пожал плечами и улыбнулся. Это было устало или лукаво, Белов не мог бы определить. Они продолжали переговариваться. Река держала около полусотни метров ширины, течение её замедлилось в мягко-зольной лощине меж кряжами, и ничто не мешало байдаркам идти рядом.

На короткой шивере связка распалась, а когда они вновь сблизились, Белов почувствовал, как надавливает Зуев. Он встроился в темп и потихоньку ослабил, показывая, что не надо начинать день с перебора. Но Зуев упрямо гнул своё, разрывая четвёрку на две двойки, которые по-прежнему неслись рядом, но уже не вместе, уже – резким непритворным спором.

Оторваться, однако, было негде: Белоглаз всё лихо перехватывал, а то и сам угрожал. Лозинский внимательно посверкивал очками.

Впрочем, Зуев не думал об отрыве. Его несло так и не угасшее утреннее раздражение, переходившее теперь из повода в повод. Ему хотелось вырвать Белова из этого неразборчивого диалога рулевых, вскрутить гонку, остаться опять вдвоём.

Так длилось с час, затем гонщики увидели впереди новую байдарку и совместной скоростью быстро её настигли. Это были долгожданные Купцов с Завалихиным. Они, и сами прекрасно зная, что всей регаты с такой ровной мощью не пройти, до порогов выложились в задел, надеясь, несколько отдохнув, выпустить вперёд Дёминых и вслед за ними, не кипятясь, одолеть зону, чтобы уж на финише всё решать очно. Но Дёмины, видимо, ускользнули или привели с собой Кравченко, а связки из трёх байдарок были недолговечны. Теперь они отчаянно пытались достать Дёминых, ещё в виду; но сочетание скоростных участков с техническими издёргивало силы, – и в том, какое невзрачное рубато они работали, чувствовался выпущенный воздух. Было странно, что они столько просолировали.

Лозинский подвёл и заговорил с Завалихиным, но Белов остался за спинами. Всматриваясь в далёкую прорезь меж берегами, он пытался различить, двойной или двупарный проблеск вспыхивает там. От близости к лидерам он испытывал тугую уверенность, подобную пению басовой струны. Нужно было решить точный план.