Путь Смолы

– Ну разве что на один вечерок, – дед тяжело вздохнул. – Он же мне как родственник, на руках носил…

На этом торг закончился. Дед пригласил гостей в дом, а сам побежал в магазин за водкой, Шпала дал ему денег.

В доме неприятно пахло, но этот запах киднепперы предполагали заглушить в самое ближайшее время изрядной порцией спиртного. Обстановка в доме была убогая – древний стол, несколько стульев и три кровати. В углу стоял телевизор, без изображения, но со звуком. Он был включен и вещал о вечном: катаклизмах, террористах и новых законопроектах, направленных сугубо на улучшение жизни населения и защиту его от самого себя. Лежавший на печи кот лениво смотрел в потолок, слушал диктора и мечтал о том, когда депутаты займутся заделанной накануне дедом дырой в подполье, и улучшат его жизнь, заставив хозяина привести все в изначальное положение. Впрочем, зря, депутаты предпочитали заниматься обратным, заделывая все больше дыр свободы всех мастей и видов.

Гости быстро ознакомились с обстановкой дома и всеми его закоулками, в поисках непонятно чего, просто по привычке. В ожидании деда Шпала с Булой курили, лениво переговариваясь о насущном. Колян слушал телевизор и думал о невидимом дикторе, приходя своим девственным мозгом к поразительному выводу, что благие дела лучше делать инкогнито, меньше вероятности, что начистят морду.

Дед пришел через час, заметно пошатываясь и без сдачи. Поставил бутылки на стол, выбрал взглядом из троих гостей Коляна и сказал:

– Хлопец, у тебя взгляд как у агнца, чистый как слеза, иди поймай Ваську, чтоб он нервный стресс не испытал, жалко ведь, как родня…

Колян вопросительно посмотрел на друзей.

– Не, дед, ему нельзя, – пришел ему на выручку Шпала, – калека он у нас, головой ударился. Ты лучше сам как-нибудь.

– А я-то все думаю, – всплеснул руками дед, – уж не ангел ли спустился на землю, порадовать перед смертю старика. Ан..н нет, убогий значит. Ладно, дитяко, – дед погладил Коляна по коротко стриженной голове, – убогие, они блаженны, как святые, сиди.

Но и сам дед никуда не торопился, открыл бутылку и стал расставлять стаканы.

– Слышь, дед, как там тебя? – спросил Шпала.

– Ираклий Иванович, – представился хозяин.

– О, блин, это ж кто тебя так назвал? – рот Булы вытянулся в вопросительной улыбке.

– Матушка постаралась. Когда она с пузом ходила, в деревню агитбригада приезжала, гармонист у них был, красавец мужчина, грузин по нации, в честь него и назвала.

– Шуры-муры, – догадливо подмигнул Була.

– Сам ты шуры-муры, – обиделся Ираклий Иванович, – любовь к искусству.

– Ну так кто спорит, – разрядил обстановку Шпала, – все мы тут из любви к искусству. Во всем и всегда…

– Ладно, хрен с ним, с грузином, ты лучше скажи, как с петухом быть? – перевел разговор в интересующую его тему Була, почувствовавший первые признаки приближающегося голода.

– А что, я и без закуски могу, – дед резво налил водку себе в стакан и, не морщась, выпил. Молодые люди даже не успели переглянуться.

– Не, Ираклий, так дело не пойдет, – Була заглушил словами урчание в животе.

– Так а я что, против, ловите.

Була угрюмо вздохнул, недовольно посмотрел на деда и засучил рукава.

– Ладно, я этого лысого щас мигом завалю, – сказал он. – По грязи только за ним гоняться не охота. Воду ставьте.

Була вышел на улицу. Шпала поглядел ему вслед, усмехнулся и сказал:

– Щас он тебе, дед, голыми руками из петуха отбивную сделает.

Хозяин вновь выдавил слезу, всхлипывая, налил себе еще полстакана.

– Ну, дед, чет ты торопишься. Булу надо подождать, – сказал Шпала, но препятствовать хозяину не стал.

– Жалко, не могу, душа горит…

Дед замахнул очередную порцию. Не обращая внимания на слова Булы, разлил водку по остальным стаканам и сказал:

– Ребятки, давайте помяните душу его грешную. Ведь он, мой Васька, ух каким грешником был. Всех кур в округе перетоптал, петух-производитель, порода одно слово.

Шпала улыбнулся, взял пододвинутый к нему дедом стакан, посмотрел пронзительно и изучающе на Коляна и кивнул ему, указывая на его порцию:

– Выпей, Колян, может на здоровье пойдет, только не бушуй. Грех не выпить за настоящего мужика, царство ему небесное. Уважаю я таких, у кого мощь в хрене. Чувствую, понигирик по усопшему требуется…

Трудно было понять, иронизирует Шпала или на полном серьезе говорит, но он тут же приподнялся со стула, поклонился в сторону улицы, отдавая последние почести секс-гиганту, и неожиданно со скорбными интонациями в голосе заговорил стихами:

– Зачем производителю мозги, зачем пытать себя таблицей умноженья, зачем корпеть с учебником в ночи и портить, блин, наукой настроение. Производителю огромный нужен член, без устали и сбоев чтоб работал, чтоб девок мощью радовать в ночи, отдаться наслаждению заботам. Героям секс-гигантам почесть и хвала, они, блин, заслужили уваженье, прибор откажет лишь тогда, когда душа отчалит к миру тления. Тогда споем хвалебные слова, стихи прочтем мы в память над могилой, пришла производителю хана, но он останется в веках прославлен своей силой…

Колян неожиданно понял, что и он должен что-то сказать соответствующее моменту. Он тоже встал, округлил глаза и выдавил, мало вникая в сказанное им же самим:

– Я камнем в бошку получил, забыл я всю таблицу умноженья, но главное что не забыл, зачем прибор дарован мне предназначением. Ученым вряд ли стану теперь я, и вряд ли стану космонавтом я межзвездным, но от забвенья член спасет меня, гигантом половым стать никогда не поздно…

Дед стукнул кулаком по столу, гулко выдохнул, налил себе еще стакан, встал рядом с гостями и выдвинул свою в стихах версию понигирика:

– Мой Васька был петух солидный, в округе девок всех топтал, но кара божия настигла, вот и его конец достал…

Не чокаясь, они выпили. Сели на стулья и закурили.

– Помню, – разрушил наступившую тягостную тишину дед, – Васька мой, еще в юношестве, к соседям любил захаживать, зазноба там у него была, беленькая с рыжими вкрапинками, стерва еще та, без зерен его к себе не пускала. Наберет мой Васька полный клюв зерен и через забор, спрячутся они в кустах, а потом цыплята.

– А че соседский петух? – Шпала никогда не пил стаканами, хмель быстро ударил в голову.

– А..а..а..,– протянул дед, – дохлый он был и извращенец, все к уткам норовил залезть, весь в хозяина.

– Не понял? – Шпала осоловело взглянул на Ираклия Тимофеевича.

– Тот тоже извращенцем был, в свинарнике работал, его за зоофилию посадили. Вначале просто выгнать хотели, а как мутанты у хрюшек стали рождаться, решили посадить – экстримизм в самой очевидной форме, – дед вздохнул. – Правда ерунда это, к нам позже комиссия специальная приезжала, исследования разные проводили и замеры окружающей среды делали. Акт составили, что мол у нас радиация, поэтому мы все здесь изначально мутанты. Водку посоветовали пить в качестве профилактики.

Дед разлил еще по стакану. Була задерживался.

– Ну хлопцы, еще вмажем, за прозрение, за то, что народу глаза открыли. Вон при Сталине как было, родится мутант – виновного ищут, и находят, сажают. Теперь родится мутант, все знают, радиация виновата, всех нас мутантами сделала. И беды наши не в руководителях, политическом строе и экономике, а потому, что мы – мутанты…

– Да, – угрюмо промычал Шпала, – в государстве мутантов и жизнь мутированная, а главные мутанты в думе сидят, мутированные законы издают…

– Империалисты-капиталисты во всем виноваты, – ударил по столу дед, – вот кто воду мутит. Скажи мне, может у нормального человека много денег быть?

Шпала пожал плечами, нормальным человеком он не был и плохо разбирался в этом вопросе.

– А я тебе говорю – нет. Нормальный человек он какой? Тонкая душевная конституция у него, и как взглянет на правду жизни, так все у него внутри переворачивается, боль одолевает, и такая, что жить с ней прямо невозможно. Одно спасение – водка. Он идет и напивается, и пьет пока деньги не кончаются, какое уж тут богатство. А империалист-капиталист не пьет, и все думает, как нагадить русскому мужику, чтоб тот еще больше расстроился и сильней запил. А сам прибыль подсчитывает. Он на дядюшку Сэма молится, а мужик – на пузырь. А тут уже божественная истина, каждому по вере. Только вот мужик не виноват, он бы и рад другому идолу молиться, да конституция души не позволяет…