Блеск

Блеск
Дмитрий Муравский

Начинающий фотограф Анна Шенкевич, пережив ряд карьерных неудач, ищет формулу успеха. Постепенно она понимает, что путь к славе невозможен без провокационных выходок и скандалов. Жаждая признания, Анна решается на отчаянный шаг…

Блеск

Дмитрий Муравский

Чтобы стать очень хорошим писателем, нужно сперва стать очень плохим человеком.

    Альдхельм Дюрр

© Дмитрий Муравский, 2016

ISBN 978-5-4483-0564-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Она чувствовала, что выставка станет очередным провалом. Брови критиков принимали пугающие формы, иронически подскакивали и вновь падали вниз, нависая над сощурившимися глазами, журналисты перешёптывались, а мэтры искусства статно проходили мимо, оставляя позади себя шлейф холода. И только посетители, не посвящённые в тонкости визуальных искусств, находящиеся в галерее не ради эпатажа и пиара, а ради вдохновения и эмоций, казалось, одобрили новую выставку фотографий Анны Шенкевич.

А ведь за её плечами успеха было не так уж и много. Разве что тогда, на съемках в Марокко. Это был заказ одного из ведущих европейских домов моды. Несмотря на сильный ветер стояла невыносимая жара, в воздухе, как чайки, время от времени проносились запахи духов. Изгибаясь, словно йог, Анна снимала андрогинных юношей и хрупких моделей на фоне мятежного океана и мутного неба. Снимали в отеле, в одном из лучших номеров, с балкона которого открывался умопомрачительный вид на побережье. Вдали виднелись очертания скал, ещё дальше – медленно проплывающая яхта, похожая на отколовшийся кусок глетчера. Они были неотразимы: Софи, облокотившаяся на перила балкона и устремившая меланхоличный взгляд в закатный океанский простор сквозь водолазную маску, Николь с коротко подстриженными волосами цвета фуксии озабоченно разглядывающая настольный глобус, Жанна (в недалёком прошлом – Жан), с особым изяществом прикрывающая обнажённые груди шёлковым веером, и конечно Эрнест, развесёлый подтянутый Эрнест, в ярко-синем вельветовом костюме и с густо накрашенными чёрными губами, держащий на руках белого пуделя.

Фотографии вызвали ажиотаж. Анну признали восходящей звездой фотоиндустрии, её технику – прорывом в так называемой mood photography[1 - «атмосферная фотография» (англ.).]. Затем – работа в женских журналах и тернистый путь к первой парижской выставке. Представлены были работы, сделанные, в основном, за время месячного пребывания Анны в Таиланде. Как-то ей в руки попался путеводитель с дивными фотографиями этого курорта: в сущности, ничего нового, кроме примелькавшейся экзотики. Поразительными в них были не пейзажи, сами по себе достаточно примитивные, а световые нюансы, схваченные искусным фотографом: угрюмые переливы волн, мерцающая глубь бассейна, мягкое полыхание свечей среди статуй храма. Очарованная снимками, Анна сформулировала магистральную максиму своего творчества: секрет не в том, как снимать, а где. Таиланд подарил ей серию нестандартных кадров и, кроме того, нестандартную любовь – нью-йоркского художника Чарли Глента (чья страсть – портреты таиландских шимейлов[2 - Люди, обладающие наружными половыми признаками обоих полов (от англ. she-male).] ню), разместившегося в том же отеле, что и она. Встреча изменила жизни обоих. Купидон выстрелил в самое яблочко. Курортный роман, овеянный атмосферой творчества (Чарли рисовал своих гермафродитов, Анна фотографировала природу островов), был обречён на продолжение. Прощаясь, они пообещали друг другу встретиться вновь в ближайшем будущем. И если коллекция картин Чарли стала триумфов, то фотографии Анны Шенкевич были раскритикованы в пух и прах. Журнал «Smart Art» назвал их «ультрапресными иллюстрациями для туристического буклета». Известный фотограф Оноре Пиво, разместив на своей странице в Facebook несколько свежих работ Анны, прибавил следующий комментарий: «Мы ожидали большего».

Анна сходила с ума. Чтобы утешить её, Чарли на две недели приехал погостить в Париж. Его взору предстала разбитая, разочаровавшаяся во всём девушка. Две недели пролетели в один момент. Они гуляли по Тюильри, ели мороженое, слушали бродячих музыкантов, по вечерам наведывались в Латинский квартал и занимались любовью. Все невзгоды остались далеко позади. Анна боялась спугнуть счастье.

– Сhеrie[3 - «Дорогая» (фр.).], не отчаивайся, – говорил лежащий рядом с Анной Чарли, поглаживая её волосы. В окне спальни, словно в камине, полыхал закат. – У тебя всё ещё впереди. Куда спешить?

– У меня есть ты. И это главное.

Незавидная участь постигла и следующую выставку Анны под названием «Tableaux vivants»[4 - «Живые картины» (фр.) – вид мини-спектакля, композиции из живых людей, копирующие посредством поз, мимики, одежды и декора известные произведения искусства.]. Фотографии состояли из двух частей: на одной изображалась сама картина-оригинал, на другой – её инсценировка. Шаржированию подверглись работы мастеров самых разных культур и эпох: от Боттичелли до Уорхола, от Репина до Хасигути Гоё. Труднее всего поддавались имитации произведения русских художников. Изображённые ими лица передавали эмоции, уловимые лишь наиболее тонкими натурами: ярость, разведённая любовью, агапэ[5 - (от греч. agape) любовь к ближнему.], оттенённая отчаянием, призрение, обрамлённое страхом. Анна с головой ушла в искусство. Сколько времени, сколько сил ушло на то, чтобы подобрать натурщиков с подходящими пропорциями и похожими чертами лица, чтобы изготовить идентичную одежду, отрегулировать освещение, создать околдовывающие декорации, переносящие зрителя в неопределённую сферу между миром фотографий и миром живописи. И всё насмарку. Восторженный отзыв выставка получила лишь от одного искусствоведческого журнала, признавшего проделанную работу «новаторским подходом к забытому виду творчества». В целом же, цикл «живых картин», вопреки всем ожиданиям Анны, остался незамеченным. Мир вокруг снова потускнел. Но самое страшное случилось позже…

– Чудесно, это чудесно!

Мужской голос, прозвучавший где-то за спиной, не сразу вернул погрузившуюся в воспоминания Анну к действительности. Когда же она поняла, что обращение было адресовано ей, то плавно обернулась. Взору предстал среднего роста мужчина с арабской внешностью (орлиный нос, тучные брови), облачённый в светлый костюм и белую гутру[6 - Мужской головной убор в виде платка у арабов.], явно свидетельствующую о принадлежности оного к эмиратским миллиардерам.

– Простите?

– Ваши фотографии… Они ведь чудесны.

– Вам правда понравилось?

– Безусловно, безусловно.

Он подошёл ближе к вывешенным снимкам, потирая рукой небритый подбородок.

– Сколько стиля, сколько блеска. В них есть нечто, – он сделал паузу, подыскивая слово, – недосказанное.

– Фотографии всегда молчат. В этом их прелесть.

– Согласен. И всё же ваши особенные.

– Благодарю.

Анна улыбнулась и перевела взгляд на свой бокал шампанского. Ну конечно. Она не раз видела это загорелое довольное лицо на страницах журнала «Forbs». Джази-аль-Хилиль – нефтяной магнат, коллекционер, почитатель европейского искусства. Без его участия не проходил ни один крупный аукцион. Второй женой шейха стала английская актрисска, замеченная им на скачках в Йорке, о чём ещё недавно трубили все СМИ (один журнал даже разместил фотографию знаменитости на обложке с подписью «Qualis artifex pereo![7 - «Какой артист погибает» (лат.). Эти слова перед смертью повторял император Нерон.]»).

Аль-Халиль продолжал прохаживаться взад-вперёд, с серьёзной миной разглядывая работы Анны. Время от времени он задавал вопросы:

– Что за девушка на этой фотографии?

– Это не девушка.

– А это где, в Париже?

– Дижон.

Порой он что-то шептал себе под нос на родном языке, после чего глаза его вдруг прояснялись, а некая инертность, ощущаемая в всём его облике, тут же исчезала. Чем дольше Анна наблюдала за ним, тем сильнее разрасталось в ней чувство гадливости. Собственно, оно пробуждалось в ней каждый раз, когда ей приходилось сталкиваться с представителями чуждых рас. В особенности это касалось арабов, кривоносых, волосатых арабов с густыми бородами и оттопыренными ушами. Так, по крайней мере, выглядели те двое, подорвавшие себя в крупном нью-йоркском торговом центре. Число погибших составило сто двадцать пять человек. Среди них был Чарли Глент.

От праздного любования шейха отвлёк телефонный звонок. После короткого разговора (увы, на арабском), аль-Халиль подошёл к Анне, которая чуть не задохнулась от тяжёлого запаха мужских духов.

– К сожалению, я должен идти. Вы не желаете продолжить наш разговор после выставки? У меня есть для вас интересное предложение.

– Предложение? О чём вы?

– Давайте всё обсудим тет-а-тет. Я буду ждать вас в «Epicure»[8 - Элитный парижский ресторан.] в девять.

И не успела Анна сказать что-либо в ответ, как шустрый шейх скрылся из виду. Девушка оглянулась по сторонам. Всё вокруг происходило будто в замедленной съёмке. Жена одного скандального политика, чьё жухлое лицо после бесчисленных пластических операций утратило всякое человеческое подобие, вольготно прохаживалась со своей кликой среди скульптур в западном крыле выставочного центра. В соседней секции прыткая журналистка брала интервью у трансгендерной модели, музе многих парижских деятелей искусства (одна из инсталляций была посвящена ей), которая оживлённо излагала свою путанную биографию в духе Орландо[9 - Так зовут главного героя в одноимённом романе Вирджинии Вульф, который из юноши превращается в существо женского пола.] и без конца поправляла ещё боле путанную причёску. Важная дама, поглаживая бриллиантовой рукой сидящего на руках терьера, подошла к фотографиям Анны и озадаченно бродила возле стендов. Голова Анны закружилась. Будто во сне, она слышала детский смех вдали, чей-то кашель, неприятный стук каблуков. В висках пульсировала тупая боль. Предложение? Не ищет ли он себе третью жену?

– Простите, – гнусавым голосом обратилась к Анне дама с терьером. – Можно узнать, что это за направление? Сюрреализм?

Анна посмотрела на женщину невидящими глазами.

– Или нет… Магический реализм?

Где-то она читала, что эти арабские толстосумы любят поохотиться за красивыми европейками. Ей привиделись грубые мохнатые руки, тянущиеся из темноты. Мерзость. Анна поморщилась и приложилась ладонью ко лбу.

– Девушка, вам нехорошо? – испуганно спросила всё та же дама. Её лицо вдруг стало невероятно похожим на удивлённую мордашку терьера. – Вы бледная. Может, лучше присесть?

– Нет, нет, всё в норме… Постмодернизм.

– Как вы смотрите на то, чтобы какое-то время побыть частным фотографом моей семьи?

Аль-Халиль прокашлялся и сделал хороший глоток белого вина. Они сидели за столиком на открытой террасе ресторана, окружённые мерцанием огней и женских драгоценностей. На вечернем небе горела брошь луны. Анна, ещё не опомнившись после выставки, рассеяно ковыряла серебряной ложкой в многоэтажном десерте. На душе было муторно. Поднеся бокал к лицу, она увидела своё искривлённое отражение («Крик» Мунка, не иначе) и вновь глянула на раскрасневшегося от вина визави.

– Вы предлагаете мне ехать в Эмираты?

Он кивнул и просиял улыбкой.