Мужчины и женщины

– мне будет жаль деревья. – сказал я. Мне и вправду будет их жаль. Но другой работы я здесь точно не найду.

– но ты будешь получать деньги. – сказала она.

– и валить деревья – ответил я, встал и отрыл дверцу печки. Меня обдало жаром. Я смотрел как раскаленные угли будто звёзды, лежат себе и мерцают на черных потухших углях. На улице ночь. А в деревне только лай собак.

На реке

Было теплое майское утро. Трава, вся пропитавшаяся росой, блестела на первых лучах солнца. Паша шёл со спиннингом по берегу и закидывал лесу с живцом в реку. Та тянулась, извиваясь, далеко за лес, но ему некуда торопится. Берег реки, то поднимался в чащу, то спускался в поле. Он осторожно обходил бобровые ямы у самого края, когда-то провалившись туда два раза, Паша стал внимательней. Вся природа дышала. Повсюду слышна песня лесных птиц. Солнце поднималось всё выше. Он надвинул козырек кепки на глаза и продолжал идти. Ласточки кружили высоко в небе, а это значило, что дождя пока что не будет. Небо было чистым, только вдалеке лениво плыли облака. Сейчас самое время для ловли щуки. Она должна идти на нерест, и он будет её ждать. Местные мужики обычно за день ловят минимум штук по двадцать, но ему их столько не нужно. Они везут рыбу продавать на рынок, ему же она нужна только на ужин, ну на два ужина, не больше. Пройдя поле, он смотал лесу и поднялся в лес. Солнечный свет лучами пронизывал тени деревьев. На листьях нависла паутина, было видно, как капли росы собираются на ней, как она блестит ещё в прохладном воздухе утра. Под ногами мох, заваленный елочными иглами. Здесь ему нравилось всё. Кругом всё живое. Слева папоротник прячется в тени. Справа здоровенный муравейник, в котором с сумасшедшей скоростью бежит жизнь. За муравейником и высокой ёлкой, обрыв, а за обрывом река. Паша достал сигарету из кармана рубашки и закурил. Он снял с плеча сумку и положил рядом с удочкой. Сам сел на пень. Всё что он мог охватить глазами, было чудесно. В воздухе висела тишина. Не натянутая не беспокойная, а совершенно нежная спокойная тишина. На воде появись круги. Паша видел поле с которого пришел, оно осталось справа от него. Слева лес кончался опушкой и опять сменялся полем. Дальше снова виднелся лес который уходил вправо так круто, что реки было не разглядеть. Здесь, где он неторопливо затягивался сигаретой, река делала поворот в градусов пятьдесят. На том берегу росли маленькие редкие березы. За ними, вдалеке, как он видел ещё с поля, лежали невысокие холмы, которые тянулись, куда то к горизонту. Докурив и оставив бычок в земле, Паша спустился вниз. Разложил удочку, насадил на крючок нового живца, так что кончик крючка вышел наружу сквозь нижнюю губу. Становилось теплее. Он снял старую кожаную куртку и положил её поверх сумки. Он забрасывал к тому берегу, к высокой траве, щука должна была быть там, на глубине. Насколько он знал, там были ямы. Паша достал бутылку ещё прохладного пива из сумки, открыл и отпил. Снова закинул спиннинг и начал сматывать катушкой лесу. Тут он почувствовал удар, подсёк, как его научили. Леска натянулась. Это был не сильный удар. Паша стал сматывать быстрей. Спиннинг слегка согнулся на самом конце.

– а вот и ты моя хорошая! – сказал он и всё крутил и крутил, когда на поверхности показалась щука. Она билась в разные стороны словно сумасшедшая, того и гляди сорвется. Рыба явно не хотела попасться. Но Паша ещё немного смотал лесу и резким движением выбросил её на берег. Положил спиннинг и подошёл к ней. Она изгибалась и хватала ртом воздух. Он знал, что ей надо сломать хребет. Все ломают руками и я смогу. Обязательно смогу, иначе нельзя. Нужно облегчить её страданья. Щука была не большой, грамм триста. Взяв рыбу в руки, он посмотрел на неё.

– а говорят у вас души нет. Как же нет, когда ты жить так хочешь. -сказал он. Рыба билась у него в руках, скользкая, но он держал крепко. -Ну, это не мне решать, у кого она есть, а у кого нет. У той сумасшедшей суки навряд ли была душа ну или что-то за душой. Она мне знаешь, что говорила? Говорила, что я сосунок, слышишь? Говорит я слабак. Силенок, говорит у тебя не хватит сосунок. А я ей сказал тогда, еще одно слово сука и я тебя порежу. А она не поверила, думала не смогу. – сказал Паша и бросил щуку на траву, взял бутылку с сигаретой и сел рядом. Солнце уже маячило высоко. Всё кругом было залито его светом. Река блестела будто зеркало. Только в лесу оставалась тень. Он поправил кепку, всё собрал и пошёл дальше с сумкой на плече. В которой лежала пачка сигарет, спички, нож и щука.

Журнал

– поверь, это очень просто – сказал Миша. – да, и возьми вот эту палку. – сказал он. Высокий взвалил на себя большой мешок и пошел вперед. Блохин стоял и смотрел ему в спину. Смотрел как он здоровый и крепкий, шагает и раздвигает руками нависшие ветки деревьев, не дающие ему спокойно идти. Потом инженер посмотрел на палку которую Миша сказал взять, какая-то никудышная, не красивая палка, и зачем она ему нужна? Не буду я её брать, пускай сам возвращается и берет, коль так она ему нужна. И он побрел следом за ним. Здесь совсем недавно прошел сильный дождь, который изрядно намочил всю землю. Подошва сапог была запачкана глиной, которая преобладала в этих районах почвы. И каждый шаг давался все тяжелей и тяжелей, но Блохин ловко избавлялся от налипшей грязи, вытирая подошву о большие камни, что лежали прямо на тропинке. Лес редел, а впереди только маячил мешок, что висел у Миши на спине. Небо все серое, ни единого проблеска солнца. Мешок был достаточно тяжелым, откуда в нем столько сил? Хотя не забывай, где был этот человек. С фронта вернулся, и жив остался не то что ты. Ты то, не на что не сгодишься со своими худенькими ручонками, разве что карандаш с линейкой держать. Блохин опять поднял голову с надеждой увидеть хоть какой-нибудь проблеск света в небе, но ничего, только серая пелена облаков, будто дым от осеннего костра. Миша вздохнул и опустил мешок с плеч на сырую траву, а сам сел на лежавший рядом ствол дерева. Пока он смотрел на молодые всходы усеянные по всему полю, к которому он вышел, к нему подсел Блохин.

– что бы я еще раз поперся в Софийское, да к Зое за картошкой! Да никогда в жизни – сказал Миша. Он вытер рукавом рубашки пот со лба.

– да ладно тебе, отлично прогулялись – сказал Блохин.

– послушай. Давай-ка ты сам понесешь этот мешок? – сказал высокий.

– Миш, я же тебе предлагал взять у Сафрона мотоцикл. Предлагал ведь? – спросил Блохин

– Предлагал, но я к этому гаду ни за что в жизни не пойду. – ответил Миша.

– это всё из-за Ленки что ль? – спросил Блохин и встал с дерева.

– не Ленкай мне. – ответил высокий. -Да может и из-за неё, а может и не из-за неё, тебе то что? – сказал он и тоже встал. Миша потянулся и взвалил мешок обратно на спину.

– пойдем. – говорит – осталось немного. И зашагал тяжело ступая по сырой тропинке, что тянулась по кромке леса и пропадала за березовым островком. Блохин шел следом, периодически поглядывая вверх, всё ждал, когда же выглянет солнце. Уже почти что целую неделю ни лучика в этих краях, а ему завтра утром уезжать. Лучше бы всё-таки пошли бы да взяли у Сафрона мотоцикл. Не такой он и гад, как говорит Миша. Злым он стал. Ещё бы не стать, после такого. Но ты не отвлекайся, твои ручонки только для карандаша и линейки, только для них.

2

– Сережа послушай, тебя этот здоровяк убьет. Ему это раз плюнуть. Ты ему не ровня. Ты ему не родня. А он как вернулся брата родного убил. Молоточком по голове дал и всё, а всё из-за меня. – сказала пышногрудая девица, отходя от невысокого коренастого мужика. Тот тянул к ней руки и лез обниматься.

– мне плевать. И не таких ломали – сказал коренастый. Он крепче прижал девицу к себе. Она была совсем не против.

– ты только про меня ничего не подумай – сказала она. – я не такая как городские, просто не люблю я его уже давно. Да как ушел он на свой фронт, с тех самых пор и не люблю. Да и влюбится всё не в кого не могу. – соврала она. Она была потаскухой. Самой обычной потаскухой, правда чертовски красивой потаскухой. Она была так красива будто сам бог её создал. Ее чистое правильное лицо, большие упругие груди, длинные ноги и карие глаза.

– да я и не думал. Да у меня вообще такого и в мыслях никогда не было. – сказал коренастый. – я люблю тебя, я из семьи ушел. Только тебя и люблю. Да мне жизни без тебя нет. – сказал он и повалил её на диван.

– он и вправду тебя убьет, слышишь – сказала девица. Она вилась под ним и прижимала его к себе.

– мне плевать и не таких ломали – сказал он.

– давай, давай уже сделаем это, я больше не могу ждать – сказала она.

– сейчас, мне надо снять эту чертову рубашку. – сказал он. Коренастый выпрямился и начал расстегивать пуговицы.

3

– Миш, а как ты думаешь, я бы смог бы там, на войне? – спросил Блохин. Они шли по центральной улице пригорода. Высокому надо было зайти на почту за любимым журналом.

– нет Паш, ты уж извини, но инженерам там делать нечего. – неприятной улыбкой растянулось лицо Миши.

– да я, по правде сказать сам так думал. Просто ну очень интересно побывать там. Но прекрасно понимаю, что делать мне там нечего. – вздохнул Блохин.

– ну вот и всё. Не морочь тогда голову ни себе ни мне. – сказал высокий. Им оставалось пройти два жилых дома, за которыми располагалось здание почты и городской управы. Небо начало светлеть. У инженера появилась надежда встретить красивый закат и звездную ночь. Девица и новый начальник кадров очень старались успеть до конца рабочего дня закончить со своими делами. Миша забрал свой любимый журнал. Он больше никого не убил. Только иногда, когда крепко выпивал он бил красивую девицу по лицу, и ей это нравилось. Инженер на следующее утро уехал в город. А через неделю его и всю его бригаду отправили на фронт техниками, где ему прострелил ногу и живот.

Мира

Сегодня мне точно повезет. Я умею работать. Умею работать руками. Я найду эту жилу, во что бы ни стало. Чего бы это мне не стоило. Она говорит, что я помешался на этом проклятом золоте. Да, может быть. Но что такое старый треклятый дом в сравнении с безграничным богатством? Вот именно – ничто. Нужно выпить кофе и в дорогу.

Ночь была плохой, я глаза не сомкнул, а мне бы выспаться, как следует. Я встал с кровати напялил тонкий шерстяной свитер, и пошел на кухню. Поставил чайник на плиту и включил под ним газ. Половина пятого утра. Уже рассвело. Яркие лучи восточного солнца пробиваются сквозь зеленые шторы кухонных окон. Я достал сигарету и прикурил от плиты. Открыл форточку и достал чашку. Чайник начал свистеть, и я выключил газ. Две ложки кофе и три кубика сахара. Залил все кипятком и размешал. захотел сесть за стол и увидел, что в дверях стоит жена. Вся растрепанная и сонная. Она, как ребенок, кулаками терла глаза.

– ты уже куришь? – зевая, спросила она.

– уже.

– налей и мне чашку кофе.

– сейчас.

Она села на мое место, сложив нога на ногу.

– и куда ты в такую рань опять?

– тебе в какую чашку?

– в мою.

– у тебя их несколько.

– так-то они все мои.

– и всё-таки?

– в белую с синими тюльпанами.

– так куда ты намылился? Опять в горы?

– опять.

– опять за золотом?

– ты же знаешь.