Маргарита и Маргарин

– Надо говорить не «Порядок в камере», а «В хате всё тип-топ» – поправляю я. – Не выйдет из тебя уркагана!

Об отношении к осужденным

Заступил я раз в суточный наряд охранять зека, попавшего с какой-то болячкой в «вольную» городскую больницу. Операцию ему сделали несколько дней назад, он уже вовсю ходил, и врачи вот-вот должны были разрешить перевести его в санчасть колонии.

Естественно, осужденному быть «на вольной больничке» очень нравилось. Тем более, что было ему от роду лет 19—20, а выглядел он и того моложе. Народ, особенно женщины, жалели его, угощали соками, фруктами и разными домашними вкусностями. Он, конечно же, понимал, что такая жизнь кончится со дня на день, а пока просто наслаждался.

Нам с напарником повезло. В палату зашёл врачебный обход, доктора осмотрели зека и определили: можно выписывать. Это значило, что теперь я могу, сопроводив осужденного в колонию, сдать пистолет и идти вечером домой, а не коротать ночь в неуютной больничной обстановке. Да и младшему инспектору было гораздо приятней работать в зоне, где для этого имеются все условия: и чайник, и комната дежурного наряда, и вообще не в пример веселее.

Вызвав автобус с автоматчиком, мы, будучи в хорошем настроении, принялись беззлобно подтрунивать над зеком. Хватит, мол, загостился в больнице. В гостях хорошо, а дома лучше. Дома и стены помогают и т. д. и т. п. Он бодрился и отвечал в том духе, что ничто хорошее вечно длиться не может.

И вдруг я перехватил взгляд женщины, пришедшей кого-то навестить. С круглыми от ужаса глазами слушала она, как мы, два тюремщика, цинично подшучиваем над парнишкой, которого через несколько минут повезём под конвоем в колонию, и в этих глазах явственно читалось: «САДИСТЫ!!!»

* * *

Выхожу за зону, и вижу приехавшую на короткое свидание мать одного из моих осужденных. Месяца три назад я уже как-то по её просьбе беседовал с ней.

– Здравствуйте, Николай Алексеевич! Ну как там мой Витька? – спрашивает она, и прибавляет с бесхитростной деревенской лестью. – Он в письмах всё время пишет, какой же хороший у нас отрядный! Как же нам с ним повезло! – и, уже направляясь к двери в помещение для приёма передач, куда зовёт её сотрудница колонии. – А если он слушаться не будет, так Вы его, Николай Алексеевич, кнутиком, кнутиком!..

Немного о татуировках

Каждый из сотрудников ИК много раз видел татуировки, которые «украшают» тела их подопечных (на некоторых зеках буквально нет чистого клочка кожи, всё синее от наколок – это хорошо видно во время полного обыска, при котором осужденные снимают одежду совсем). Но далеко не каждый офицер или младший инспектор знает скрытое значение этих рисунков. К счастью, существует пресса…

Как-то раз наш ведомственный журнал «Преступление и наказание» напечатал статью с разъяснениями, что означают тюремные наколки. И тут кто-то из моих сослуживцев вспомнил, что у Аркадия Ивановича, старшего мастера промзоны в звании майора, на двух пальцах есть татуировки в виде перстней. Аркадий Иванович, конечно же, не был судим (иначе как бы его приняли на службу), а пальцы «исколол» в годы дворовой юности.

С журналом в руках пошли искать Аркадия Ивановича. Ему и самому было интересно узнать, какая именно символика вытатуирована на его руке. Попросили его вытянуть руку перед собой, стали сверяться с журналом. Оказалось, что рисунок на одном перстне означает «Встретил юность на малолетке», а на втором – «Не подам руки ментам».

– Ну надо же, какой тут, оказывается, смысл – смущённо улыбался Аркадий Иванович. – А мы-то просто для красоты их кололи.

* * *

Был у нас в зоне завхоз третьего отряда по кличке Кирпич, и знаменит он был среди и зеков, и сотрудников своей уникальной татуировкой на спине. Давным-давно, в советские времена, когда главным показателем для зоны было выполнение плана по производству народно-хозяйственной продукции, и никто не обращал особого внимания на обилие подпольно производимого в той же промзоне самогона, Кирпич попросил товарищей по бригаде наколоть ему на спине собор с куполами (сколько куполов – столько судимостей).

Кололи ночью в отряде. Все изрядно выпили. Вот только не знал Кирпич, что товарищи решили подшутить над ним, и вместо собора (для которого они сочли Кирпича недостаточно авторитетным) они написали ему на спине самостоятельно сочинённое стихотворение под названием «Молитва зека». Я не помню его полностью, но было оно на местные темы, с упоминанием фамилий руководства колонии. А заканчивалось оно ставшим легендарным четверостишием – от кого зек просит Господа защитить его:

От начальника Зубкова,
От Весёлкина шального,
ЗампоРОРа – икромёта,
Замполита – фуфломёта.

Это последнее четверостишие знала наизусть вся колония, а сотрудники, особенно младшие инспектора, показывали стихотворение каждому новичку, поступившему на службу. И напрасно ворчал Кирпич, что все его просто достали с этими просьбами, но, ничего не поделаешь, приходилось в очередной раз задирать рубаху…

___________________________

Примечания:

– ЗампоРОР – заместитель начальника колонии по режимно-оперативной работе.

– Фуфлыжник – человек, который не держит слова. Таким образом, шутливое «фуфломёт» означает как бы «суперфуфлыжник».

Как в зоне боролись с ночным просмотром телевизора

Одно время «модным» нарушением режима отбывания наказания в нашей колонии был просмотр осужденными телевизора после отбоя. Вообще-то, чтобы не допустить этого, в каждом отряде телевизор был заключен в специальный деревянный или текстолитовый ящик с дужками для навесного замка. После 22:00 завхоз (старший дневальный) должен был закрывать дверцу ящика, вешать на него замок и относить ключи на вахту, чтобы забрать только утром. Но когда все жулики поголовно работали на производстве, а следовательно, по ночам хотели выспаться, ночной просмотр не имел большого распространения, и администрация колонии просто не обращала на него внимания.

Совсем иное положение сложилось в конце 1993-го года. Из-за экономических трудностей производство резко сократилось, большая часть жуликов стала проводить весь день в отрядах, мучаясь от безделья. Многие (хотя, это, конечно же, запрещено Правилами внутреннего распорядка) высыпались днём, а в комнате отдыха после отбоя стали толпиться целые орды желающих поглядеть интересный фильм.

Конечно же, это надо было пресечь. Начальник колонии распорядился, замполит довёл до начальников отрядов, и по всей зоне началась битва за дисциплину.

В моём отряде это выразилось для начала в том, что в 22:00 завхоз стал запирать «ящик для телевизора» на небольшой навесной замок.

Но, может, это где-нибудь в Германии осуждённые молча приняли бы такое нововведение, а мы-то живём в России! Оперативный дежурный выговаривал мне по утрам, что ночью в моём отряде были явные признаки просмотра: сдвинутые стулья и прокуренная атмосфера в комнате отдыха, а также подозрительный шум, похожий на топот бегущих в спальную секцию телезрителей. Правда, сам телевизионный аппарат всегда оказывался при этом аккуратно запертым.

Загадка разъяснилась просто.

– Алексеич, – заговорщицким голосом поведал мне завхоз. – Так они, оказывается, вывернули шурупы, которыми ящик к подставке был прикручен. Ночью поднимают ящик вместе с замком и смотрят, а при «атасе» ставят его на место.

Пришлось завхозу доставать дрель и привёртывать ящик к каркасу подставки болтами-«шестёрками».

Несколько ночей телевизор не смотрели. Но потом дежурные вновь стали выдвигать мне претензии в плане повышения дисциплины. Каким-то образом жулики подобрали ключ к замку.

«Не удивительно», – скажете Вы, дорогой читатель. – «Ведь в зоне сидит много криминальных талантов, что им стоит подобрать ключ к простому „амбарному“ замку!» – и будете неправы. На самом деле, настоящие специалисты замочного дела встречаются не так уж часто. А с нашим замком, как выяснилось недели через две, жулики поступили намного проще. На производстве для протравливания электрических соединений использовалась кислота. Завхозы, в свою очередь, использовали эту же кислоту для очистки «напольных чаш» туалетов. А нарушители режима содержания поступили с кислотой так: залили её в личинку замка и заткнули на ночь пластилином. К утру замок открывался любым ключом или даже черенком от ложки.

Не знаю, как бы развивалась эта история дальше, но поскольку подобные перипетии происходили практически во всех отрядах, руководство колонии «централизованно» закупило проводов и рубильников, и проводка была везде переделана так, чтобы электричество в комнате отдыха выключалось из каптёрки. Теперь в 22:00 завхоз щёлкал рубильник в своём помещении, запирал каптёрку и шёл спать. То же, кстати, сделали потом и с «общаковой» электроплиткой в умывальнике.

Весна, зона, паводок…

Один угол производственной зоны ИК-9 выходит прямо к берегу реки. С внешней стороны забора есть здесь и трава, и деревья, и крохотный пляж, куда посторонние практически не ходят. Из штаба это место начальственным глазам не видно – загораживает угол периметра. Сколько раз летом в хорошую погоду накрывали здесь «поляну» сотрудники, отмечавшие день рождения или очередную «звёздочку», или лычку!

Зато весной, в паводок, талая вода подтапливала этот угол и даже заливала часть контрольно-следовой полосы. В прежние годы этим пользовались граждане, желавшие перекинуть осужденным запрещённые предметы.

Средь бела дня на пульте дежурного промзоны звонил телефон, и часовой с вышки докладывал о приближении моторной лодки. И до чего же вольготно чувствовали себя сидящие в этой лодке негодяи! Они ведь прекрасно знали, что часовой не имеет права даже в воздух выстрелить из автомата и вынужден ограничиться только бессмысленно-грозными криками да показыванием кулака. А как-либо задержать их тоже было невозможно – ни у колонии, ни у городской милиции не было на балансе моторных лодок. Числилась, правда, в колонии одна деревянная лодка (без мотора), но и она уже долгие годы в совершенно рассохшемся виде мирно лежала на складе, дожидаясь списания.

Так что неустановленные гражданские лица совершенно открыто средь бела дня подплывали к подтопленному забору и с залихватским «эх!» начинали перебрасывать через периметр пластиковые бутылки с перелитой в них водкой и прочие нужные в тюремном хозяйстве вещи.

Жулики, которым предназначался «привет с воли», уже заранее поджидали с внутренней стороны забора, и как ни торопился дежурный наряд отдела безопасности, а большая часть переброшенных вещей попадала по назначению.

И прекратилась эта напасть только в девяностые. Работы для спецконтингента стало настолько мало, что те, кому удавалось устроиться в промзону, не хотели терять место (а ведь для многих неоднократно судимых бедолаг, к которым и родственники-то давно перестали ездить, это была единственная возможность заработать на чай и сигареты из тюремного ларька).

И проблема перебросов в промзону сама собою сошла на нет.

Немного о составляющих колонию отделах и службах

Чувствую, пришла пора немного рассказать о составляющих колонию отделах и службах. Некоторые из них в дополнительных объяснениях не нуждаются: понятно, что отдел интендантского и хозяйственного обеспечения занимается капустой-морковкой, вениками-табуретками и вещевым довольствием (формой) осужденных. Понятно, что санчасть лечит, а «производство» командует на промышленном предприятии при колонии. А про остальные структурные подразделения неплохо бы и уточнить. Например, чем отличается отдел охраны от отдела безопасности?

Отдел охраны охраняет зону снаружи. Именно его сотрудники стоят с автоматами на вышках. В зону они не заходят. А вот отдел безопасности (по-старому – режимный отдел) – те, наоборот, работают внутри зоны. Огнестрельного оружия ни у кого из сотрудников, находящихся внутри зоны, нет (чтоб зеки не отобрали). В отделе безопасности есть четыре дежурных смены, человек по 12 в каждой, которые круглый год сменяют друг друга по никогда не нарушаемому графику. Возглавляет смену оперативный дежурный, а в подчинении у него помощник, инспектор и младшие инспекторы, они же по-старому контролёры, они же по ещё более старому – надзиратели. Интересно, что в зоне «дубаками» называют именно младших инспекторов отдела безопасности, а за зоной обычные граждане, не вдаваясь в тонкости, называют «дубаками» вообще всех сотрудников колонии.

Отдел воспитательной работы – формально чуть ли не самый главный. Состоит он из начальников отрядов (по числу отрядов в зоне, то есть человек 10—15), старшего инструктора и начальника отдела. Именно на плечи сотрудников этого отдела (звания у них от младшего лейтенанта до майора) возлагается задача поставить каждого зека на путь исправления. Такую формулировку «не встал, встал или твёрдо встал на путь исправления» пишут в заключительном абзаце характеристики на осужденного. А от этой формулировки зависит, между прочим, предоставят ли зеку УДО или оставят досиживать «от звонка до звонка». Так что с начальником отряда осужденному лучше не ссориться.