На глазах у деникинской охраны бандиты перегородили фаэтонами улицу и, опрокинув несколько проезжавших мимо телег, соорудили баррикаду. Затем один из них, в панцире из пулеметных лент, подошел к растерянным, напуганным этими приготовлениями часовым.
– Ты, – указал он выбежавшему на шум офицеру, – иди передай Мише Япончику, что мы за ним приехали. И еще скажи своим панам, что мы ждем пятнадцать минут, а потом пусть они не обижаются…
Больше он ничего не сказал и вернулся к товарищам.
Офицер убежал в дом. Вскоре оттуда выскочил багровый от ярости сам начальник контрразведки,
– Что за бедлам! – загремел он. – С ума спятили?! Немедленно очистить улицу! – и зашагал к баррикаде, желая, должно быть, устрашить бандитов своим грозным видом.
За ним потянулись другие офицеры.
Из-за телег негромко, но внушительно предупредили:
– Не подходить!
Начальник контрразведки остановился на полпути, дрыгнул тощей ногой в шевровом сапоге, повернулся и так же решительно зашагал обратно, сопровождаемый всей своей свитой.
Некоторое время в здании контрразведки слышалась какая-то возня. А затем на крыльце появился Мишка Япончик.
Вид у него был помятый, но он вежливо раскланялся с часовыми и, вертя пальцами щегольскую тросточку, неторопливо спустился с крыльца. Бандиты шумно приветствовали его. Мишка сел на одну из пролеток и уехал, помахав контрразведчикам рукой в палевой перчатке.
Деникинцы бурно возмущались наглостью молдаванского биндюжника, клеймили его позором в одесских газетах. Но и только. На большее они не осмелились, решив до поры до времени не связываться с бандитами. А Мишка после этого случая возомнил себя революционером. Программу он избрал наиболее подходящую для себя: анархизм…
Седьмого февраля двадцатого года в Одессу пришла Красная Армия. Город навсегда стал советским. И уже через три дня чекисты вместе с красноармейцами устроили первую большую облаву на бандитов. Япончик сразу почувствовал, что на этот раз в Одессу пришла настоящая власть, с которой ему не совладать. Ее поддерживал народ, в том числе бедняцкое население Молдаванки…
В эти дни к Япончику неожиданно явились представители матросского революционного комитета. Они коротко изложили свои требования. Послезавтра комитет устраивает благотворительный вечер с концертом и танцами в Матросском клубе, Весь сбор поступит в пользу сирот одесских матросов, погибших а боях за революцию. Но при нынешнем положении в Одессе вечер может сорваться: жители не решаются выходить из домов с наступлением темноты. Если концерт, в котором выступят знаменитые артисты, пройдет при пустом зале, в том будет вина Япончика, и комитет доведет это до сведения всех революционных матросов.
Угроза была нешуточная, но Япончик тем не менее чувствовал себя польщенным: как-никак это было признание его силы.
– Что ты мне доказываешь! – возмутился он. – Или я враг бедных сирот? У меня сердце разрывается слушать таких глупостей! Передай комитету, пусть положатся на меня!
В тот же день на улицах были расклеены объявления, напечатанные крупным шрифтом. Они гласили:
«В Матросском клубе состоится интересный вечер с артистами!
Сбор в пользу сирот!
Все на концерт!
Порядок обеспечен! Грабежей в городе не будет до двух часов ночи!»
И стояла подпись: «Михаил Винницкий».
Впервые за много лет одесситы безопасно гуляли вечером. Люди Япончика патрулировали по городу, охраняя порядок.
Но ровно в два часа те же патрули начали раздевать зазевавшихся горожан.
– Уже два часа, где дисциплина?! – возмущались они, вытряхивая из пальто какого-нибудь незадачливого гуляку.
ЧК и Особый отдел Красной Армии опубликовали совместное постановление: впредь налетчики, застигнутые на месте преступления, будут расстреливаться без суда и следствия. Никакой пощады бандитам, терроризирующим мирное население Одессы! …
Облавы на Слободке и Молдаванке убедили Япончика в том, что привольное бандитское житье кончилось. Советская власть оказалась таким орешком, который был ему явно не по зубам.
И Япончик решил с Советской властью не ссориться.
Однажды в кабинете начальника Особого отдела Красной Армии Фомина зазвонил телефон. Дежурный доложил, что два каких-то подозрительных типа требуют, чтобы их пропустили к высшему начальству. Один назвался Михаилом Япончиком.
– Вооружены? – спросил Фомин.
– Кажется, да.
– Отберите оружие и пропустите.
Япончик пришел с телохранителем – детиной саженного роста. Вожак молдаванских бандитов был одет необыкновенно скромно: в расшитую украинскую рубаху, в синие галифе из жандармской диагонали и хромовые сапоги.
– Привет! – развязно сказал он, поднимая руку, – Как поживаете?
Не дожидаясь приглашения, он опустился на табурет перед столом начальника и оглядел скромную обстановку кабинета.
– Фи! – оказал он и наморщил свое плоское лицо с коротким и будто расплющенным носом. – Разве не нашлось в Одессе пары хороших кресел и приличного дивана для такого солидного места? – Он покачал головой и с интересом уставился на начальника Особого отдела. – Вы и есть Фомин? – спросил он.
– Я и есть.
– А меня вы знаете?
– Не имею удовольствия.
– Я – Винницкий. Иногда меня еще называют Япончиком. Может быть, слышали? А это мой адъютант… – Япончик замялся. – Зовите его Жора Дуб, он не обидится.
Фомин выжидательно молчал, разглядывая посетителей и стуча карандашом по стопке бумаг. Лицо у него тоже было скуластое, твердое, монгольского типа, с редкой щетинкой на подбородке.
– Так вот, – продолжал Япончик, несколько сбитый с толку тем, что его имя, казалось, не произвело на Фомина никакого впечатления, – я имею к вам серьезный разговор. В последнее время вы стали очень грубо обращаться с моими людьми.
– С какими это «моими людьми»? – прищурился Фомин.
Япончик досадливо сдвинул брови:
– Товарищ Фомин, мы не дети! Вы знаете, кто я, я знаю, кто вы.
– Ну, допустим, – согласился Фомин – Дальше что?
– Вот я и говорю: вы очень грубо поступаете с моими людьми и коцаете[4 - Расстреливаете (жаргон)] их где придется.
– Мы расстреливаем бандитов, – сказал Фомин, – Пока еще мало, недостаточно. Впредь будем расстреливать больше.
– Правильно! – Япончик хлопнул ладонью по столу. – Совершенно правильно делаете, товарищ Фомин! Это говорю вам я, Михаил Винницкий! Некоторые глупые люди думают, что я такой же, как они. Бессовестные враки! Спросите кого хотите, и вам скажут: Винницкий никогда не обижал бедняков! Винницкий всегда был за рабочий класс и подвергался страшным издевательствам в деникинской контрразведке! И я сказал своим людям: одно дело – грабить при белых и совсем другое дело – грабить при красных. Это две больших разницы! Я не бандит, чтоб вы знали! Я экс-про-при-атор! – запнувшись на трудном слове, объявил Япончик. – Революция для меня родная мать! И если теперь кто-нибудь возьмется за старое, тому я злейший враг, и пусть их бьет в самую душу чека и Особый отдел! Даю на то свое согласие!
– Покорнейше благодарим! – усмехнулся Фомин. Он все еще не мог понять, к чему клонит Япончик. – Обошлось бы и так как-нибудь.