– Тихо, я еще не кончил! Так вот, товарищи местрановцы, насчет обоза решайте сами, как вам совесть укажет! А я должен заявить… Уголовников, что затесались среди вас, мы выведем! Налетчики и воры висят на ногах трудового народа. Они играют на руку мировой контрреволюции и мешают нам строить светлое царство социализма! Но чекисты на то и поставлены, чтобы этого не допустить! И мы будем беспощадно… – Тут голос Немцова зазвенел глухо и напряженно. – …уничтожать их всюду, где они есть! Мы очистим ваши честные ряды от бандитского засилия – вот вам последнее большевистское слово. Очистим вполне и окончательно! – И он рассек воздух ребром ладони, будто ставя точку. – Теперь решайте, народ вам доверяет!
Еще мгновение держалась тишина, а затем театр взорвался криками. На сцену снова полезли желающие выступить. Кто-то, вскочив на кресло посреди зала, пытался говорить с места.
Алексей с беспокойством оглядывался. У всех выходов из партера он заметил людей в кожанках. Было похоже, что чекисты не собираются откладывать дело в долгий ящик и уже сегодня начнут чистить ряды местрановцев. Следовало поскорее убираться отсюда.
– Айда, Павел, пора.
– Куда вы, дядь Леш? Посидим, теперь уж недолго!
– Слушай, приятель, – сказал Алексей строго, – либо делай что велят, либо дружба врозь и больше мы с тобой не ходим.
Пашка нехотя поплелся за ним. В пустом сумрачном фойе Алексей спросил:
– Ты знаешь, как выбраться отсюда, чтобы никто не видел?
Это Пашка знал. Они двинулись какими-то служебными проходами и узкими винтовыми лестницами. Спустились в подвал. В пыльной темноте, натыкаясь на сухие занозистые стропила, прошли под самой сценой, слыша наверху рев все еще не успокоившихся местрановцев, еще немного покружили и наконец вылезли наружу позади театра через взломанную дверь погреба.
Вечерело. В разогретом воздухе пахло акацией. Улицы опустели, и Алексей с Пашкой зашагали быстро, торопясь дойти до дому, пока совсем не стемнело. Пашка всю дорогу шел надутый, в разговоры не лез. Только раз, взглянув на Алексея, он с тревогой спросил:
– Вы чего?
Алексей, улыбаясь, задумчиво смотрел себе под ноги, и Пашка испугался, что, возможно, пропустил на митинге что-нибудь самое интересное. Но Алексей успокоил его:
– Так, вспомнил кое-что… давнишнее…
Думал Алексей о Немцове и о ребятах в защитных гимнастерках. Все, что говорили и делали на митинге чекисты, даже необычный способ, каким они ввели тишину в зале, казалось ему справедливым, точным, единственно правильным в данной обстановке. И оттого ли, что был он сейчас отделен от них, или по какой другой причине Алексей, как никогда остро, чувствовал свою неразрывную, почти родственную близость с этими людьми…
Кусочек «пестрой» истории
Безделье становилось наконец в тягость. Город Алексей уже знал, фотографии, оставленные Инокентьевым, были изучены до последней черточки, рыбалка надоела, и если он продолжал ходить с Пашкой в порт удить рыбу, то лишь потому, что так можно было убить время и существенно пополнить их более чем скудный рацион. От Синесвитенко он узнал, что Оловянников давно приехал, но это не внесло в его жизнь никаких изменений.
Синесвитенко являлся домой поздно. Он возглавлял группу активистов, которые собирали среди рабочих вещи для обмена на продукты. На заводе сельскохозяйственных машин готовилась поездка в хлебные места.
Синесвитенко едва приволакивал ноги. На скулах его пятнами горел румянец. По ночам он надсадно кашлял и сплевывал в тряпку. Ел мало, неохотно, будто через силу.
– Сгоришь, Петро, – сказал ему как-то Алексей, – нельзя так.
– Не сгорю, – отмахнулся Синесвитенко. – От меня одни кости остались, а кости не горят, только тлеют… Завод надо восстанавливать, а у людей руки не поднимаются. Вот продуктов добудем – приободрятся… Отряд собрали, – рассказывал он, прихлебывая чечевичный суп. – Махнем куда-нибудь в сторону Раздельной с кулачьем торговаться. В губкоме обещали обоз. Еще разговор был об охране завода. А я так считаю, не завод надо охранять, а рабочих. Блатные шуруют в городе, как в собственной малине. Долго так будет?
– Недолго, – уверенно сказал Алексей, вспомнив митинг в Оперном театре, – за них крепко взялись,
– Пора! Моя воля, так я бы закон издал – стрелять их, где встретишь, без канители, вроде бешеных собак… Не знаешь ты, Алексей, что творилось в городе при Мишке Япончике! …
Кое-что Алексею было известно. О Мишке Япончике и его банде ходило много слухов.
* * *
Низкие кособокие домишки, дворы, пропахшие вонью конюшен и сточных канав, немощеные улицы, удушливо пыльные летом, а осенью затопленные непролазной грязью, – такой была до революции Молдаванка, район одесской бедноты, нищих жилищ, ночлежных домов, мелочных лавок и государственных «монополек». Населяли ее многодетные семьи извозчиков, ремесленников, портовых рабочих. Здесь оседал всякий пришлый люд, чаще всего голь перекатная, которую тянули в Одессу теплое солнце и надежда прокормиться около порта. Убогая, безысходная нищета царила на Молдаванке, и в ней пышно расцветала уголовщина.
Молдаванка создала свой особый вид налетчика, действовавшего в деловом сговоре с лавочниками, барышниками, владельцами извозов и постоялых дворов. Налет, ограбление, купля и продажа контрабанды возводились ими в высокую степень ремесла. Многие налетчики впоследствии открывали собственное «дело» – лавку, извозное хозяйство или увеселительное заведение.
Молдаванские ребятишки играли на пустырях «в налеты». Бандиты волновали их воображение. Налетчики жили на широкую ногу, одевались пестро, с крикливым провинциальным шиком, и разъезжали на лихачах. Это были люди, сумевшие вырваться из окружающей нищеты и «воспарить над ней».
Их главарем и предводителем был сын биндюжника с Госпитальной улицы Михаил Винницкий, прозванный Япончиком за скуластое лицо и черные раскосые глаза. Молва приписывала ему удивительные по смелости и дерзости налеты. По-видимому, среди подобных себе Япончик и впрямь был незаурядной фигурой. Хитрый, волевой, наглый, он сумел сколотить шайку из самых отъявленных молдаванских бандитов. Постепенно весь уголовный мир Одессы признал его своим вождем. Полиция была у Япончика на откупе, закон стыдливо обходил его стороной, поскольку с политикой он не имел ничего общего, и пути ему были заказаны только в те кварталы, где проживала одесская знать. Но разве и без этих кварталов мала Одесса?
Люди Япончика проникали всюду. Они наводили ужас на одесских скототорговцев, магазинщиков, купцов средней руки, и те безропотно платили Мишке щедрую дань, откупаясь от налетов на их конторы и лабазы.
Скандальная популярность Япончика была велика. Этот коренастый узкоглазый щеголь в ярко-кремовом костюме и желтой соломенной шляпе «канотье», с галстуком-бабочкой «кис-кис» и букетиком цветов в петлице гулял по Дерибасовской, сопровождаемый двумя телохранителями из самых отчаянных громил. Городовые делали вид, что не замечают его. Прохожие почтительно уступали дорогу. Небрежно помахивая тросточкой, Япончик отправлялся на Екатерининскую улицу. Там, в знаменитом кафе Фанкони, где собирались преуспевающие одесские дельцы, у него был постоянный столик. Мишка чувствовал себя здесь равным среди равных.
Япончик был честолюбив. На Молдаванке он время от времени обкладывал контрибуцией местных лавочников и закатывал шумные пиршества. Столы ломились от даровой еды, водку подавали ведрами, и в благодарность за бесплатную выпивку молдаванская голытьба нарекла Мишку «королем Молдаванки».
Но подлинную силу Япончик обрел во время гражданской войны.
То были смутные тяжелые годы. За сравнительно короткий срок в Одессе сменилось множество властей. Кто только не топтал ее прямые, выстланные сицилианской брусчаткой улицы! Австрийцы и немцы, польские легионеры, гайдамаки Скоропадского, Петлюры и Центральной рады. Были здесь войска Антанты – французы, итальянцы, греки, англичане. Занимали город генерал Деникин и атаман Григорьев.
Под ударами Красной Армии все они рано или поздно покинули Одессу, но, уходя, оставили в ней многочисленное охвостье, путь у которого был один – к Мишке.
Банда Япончика росла. В разгар гражданской войны под его началом оказалось несколько тысяч вооруженных до зубов головорезов. Они хорошо знали город, имели на окраинах много потайных «опорных» пунктов, а про запас, на самый крайний случай, – такое верное убежище, как катакомбы[3 - Одесские катакомбы представляют собой сложно переплетенные подземные тоннели, находящиеся под Самым городом. Некоторые из них имеют выходы далеко за пределами Одессы. Общая их протяженность более 100 км] – одесскую преисподнюю.
Впрочем, крайних случаев почти не было. И при Деникине и при Антанте бандиты чувствовали себя превосходно. В прошлое отошли времена, когда Мишка Япончик «ощипывал» купцов и магазинщиков. Теперь он не брезговал и простыми обывателями. Днем в городе лютовали белые, ночью он попадал в руки налетчиков…
Деникинский генерал Шиллинг, главноначальствующий Одесского военного округа, не разобравшись в обстановке, приказал своей контрразведке ликвидировать Япончика. Он не желал делиться властью с каким-то молдаванским бандитом.
Мишку взяли, когда он один, без телохранителей, выходил из кафе Фанкони.
Три офицера-контрразведчика подошли к нему с револьверами в руках и объявили, что он арестован.
– Я?! – страшно удивился Мишка. – Здесь, наверно, какая-то ошибка. Я так думаю, что вы сильно перепутали, просто даже неприятно за вас. Я же Япончик!
– Тебя и нужно! Подними руки, да поживей!
– Зачем такая спешка? – проговорил Япончик, оглядываясь и отступая к стене, чтобы не выстрелили в спину. – Давайте разберемся, мы же свои люди…
– Я тебе покажу «свои люди»! – зарычал один из контрразведчиков. – Руки вверх, бандитская морда!
Япончик укоризненно покачал головой;
– Ай-яй-яй, смотрите на него: такой интеллигентный, а какие нехорошие слова! … – Но руки поднял.
Когда его обыскивали, Япончик сказал стоявшему перед ним офицеру:
– Могу я просить вас опустить шпалер? А то, не дай бог, вы еще случайно выстрелите и наживете себе крупных неприятностей!
У него отняли висевший под мышкой револьвер и через весь город повели в контрразведку.
Но не успели доставить Япончика по месту назначения, как слух о его аресте распространился по Одессе и достиг Молдаванки.
Через полчаса к зданию контрразведки подкатила кавалькада фаэтонов и извозчичьих пролеток. На них сидели бандиты. У каждого в руках была связка гранат.