Золотая хозяйка Липовой горы

Оружию, которое раскопал Журавель, отвели особое место – стеклянную горку. Там расположились три наконечника: два – стрелы, один – копья, сломанный меч и два кинжала. В сопроводительной информации вкратце сообщалось о периоде великого переселения народов и демонстрировался взятый из Интернета рисунок воина-угра в полном боевом снаряжении. Как я и обещал покойному, содержалось упоминание о том, кто нашёл клад.

Я много размышлял и об оружии, и о нелепой смерти Журавля. В конце концов пришёл к не самому очевидному с обыденной точки зрения выводу – товарищ мой погиб именно потому, что попытался наточить один из кинжалов. Как мне потом рассказал кто-то из его знакомых, он сточил целый наждачный круг, но так и не достиг своей цели. Металл не поддался! Его поверхность как будто лишь отполировали. Современные абразивы оказались бессильны. Как позже объяснил специалист по древнему оружию, причина в том, что кинжал был выкован из редкой высоколегированной стали.

– До сих пор было известно о девятнадцати предметах оружия из такого металла, – сказал он мне тогда. – Все они из Китая.

Тогда мне эта информация ничего не дала. Теперь же прослеживалась прямая связь с хуннами – именно предки современных китайцев вытеснили их из Азии в приуральские степи, во владения угров.

Масла в огонь подлил и следователь, который вёл дело об убийстве Журавля. Я пришёл к нему с «корочкой» журналиста, соврал, что пишу об этом деле. Следователь долго мялся, вздыхал, теребил бумаги на столе. А потом признался, что дело странное, потому что тёмное. Едва ли не самое странное и тёмное за всё время его работы в органах.

Не было мотива. Журавля подрезал родной брат его первой жены. Они приятельствовали не один десяток лет: вместе охотились, рыбачили, вели незамысловатый сельский бизнес – промышляли «чёрным лесорубством». Кто хоть пару ночей провёл с человеком по разные стороны костра, поворачиваясь на пихтовом лапнике, согревая то один, то другой бок, может сказать о том, что кое-что о нём знает.

Эти двое, судя по стажу совместного промысла, прошли все возможные проверки. А тут выпили, повздорили – а дальше всё решают какие-то несколько секунд: Журавель разбивает о голову приятеля бутылку, тот в ответ хватается за кухонный нож… И ведь не сказать, что особо пьяными были: бутылку водки на двоих не допили – пустяковый градус для ещё крепких мужиков!

– «Бес попутал». И это не я сказал, – признался следователь, – а убийца на допросе.

И я снова подумал, что Журавель растревожил неведомую тёмную силу, в руках которой его приятель стал лишь орудием отмщения.

Истории Льва Николаевича на самом деле лишь органично дополнили и прояснили во всех красках картину, до того представлявшуюся мне довольно смутно. Николай невольно снял заговор молчания, запечатлённый на кинжале, и ему открылось место, где полторы тысячи лет хранились руки Золотой Бабы – богини Вальги, ныне известной миру как Венера Милосская. Побывав там, Журавель отколол от левой руки кусочек мрамора, чтобы попытаться определить ценность находки.

Не сомневаюсь, что с этим камешком Журавель в первую очередь сунулся ко мне. Но я был в отъезде. Когда же вернулся, удачливого копателя уже не было в живых. Мне достались лишь подсказки. Чтобы определить местонахождение рук Богини, надо было рискнуть снова сорвать печать молчания с заговорённого клинка.

Журналистское удостоверение тут бессильно. Очевидно, что без риска в этом деле было не обойтись – играть же в подобие русской рулетки большой охоты не было.

Первые же необычные открытия в этой истории были сделаны ещё зимой. Помог, как обычно, случай. Хотя могли ли быть случайности в этой истории?

С землячкой Татьяной – родители шаринцы, сама из Екатеринбурга – мы познакомились летом прошлого года в отпуске, на берегу Средиземного моря. Она приехала с дочерью и мамой. И я обратил на них внимание практически сразу: пожилая женщина была в косынке, повязанной на особый манер, как делают верующие, а две младшие – с неприкрытыми, спутанными в долгой дороге распущенными космами. «Словно ведьмы», – подумалось мне тогда.

Оказалось, что в их роду по женской линии передаётся дар целительства. Мать Татьяны, Елизавета Сергеевна, навыки знахарства переняла от бабушки, имела мистическую практику, от которой не так давно отказалась и «ударилась в веру». Пока мы с её чадами тюленили на пляже, Елизавета Сергеевна четырежды наведалась к святым местам, расположенным неподалёку, и даже успела слетать в Иерусалим.

Татьяна же призналась, что дара почти не ощущает – хотя порой видит тех, кто отошёл в мир иной.

С кем мне было поделиться мучившей меня загадкой древнего оружейного клада, как не с ней?! Позвонил. Встретились за бизнес-ланчем во время её обеденного перерыва. Она выслушала. Задумалась на пару минут и произнесла имя:

– Антон.

– Городецкий? – не удержался я.

Ответом мне было вопросительное молчание. Ясное дело, не провидица.

– «Жил-был на свете Антон Городецкий, / бросила жена, загрустил не по-детски. / Пришёл к колдунье: «А ну-ка поколдуй мне…», – завёл я речитатив из песни группы «Уматурман» – саундтрека к фильму про Добро и Зло.

– А-а-а… – то ли облегчённо, то ли разочарованно протянула собеседница. – «Ночной дозор». Нет, я про реальную жизнь. Есть один человек. Я встречаюсь с ним на днях, расскажу про тебя. Он уж сам решит, надо вам знакомиться или нет. Назначит время и место. Я тебе так скажу: херню всякую про Антона, когда с ним будешь встречаться, думать не стоит. Враз прочитает.

Татьяна позвонила через неделю.

– В четверг Антон приедет в Ебург. Будет ждать тебя в шесть вечера у Успенского собора – это новый храм, тот, что на Малышева – 8-го Марта…

Мне показалось, что после этого уточнения она захочет ещё раз напомнить о мыслях, но ошибся. Пауза потребовалась для другого: сказать мне или нет? Решилась.

– А он ведь всё знал. Когда я ему рассказала твою историю, он ответил, что ему уже несколько дней какой-то нож или кинжал являлся в видениях.

В назначенный день погода была отвратительная: мокрый снег хлестал по лицу вместе с дождём; ветер дул, казалось, во всех четырёх направлениях. Я стоял, закутанный в шарф до самых ушей, и ничего не видел вокруг – пока чья-то перчатка не коснулась моего рукава.

– Вы что это с собой носите?! – первое, что я услышал после того, как мы поздоровались.

У меня ещё ни разу не интересовались, таскаю ли я в портфеле противопехотную мину, у которой к тому же проблемы с предохранительной чекой. Но если бы довелось, то, думается, спросили именно в таком тоне.

Потолковать зашли в пироговую «Подсолнухи», в полуподвальное помещение за Театром эстрады. Только здесь, когда Антон снял пушистый песцовый треух, я смог толком рассмотреть его лицо. Он был лет на пять меня моложе. Лицо… Встреть такого мимоходом, ни за что не примешь его за обладателя каких-то сверхъестественных способностей. С сотней подобных за день столкнёшься и лица не запомнишь. Разве что чем-то походил на Николая Бурляева периода «Военно-полевого романа».

Едва официант отвалил за заказанным кофе, я выложил на скатерть оружие. «Городецкий» только глянул, тут же отложил на край два кинжала: тот, что пытался наточить Журавель, и ещё один – с двумя кровостоками.

– Вот от этих идёт мощная отрицательная энергия, просто чёрные дыры какие-то, – прокомментировал он свои действия и, как бы в подтверждение своих слов, сдвинул рукав джемпера, оголив руку: та вся была в гусиной коже. – Я это ещё на улице почувствовал. Можете убирать.

– В руках подержать не хотите? – я был разочарован.

– Нет. Всё, что надо, я и так увидел. Всем этим, конечно, убивали. А вот с этими двумя клинками другая история. Это жертвенные ножи. На них кровь тех, кого приносили в жертву богам. И это были не животные, а люди. Вся древняя магия основана на кровавых ритуалах.

Я стал складывать железо обратно в портфель, последним был клинок, который не поддался наждачному кругу.

– Возможно, этот кинжал стал причиной гибели моего товарища. Он попытался наточить его – и, наверное, снял какое-то заклятие… Такое возможно?

– Так и было. Ваш знакомый… Имя связано с какой-то птицей, верно?

– Журавель. Николай Журавлёв.

– Точно. Он содрал наждаком кровь, запечатлевшую какой-то обет, – и нарушил его. Теперь его кровь стала печатью молчания. Колдун, наложивший её, обладал очень большой силой… И ещё мне видятся в связи с этим какие-то руки, обрубки или обломки… История за всем этим стоит очень непростая и опасная.

– Мне что-то угрожает?

– Нет, по крайней мере, пока не пытаетесь извлечь выгоду из тайны, что запирают эти своего рода ключи, – Антон кивнул на портфель. – Лучше музею какому-нибудь подарить. Ну, или верните оружие туда, где его нашли.

Так оружейный клад оказался в экспозиции районного музея истории. Себе на память я оставил лишь пару гвоздиков, что некогда крепил наконечник копья к древку.

Лев Николаевич, очевидно, знавший об истории Вальги-Венеры куда больше, чем успел мне поведать, вполне мог при определённых условиях почувствовать связь между жертвенными кинжалами и руками Богини.

Не случилось. Профессор, когда мы наконец-то попали в музей, скорее из вежливости, чем с подлинным интересом, оглядел меч, кинжалы и наконечники. Я попросил смотрительницу открыть стеллаж, чтобы гость смог подержать экспонаты в руках.

– Не стоит беспокоиться, – остановил тот старушку, когда она поспешила за ключами. – Я их и так достаточно внимательно рассмотрел. На самом деле любопытно.

«Значит, никакой «антенны» у тебя, Лев Николаевич, нет, – резюмировал я про себя. – Ничего-то ты не почувствовал. Ты просто хороший спец, и не более. Этакая книжная душа, круг интересов которой ограничивается обложкой».

Но прежде чем мы покинули музей, Анна Фёдоровна порадовала меня хорошей новостью.

– Георгий Петрович, а ведь сыскался тулуп вашего прадеда Василия Ивановича. Помните, говорила, что он, должно быть, пропал? А вот недавно на глаза попался. Сейчас покажу.

Про тулуп первого Чемодана, лихого ямщика с Сибирского тракта, я действительно не раз слышал от основательницы музея. Передал «одёжу» кто-то из дальних родственников, да вот только положили её в сарай с худой крышей, там овчина промокла, сгнила и оказалась на помойке. Вышло иначе.

Я ожидал увидеть настоящий тулуп: тяжёлую, до пят, грубо выделанную овчину с огромным – с пол-овцы – воротом. Оказалось, что обозначение «тулуп» скорее уместно с уменьшительно-ласкательным суффиксом. Он больше походил на дублёнку из 70-х. Вот тебе и Чемодан! Пижонистым мужичком, оказывается, был. Ворот только облез – в экспозицию такую вещь не выставишь.