Картофельный обряд

Вслед за ней выпили и остальные.

3

Паленов и Скорик курили на площадке между третьим и четвертым этажом. Вспыльчивого Паленова за глаза называли Володя Бешеный. Заторможенный прихрамывающий Скорик откликался на прозвище Коля Скорый.

Скорик стоял, прислонившись спиной к стене, сонно помаргивал и давился зевками. Он весь день сажал картошку. Теперь все тело Скорика ныло от усталости, ломило поясницу и перед глазами чернели картофельные грядки. Скорика преследовал запах сырой земли и голос Пал Степаныча Комолых, который и подрядил Скорика в качестве батрака. «Еще немного, Скорый, еще чуть-чуть, последний бой он трудный самый!» – с насмешливой улыбкой поторапливал Комолых Скорика, который корячился с лопатой и обливался потом.

Скорик оглядывался, видел за спиной невозделанное поле, которое чем дольше и тяжелее Скорик работал, тем шире оно становилось. Во всяком случае, так казалось Скорику. Но, измотав и выжав Скорика, поле все-таки закончилось. И вот теперь осоловелый Скорик стоял, привалившись к стене, зевал и помаргивал.

– И сколько он тебе заплатил? – спросил Володя.

Скорик назвал сумму.

– Вот крохобор. Вот жучара, – Володя в сердцах бросил окурок. – Таких как он надо давить и давить, – Володя с ожесточением растоптал дырявым ботинком бычок, словно это был крохобор и жучара Комолых. – Не надо было тебе соглашаться.

– Ну, тогда бы он нашел кого-нибудь другого. Мало что ли желающих, – философски возразил Скорик и зевнул.

Метнув на Скорика сердитый взгляд, Володя передернулся и подошел к окну. В широком сквере кружились на самокатах подростки в дырявых джинсах. За сквером красовался, важничал и тянулся к небу отель «Огнереченск», манил неоновым огнями ресторан высокой кухни «Амадей». У ресторана выстроились в тесный ряд дорогие иномарки: лексусы, мерсы, ауди, порше… Глядя на иномарки, на широкие темные окна ресторана, Володя спросил себя: «Почему я здесь, а не там?» Почему не он? Ведь было же такое мутное время, когда и он тоже занимался бизнесом, подавал кое-какие надежды, продавая китайские пуховики, турецкие кожанки, польские яблоки. Но потом все пошло наперекосяк. Он запил, пустил по ветру капитал. Так сказать, проел семенную картошку и остался на бобах. И вот теперь он здесь, на площадке, а не там, в «Амадее». Не он ест лобстеров и запивает дорогим коньяком. Нет, не он. У Володи началось обильное слюноотделение, заворчал пустой желудок, и в груди зашевелилось что-то темное и клубящееся, словно Володя надышался мороком и мраком. Володя что-то пробормотал.

Клевавший носом Скорый, который в полусне барахтался и тонул в картофельных грядках, встрепенулся:

– А? Что? – часто и сонно моргая, проговорил он.

– Почему одним все, а другим ничего? – спросил Володя.

– Ну… – Скорый почесал затылок, не зная, что сказать. – Это ведь… в общем-то… – Скорый с вздохом зевнул. – Мм да… короче… – и опять зевнул.

– Дай закурить что ли, – сказал Володя.

Скорый с неохотой выудил из кармана куртки мятую пачку с изображением верблюда на лицевой стороне и черными легкими на заднике. Напоминанием о картофельных грядках из кармана посыпалась земля.

– Ты что в кармане решил картошку посадить? – Володя усмехнулся и выбил последнюю сигарету из пачки. Смяв пачку, Палёнов бросил ее в угол. Володя закурил, затянулся и, вернувшись к окну, выдохнул дым. Угрюмо глядя на «Амадей», он спрашивал себя, как будто расчесывая ментальную болячку: почему он здесь, а не там? Как так получилось, что вся его жизнь пошла под откос и коту под хвост? Почему ему приходится влачить жалкое существование, когда другие живут на полную катушку и радуются жизни?

– Что там? – позевывая и борясь с сонной одурью, спросил Скорик.

– Что там?! Что там?! Там жизнь! – Володя выругался, швырнул дымящуюся сигарету на пол и стал с ожесточением топтать ее, словно это была не сигарета, а мокрица.

Опомнившись, Володя уставился на коричневатое крошево под ногами.

– Ну вот. Последняя сигарета, – с сожалением сказал Скорик и, прижав затылок к стене, закрыл глаза. Он опять стал тонуть в картофельных грядках. Они втягивали в себя. Скорик почувствовал, что превращается в клубень. Издалека или откуда-то сверху, с поверхности земли до Скорика донесся голос Палёнова:

– Закурить не найдется? – спросил Володя.

Содрогнувшись, Скорик открыл глаза и опять оказался на площадке между третьим и четвертым этажами. Володя преграждал путь незнакомцу. Запавшие глаза незнакомца смотрели в пол. Он сильно сутулился. В правой руке он держал скрипичный футляр.

– Не курю, – сказал незнакомец, все так же глядя в пол.

– Спортсмен что ли? – спросил Володя. На его лице задергалась злая усмешка.

Незнакомец ничего не ответил и тихо проскользнул между Володей и перилами.

Палёнов угрюмым тяжелым взглядом проводил незнакомца, который быстро поднялся на четвертый этаж и пропал из вида за лестничным пролетом.

– Не курит он, – горько усмехнулся Палёнов. – Слышал, как он мне ответил?

– Как? – Скорик зевнул.

– Так, будто я не человек, а какой-то… картофельный клубень.

– А может он и правда не курит.

Паленов подошел к окну и уставился на «Амадей».

– Не человек, а картофельный клубень, – с тоской пробормотал Володя, наблюдая, как иномарка, похожая на разбухшую серебристую каплю подплыла к ресторану. Из машины вышел порывистый человек с серым плоским лицом похожим на бульдожью морду. За ним выпорхнула красавица с утиными губами навыворот и рыжими волосами, уложенными с нарочитой небрежностью. Бульдожья морда что-то сказала рыжей спутнице. И та ответила улыбкой продавщицы. Бульдожья морда с довольной улыбкой посмотрела на небо, как бы говоря небу, что жизнь удалась.

– Что ты сдох, – пробормотал Палёнов.

Раздался еле слышный глухой хлопок, как будто стукнули выбивалкой по пыльному ковру. Бульдожья морда покачнулась и повалилась на асфальт. Рыжая красавица закричала, ее лицо стало некрасивым. Она побежала прочь, подвернула каблук, споткнулась, упала, выронила сумочку. Вскочила, побежала, прихрамывая и размахивая руками, словно делала зарядку.

Застыв у окна, Палёнов смотрел и не верил своим глазам. Не спит ли он? Не мерещится ли ему черти что?

– Что там? – откуда-то издалека донесся голос Скорого. Вздрогнув, Палёнов отшатнулся от окна. – Ты чего такой? Что там такое? – оторвавшись от стены, Скорый подошел к окну. – Чего это все там мечутся? – Он зевнул.

У Паленова пересохло во рту, он нервно сглотнул. Страшно захотелось закурить.

– И кто теперь картофельный клубень? Кто теперь клубень? А? – Палёнов лихорадочно засмеялся.

– Да ты чего? – Скорый озадаченно вытаращился на Паленова.

– Дай закурить! – сказал Палёнов, чувствуя, что его потряхивает.

Скорый с сожалением посмотрел на раздавленную сигарету и скорбно вздохнул.

– Это была последняя.

– А! Чтоб тебя! – раздосадованный Палёнов махнул на Скорого рукой и заметался от стены к стене.

Остановился, увидев незнакомца, который со скрипичным футляром тихо сбегал по лестнице.

– Закурить! – потребовал Палёнов, словно незнакомец был ему должен.

– У меня нет, – глядя под ноги, пробормотал незнакомец.

Он попытался прошмыгнуть мимо Палёнова. Но тот опять преградил ему дорогу.

– Что-что? – завелся Палёнов. Он побагровел, его глаза сузились и сверкнули. Лицо исказилось.

– Что ты там бормочешь?