Картофельный обряд

– Копай здесь.

– Совсем закопался что ли? – Степановна покачала головой и вздохнула. – Деньги-то есть? – Скорик кивнул. Степановна сняла цепочку и открыла дверь. – Входи, – Скорик вошел. – Обожди, – Скорик кивнул.

Степановна, покачиваясь из стороны в сторону на ногах-тумбах, оплетенных вздувшимися синими венами, прошла на кухню. Взгляд Скорика скользнул по картине, висевшей на стене в коридоре: похожая на вареный картофель обнаженная толстуха развалилась на козетке. Из комнаты доносилось вяканье телеведущего. Оттуда вышла черная кошка, села за порогом комнаты и уставилась на Скорика зелеными глазами. Скорик поежился. Из кухни вернулась Степановна. Она протянула Скорику полтора литровую пластиковую бутыль с мутной жидкостью. – На вот… Полечись… Может, откопаешься.

Расплатившись, Скорик вышел на площадку. Дверь за ним закрылась, лязгнув дверной цепочкой и замками. Дрожащей от нетерпения рукой Скорик открутил пробку и, запрокинув голову, сделал три больших жадных судорожных глотка. Это оказалось забористое пойло из картофеля. К горлу подступила тошнота. Скорика едва не вывернуло. Еле сдержался.

Вернувшись к себе, включил свет в коридоре, на кухне, в комнате; включил телевизор и сел перед ним на край дивана. Под «Однажды в Америке» он стал давиться картофельным самогоном и морщиться. Комната наполнилась острым запахом сивухи.

Когда в пластиковой бутылке осталось всего ничего, на экране появился незнакомец. Под пятнадцатый квартет Моцарта он принялся жонглировать картофельными клубнями. Потом он сел на стул и стал длинным ножом чистить картофельный клубень. В клубне Скорик узнал своего двойника. По голове прошлась обжигающая боль. Как будто снимали скальп. Кошка потерлась о ногу незнакомца, сверкнула с экрана на ошарашенного Скорика виноградинами глаз и задребезжала дверным звонком.

Скорик проснулся. На экране улыбался обкурившийся опиума Роберт де Лапша. Настырно дребезжал и булькал дверной звонок. Скорик поспешил в прихожую. Открыв дверь, он побледнел и отшатнулся. На площадке в грязной мокрой одежде, с землистым лицом и всклокоченными волосами стоял, слегка пошатываясь, Палёнов.

6

По скальпу Скорика пробежал бритвенный холод. Палёнов, как ни в чем не бывало и к себе домой, вошел в прихожую. На Скорика пахнуло сырой землей.

– Так ты что же того… не того, – пробормотал Скорик, вспоминая слово. – Живой что ли? – наконец все-таки вспомнил.

– Выпить есть? – Палёнов прислушался к запаху самогона. Его ноздри затрепетали, то раздуваясь, то стягиваясь. Поводя носом, он двинулся в комнату, оставляя на линолеуме грязные разводы. Он схватил со столика пластиковую бутылку с мутной жидкостью, упал в старое кресло с дырами на подлокотниках и продавленным сиденьем. Глухо прорычав, сжал зубами крышку и отвинтил ее. Запрокинув голову, Палёнов стал жадно пить. Кадык подергивался, из груди вырывалось хриплое бульканье.

Скорик с опаской смотрел на Палёнова и не верил своим глазам. «Не сон ли это?» – спросил себя Скорик и покосился на экран телевизора. Там не было ни страшного незнакомца, ни черной зеленоглазой кошки. Рекламировали чудо-сковородку. Палёнов оторвался от горлышка и с досадливым недоумением взглянул на опустевшую мутную бутылку.

– И это все? – спросил Палёнов. Вспомнив, что это были последние слова, сказанные Палёновым тогда на лестничной площадке, а может быть и в жизни, Скорик внутренне содрогнулся. По спине пробежал мороз. – И больше ничего нет? – в голосе такая экзистенциальная тоска… аж жуть берет, пронизывая холодом.

– Ничего, – сказал Скорик.

Паленов вздохнул и поставил бутылку на пол.

– У тебя из носа сопля… – Скорик запнулся, заметив, что сопля шевелится и вытягивается.

Палёнов черными от грязи пальцами схватил дождевого червя и вытянул его из носа. Палёнов поднес червяка к глазам и с недоумением стал его разглядывать. Жирный длинный червяк извивался между большим и указательным пальцами. Взяв пластиковую бутылку из-под самогона, Палёнов засунул туда червяка и поставил бутылку на пол.

– Как ты? – спросил Скорик.

– Да так… – пожал плечами Палёнов. – Затылок побаливает, – он провел рукой по затылку. – Ты не посмотришь?

Нехотя поднявшись с дивана, Скорик осторожно приблизился к Паленову и, глянув на его затылок, похолодел. В затылке зияла глубокая широкая трещина. Внутри нее что-то шевелилось.

– Что там? – равнодушно спросил Палёнов.

– Ну, это… короче… до свадьбы заживет, – запинаясь, проговорил помертвевший Скорик и поспешил вернуться на диван.

Палёнов поднял с пола пустую бутылку, посмотрел на червяка, который извивался на дне.

– Так у тебя точно ничего нет? – Палёнов повертел головой и повел носом, принюхиваясь.

– Нет, – сказал Скорик и поймал себя на мысли, что даже если бы у него что-то и было, он все равно бы сказал нет. Поскорей бы Палёнов убрался что ли!

И вот Палёнов тяжело поднялся, медленно провел ладонью по затылку.

– До свадьбы заживет? – пробормотал Палёнов.

– Еще как заживет, – отозвался Скорик.

– Расти не плошай, пусть будет хороший урожай? – пробормотал Палёнов.

– Пусть будет… – машинально подхватил Скорик и, опомнившись, запнулся, сошел с лица и вытаращился на Палёнова.

Наконец-то Палёнов свалил. Захлопнув за ним дверь, Скорик поспешно захрустел ключом в дверном замке. Дрожащими руками закрыл дверной замок на все четыре оборота ключа и едва не сломал замок, пытаясь еще раз прокрутить ключ. Подергал дверную ручку, перепроверяя, закрыта ли дверь. Вернулся в комнату… На столике стояла бутылка, в которой возился и корчился червяк. Скорик поймал себя на мысли, что похож на этого червяка. Внутренне содрогнувшись, Скорик схватил со стола бутылку, вышел на захламленный балкон, открыл оконную створку и выбросил бутылку…

Подкрадывался рассвет. Темнота рассеивалась и ускользала, как в зале кинотеатра. На небе появились бледно-розовые шрамы и рубцы. Заполошно заверещали стремительные ласточки, крыльями и голосами вспарывая воздух. Прогрохотала мусоровозка.

Вернувшись в комнату, Скорик упал на диван и погрузился в тяжелый как чугунная ванна сон. Скорик стал задыхаться и корчиться, пытаясь выбраться из пластиковой бутылки.

7

То ли сне, то ли наяву, но в любом случае ближе к полудню к Скорику явился оживленный подвыпивший Виталик и предложил в легкую подзаработать. Недоверчиво с неохотой Скорик спросил, что надо делать.

– Сосед поменял ванну. А старую не знает куда девать. А это я тебе скажу чистый чугун, – сказал Виталик. – Ну, так как?

– Что как? – сказал Скорик, который еще не совсем проснулся.

– Ты впрягаешься? – сказал Виталик.

Скорик пожал плечами. После посадки картофеля его до сих пор ломало. Особенно болела поясница. Кажется, он ее потянул.

– Ты такой же, как Палёный, – с досадой заметил Набока.

– Это почему это? – встревожился Скорик и, вспомнив страшную трещину на затылке Палёнова, машинально провел ладонью по своему затылку.

– Я ведь в начале ему предложил зашибить денежку, – признался Виталик. – Так он сказал, что у него голова болит. Ему, и правда, Аглая замотала голову бинтом. Теперь он похож на какого-то бедуина. Я ему говорю, надо всего лишь чугунину до пункта доволочь и будет чем голову полечить. А он в ответ какой-то бред бормочет.

– Какой бред? – насторожился Скорик.

– Что-то про урожай, про картошку: расти не плошай, пусть будет хороший урожай. И все в таком роде и ракурсе. Словно молится… Ты чего побледнел? Тоже голова болит что ли? – спросил Виталик, заглядывая Скорику в лицо. Скорик опять машинально провел рукой по затылку и отрицательно мотнул головой. – Ты больше Палёнова не бери картошку сажать, а то он совсем в сумрак уйдет.

Скорик что-то пробормотал, как будто оправдываясь…

…Дверь открыл хмурый приземистый большеголовый человек в очках, в светлой рубахе навыпуск, в светло-серых штанах. Это и был сосед Виталика. Из кухни выглянула полная круглолицая пугливая женщина и поспешно скрылась за стеной коридора.

– Забираю? – спросил Виталик, глядя на ванну, стоявшую в прихожей и перегораживавшую проход.

Поправив очки, Муругов что-то буркнул и кивнул.

Скорик и Набока кое-как вынесли ванну из квартиры и стали тяжело, чугунно спускаться по лестнице. Громко сопя, опустив голову и вытаращив глаза, побагровевший от натуги Скорик шел впереди, побледневший, полуобморочный Набока покачиваясь и часто моргая, пыхтел и отдувался сзади, схватившись руками за боковые кромки. Почти на каждой лестничной площадке Виталик, обливаясь потом, говорил: «Стоп машина!» Они опускали ванну и делали длинные передышки.

Когда они все-таки вынесли ванну из подъезда, Набока заявил, что он потянул спину. Пришлось Скорику одному впрягаться и корячиться. Ванна оглушительно заскрежетала об асфальт. Скорику показалось, что он тоже заскрежетал и стал таким же тяжелым, чугунным.