Некрополис

Илья Петрович сел в пятнадцатилетнюю Киа-Рио и, затаив дыхание, осторожно повернул ключ в замке зажигания. Седан зафырчал, захрипел, по-стариковски пытаясь откашляться… и заглох. Данилов чертыхнулся.

Вторая попытка. Машина очнулась, зарокотала неровно и сбивчиво. Тихо ноя, подвывая и скрежеща, словно жалуясь, Киа тронулась с места.

«Ей давно уже пора на свалку», – подумал Илья Петрович.

– Так же как и мне, – пробормотал он.

6

Улицы наводняла невеселая реклама. Наперебой предлагали свои услуги ритуальщики и похоронщики, плакальщицы и похоронные танцоры, посмертные визажисты и посланники смерти, некроманты и медиумы, сочинители некрологов, эпитафий, утешений и траурных маршей, гробоносцы и носильщики траурной мантии, траурные хоры и похоронные оркестры, факельщики и священники, некроманты и медиумы, эфтанологи и воскресители.

Приглашали к себе морги и крематории, колумбарии и многоярусные кладбища.

В глаза лезла реклама криоконсервации и космических ритуальных услуг, поминальных обедов и траурных поездов, посмертных масок и надгробных памятников, траурных митингов, траурных колец и гробовых портретов.

На поверхности крутящейся трехгранной призмы:

«Проводим ритуальные обеды. Недорого».

Рекламный щит:

«Memento more! Вы думаете о смерти! Мы думаем о вас!»

На автобусной остановке:

«Весь комплекс ритуальных услуг. Тактично, ненавязчиво, по разумным ценам».

Глобус по экватору опоясывал баннер:

«Оперативно доставим тело усопшего в любую точку земного шара, а так же на околоземную орбиту».

На световой панели:

«Соболезнуя, делаю свое дело. Харон»

Неподалеку от перекрестка и торгового центра «Вознесенский», облепленного все той же пестрой невеселой рекламой, образовался затор. Затихающее движение транспортного потока напоминало предсмертную агонию. Покусывая губы, Илья Петрович нервно поглядывал на часы на приборной панели. Он отчаянно опаздывал и ругал себя. На кой ляд он ждал будильника, глядя в потолок и про себя подвывая собаке во дворе?

Донеслась мелодия, начиненная барабанной дробью. Что такое? Карнавал что ли? Машины замигали поворотниками и стали суетливо перестраиваться, освобождая середину дороги. Громадный черный внедорожник «Лексус», за рулем которого сидела маленькая худая девушка с костлявым профилем и в черной бейсболке, пропустил Илью Петровича. Данилов благодарно помигал «Лексусу» аварийкой и прижался к правой обочине.

На середину дороги выплеснулась похоронная процессия. Четыре темнокожих рослых человека в белых костюмах, в черных туфлях и очках несли покрытый яркими искусственными цветами белый гроб и синхронно танцевали. За гробом шел плотный человек с бумбоксом на плече и подергивался от кислотного джаза. За бумбоксом, покачивая в танце широкими бедрами, следовала, одетая как цыганка пестро и ярко, полная женщина с разноцветными вплетенными в дреды лентами и раскидывала конфетти.

Охваченная танцевальной лихорадкой, судорожно и мимо ритма кивала и изгибалась смуглая с пухлыми бледными губами девочка-подросток, в бардовой толстовке, с капюшоном на голове и мишурой на плечах. Она криво и натужно улыбалась, а на щеках поблескивали слезы. Обернувшись, девочка взорвала новогоднюю хлопушку. Разноцветный бумажный дождь осыпал танцующую процессию, которая вскрикивала и взмахивала руками.

А на прощании со шляпницей все было тихо и просто до убожества. Без вывертов, которые назойливо предлагал моложавый энергичный щекастый ритуальщик. Он подрабатывал в агентстве праздников организатором корпоративов, свадеб и дней рождений. Но пасынок настоял на консервативных похоронах по социальной цене. Потерявшему и потерянному Илье Петровичу было все равно.

Тот день превратил его в сомнамбулу. Плотная удушливая пелена кошмара, как кривое зеркало, искажала и корежила происходящее до карикатуры, до причуд Гойи. В узком вытянутом ящике лежало жалкое сморщенное усохшее подобие шляпницы… Вернувшись вечером домой, Илья Петрович машинально прошел на кухню, упал на стул и стал рассеянно ждать, когда на столе появится чечевичная похлебка. А потом он опомнился; словно проснувшись, растерянно огляделся и тихо беспомощно заплакал… Дни потянулись с монотонностью тюремного заключения и транспортной ленты упаковочного цеха.

Глядя на танцующую процессию, Данилову стало не по себе, он поспешно отвернулся и уехал

7

Но мелодия увязалась за Даниловым. Кислотная мелодия преследовала всю дорогу, просочилась на фабрику, растворилась в сердитых словах Фаустовой, которая пробрала за опоздание.

– Ты, Илья, совсем берега потерял.

– Извините, Наталья Николаевна. Пробка. Похороны.

Так сложилось, что она бросала ему небрежное «ты», а он осторожно и деликатно обращался к ней на «вы», хотя они были примерно одного возраста и к тому же давно знакомы.

Мелодия доставала и на конвейере в цеху… Настырная мелодия пыталась из разговора в подсобке с Мережковским сварганить речитатив. С неряшливой бородой и хмурыми бровями Казимир Григорьевич курил крепкую пахучую самокрутку и, как детективный роман, глотал «Историю западной философии».

– Зачем человек… уходит? – Отвлек Данилов.

Оторвавшись от Бертрана Рассела, Мережковский вскинул недоуменный взгляд на унылого Данилова и, выпустив из широких ноздрей сизый дым, посмотрел в узкое окно. За окном одиноко торчал обкорнатый похожий на мученика на закате Римской империи тополь.

– Человек рождается, живет… и уходит.

– И это все?

– Увы. – Кривая усмешка утонула в бороде.

– Должно быть что-то еще. – Данилов бросил тоскливый взгляд в окно. Тополь с немой мольбою тянул к Илье Петровичу искривленные дрожащие ветки и сучья.

– Ну, еще человек трахается в прямом и переносном смысле. Но потом все равно умирает.

Данилов затянулся и закашлялся.

– Ты же десять лет не курил. – Сказал Мережковский

– А теперь вот развязал.

– Это регрессия.

Данилов молча пожал плечами. Поморщившись, Илья Петрович потер занывшее плечо. Макаронная фабрика заклеймила артритом правого плечевого сустава. Конечно, надо увольняться. Иначе останешься без руки. Но кому он нужен, когда до пенсии рукой подать? Возраст не тот, чтобы дергаться. Он – та же стигма, метка черная.

8

Вернувшись к себе в восьмом часу вечера, Илья Петрович поспешно избавился от гнетущей пугающей тишины. Наперебой зашумели радио и телевизор. Из чеснока, помидора, ветчины и четырех желтков сделал омлет. Щедро насыпал сухого корма в кошачью миску. Буся понюхала подушечки с говяжьим паштетом и отошла в сторону.

– Чего ж тебе надо? А?

Она тихо ответила. Но Данилов ее не понял.

За омлет Илья Петрович принялся с отвращением. Чего же ему надо? А?

– Вернем с того света. Недорого. – Вкрадчиво улыбнулся женский голос.

И после невеселой местной рекламы «Русское радио» запело: «И ты ушла, и не сказала – я скоро вернусь…». Передернувшись, Данилов переключился на «Авторадио». А там подкатило: «Ты ушла рано утром, чуть позже шести». « Наше радио» выдало: «Ну, зачем же ты ушла, ты ушла, куда же ты ушла, ты ушла». «Русской волна» принесла: « Ты ушла, оставив след за собой, и теперь ты стала яркой звездой». А «Ретро ФМ» вспомнило: «А ты опять сегодня не пришла».