Некрополис

Между тем на плоском настенном экране с иконкой выключенного звука в левом углу, словно фарш из мясорубки, вылезали из могил мертвецы и, пошатываясь, брели, куда мутные белесые глаза глядели… На другом канале показывали «Вы не знаете Джека» с Аль Пачино в роли Кеворкяна. Илья Петрович рассеянно стал нажимать на пульт: «Смерть ей к лицу», «Элвис и Анабель», «Медовый месяц Камиллы», «Степфордские жены», «Самоубийцы: история любви»… Данилов обреченно вздохнул и вернулся к «Ночи живых мертвецов». Пусть себе молча оживают на немом экране. А разноголосое радио пусть себе горланит: «Так уж бывает, так уж выходит, кто-то теряет…» Все лучше, чем тишина. При говорливой шляпнице он мечтал о ней, а без шляпницы тишина пугала.

– Бойтесь исполнения своих желаний. – Сказал Илья Петрович сам себе.

Убравшись на кухне, он доплелся до комнаты и, упав в кресло, принялся пультом переключать каналы. Ужасы, ужасы, ужасы. «Пункт назначения», «Жизнь за гранью», «Коматозники». Невеселую рекламу прерывали невеселые фильмы. Ненадолго.

Выпить что ли? С поминок осталось полусухое. На кухне он погладил спавшую калачиком на стуле кошку и вынул из кухонной тумбочки крымское Каберне Совиньон. В выдвижном ящике за половником спрятался штопор. Жесткое вино отдавало пластиком и поминками. В гостиной, с трудом осилив с четверть стакана, Илья Петрович опять принялся терзать пульт телевизора. «Ночь живых мертвецов», «Рассвет мертвецов», «День мертвецов», «Сумерки Мертвецов». Илья Петрович почувствовал себя среди своих и на своем месте. Вечер мертвеца с бутылкой Каберне и пультом. С виду ханыги и доходяги они вырастали из мутной воды и выбирались на берег. А один из них смахивал на Мережковского. Человек приходит, трахается и уходит. Жизнь – это смертельная болезнь, которая передается половым путем. Мережковский искрился скучными афоризмами; зарос окаменевшими мертвыми словами.

На часах над комнатной дверью тридцать пять минут мертвятого. Пора закругляться и отходить. «Человек создан для счастья», – уверяет Короленко. «На свете счастья нет», – возражает Пушкин. «Подожди немного, отойдешь и ты», – утешает Лермонтов.

Данилов нажал на пульт. На экране задыхалась и хрипела шляпница. С искривленным от судороги лицом и полуоткрытыми ртом она лежала навзничь на кровати. Туман застилал глаза. Она уходила. Она уже была так далеко, что уже никого не видела и ничего не помнила. «Вернись!» – Хотелось крикнуть вдогонку. Но голос упал до квохтанья, которое растоптал звонок в дверь.

Данилов тотчас проснулся в слезах. Спросонья неловкой ватной рукой смахнул с подлокотника кресла стакан. На ковре расплылось красное пятно. На экране угрюмые мертвецы поднимались на взгорок.

Надрывно мяукая, Буся нетерпеливо царапала входную дверь, словно снаружи был кто-то, кого она долго ждала. Данилов отпер входную дверь. Никого. Скользнув в щель, кошка выскочила на площадку.

– Куда!

Кошка исчезла на лестнице. Серой тенью опрометью – вниз.

– Ну и черт с тобой! – С ожесточением пробормотал Данилов. И тут же вспомнил: « Только не выкидывай ее». Но ведь она сама удрала. Сделала лапы. Не виноватый он.

Из живых в квартире остались только мертвецы, да и те на экране. Одна ушла, другая убежала. Все его бросили… Комната ощетинилась вещами, ее очертания обострились и ввалились. Стянувшись, комната съежилась, похолодела и умерла. Стала склепом… Быстро собравшись, Илья Петрович выскочил за дверь.

9

Спустившись по лестнице, он вышел из подъезда и огляделся. Кошка сидела поодаль на тротуаре и выжидающе смотрела на Данилова.

– А ну вернись! – Потребовал он.

Мяукнув, кошка исчезла за углом. Данилов поспешил за ней.

Кошка зарысила по проулку, где торговали венками, покрывалами и подушками для гроба, траурными лентами, одеждой и обувью для покойного, а так же изготавливали фото на памятники. С фотокерамики на Данилова уставились серые, пропыленные временем лица. Кошка завернула в другой проулок.

Илья Петрович все пытался образумить и остановить ее. Он умолял, ругал и проклинал. Но ей было хоть бы хны. Она пропускала его слова мимо торчащих ушей. Вся в свою хозяйку. Кошка останавливалась и, присев на задние лапы, ждала, когда Данилов приблизиться, а потом срывалась с места. Да плевать на нее. Вернусь к себе и допью Каберне. Слава богу, сегодня выходной. Но Илья Петрович, словно привязанный, продолжал следовать за кошкой.

Кошка добежала до одноэтажного здания. На фасаде светилась электронная вывеска « Лазарь Четверодневный». «Л» выглядела как вышедший вон мертвец. Ниже бежала строка: «Еще не вечер! Пенсионерам предоставляются скидки». Кошка присела перед автоматическими дверьми и, задрав голову, мяукнула. Двери бесшумно раздвинулись, и кошка прошмыгнула внутрь. Выходя вон, сутулый костлявый человек в похоронном костюме, недоуменно покосился на кошку. Остановите ее! Хотел крикнуть Данилов черному двубортному пиджаку. Но лишь тихо выругался и последовал за кошкой.

В сумрачном вестибюле за столом сидел спиной к темному окну плотный обритый под зека охранник в голубой рубашке и с мечтательной улыбкой читал большую черную книгу, похожую на Библию. Со стен безмолвно кричали постеры похожие на советские агитационные плакаты: «Нищие благовествуют и мертвые воскресают». «И мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся». «Встань спящий и воскресни из мертвых». Металлические стойки обросли рекламными буклетами и открытками.

Миновав вслед за кошкой турникет, Илья Петрович оказался в длинном узком коридоре. Дверь справа порывисто зевнула и проглотила кошку.

Бледный с впалыми щеками пучеглазый похожий на ожившего мертвеца человек скривил полные губы в удивленной улыбке:

– Ты смотри, какая шустрая.

– Только уж больно худая. – Весело отозвался из кабинета женский голос. – Тебя голодом морят что ли?

Кошка жалобно мяукнула.

– Проходите, – пучеглазый посторонился.

Данилов вошел в кабинет. Дверь закрылась.

10

За столом сидела молодая светлоглазая женщина и светилась улыбкой. Она была похожа на ангела. На краю стола в углу чернела прямоугольная табличка, на которой золотистым готическим шрифтом было написано:

«Марина Игоревна Чайка

менеджер-консультант»

– Серебристая русская, – сказала Чайка, гладя мурчащую кошку. Данилов недоуменно скривил губы. – А вы разве не знали?

Данилов пожал плечами:

– Это кошка жены.

– У нее хороший вкус.

– Она умерла.

Отдернув руку и отстранившись от кошки, Чайка всмотрелась в желтые глаза:

– Гм… А выглядит, как живая. Класс.

– Жена умерла. – Голос Данилова дрогнул.

– Извините. Что-то я под вечер туплю. – Женщина виновато улыбнулась.

– Это вы извините. – Данилов хотел забрать кошку.

Кошка вцепилась когтями в серую кофточку.

– Не хочет. – Чайка грустно улыбнулась.

– Тоскует. Все ждет, когда вернется хозяйка. И мне…

– Кошка неспроста здесь оказалась. – Долгий многозначительный взгляд Чайки обжег холодом, пробрал до костей. По коже побежал мороз. Ангел обернулся снежной королевой. Или того хлеще.

Данилов вопросительно посмотрел в светлые глаза Чайки, а потом заглянул в желтоватые как спелый крыжовник глаза кошки, которая тихо урчала в руках женщины. Вспомнив черно-белую ночь от Джорджа Ромеро, Данилов передернулся.

– Это не для меня. – Схватив кошку, он пошел прочь.

– Встань, спящий. Лучше сделать и пожалеть, чем жалеть о том, чего не сделал. – Остановил в двери голос Чайки. Обернувшись, Илья Петрович растерянно посмотрел на женщину. – Она проснется и ваш кошмар закончится. Все будет, как было.

Данилов судорожно прижал кошку к груди, словно пытаясь придушить. Кошка сдавленно мяукнула и царапнула по сердцу.

Илья Петрович закрыл дверь и вернулся за стол.