Трансмиттер

– Нет, не смогу. Немного облегчить смогу, но не вылечить. В растениях мало энергии. Чтоб такую болезнь вылечить, надо гектар дубового леса извести, а дубы у нас не растут, соснового леса гектара два надо.

– Так в чем проблема? – удивилась Зина. – Я найду выход на лесхоз, выпишут тебе хоть десять гектаров ради такого дела. Слава Богу, лесов у нас хоть отбавляй.

– Нет, все равно не смогу, физически не смогу.

– Ну а есть что-то посильнее растений? Ну, животные там, или люди?

Афанасий устало ухмыльнулся, посмотрел на нее и ответил:

– Это жизнь, понимаешь. Это значит обречь кого-то на мучения и смерть.

– Тогда не у людей, у животных-то можно забрать? Их все равно тысячами на мясо забивают.

– Все равно нет. – покачал он головой. – Мне никто не давал права распоряжаться чужой жизнью.

Зина взглянула на часы и, надев туфли, стала поправляться, вертясь около зеркала.

– Послушай. – сказала она. – Ты знаешь, какие перемены у нас на заводе грядут?

– Ну, мужики что-то говорили. Покупают нас что ли?

– Не то слово, покупают. Москвичи приходят к власти, а у них знаешь какая политика? Они скупают все в регионах, половину народа сразу выгоняют, остальным зарплату ставят минимальную и всю прибыль к себе в Москву забирают и там жируют на них. Качают деньги из регионов, а на людей им плевать. Так что смотри, Афанасий, не посмотрят на твои заслуги. И я за тебя не смогу заступиться, саму на улицу выгонят.

Она вздохнула, закончила оправляться и вышла в кабинет. Афанасий, пройдя за ней, сказал:

– Зина, у меня к тебе просьба будет.

– Какая?

– У Толика Силина, сварщика нашего цеха, цветок есть, большой, надо пристроить, а то им мешает, а у нас в 12-м корпусе на втором этаже в холле место есть.

Едва заметная улыбка скользнула по красивому лицу и затаилась где-то в уголках ее желанных губ. Взяв трубку и набрав номер, Зина бодрым голосом заговорила:

– Владимир Николаевич? Здравствуйте, как вы поживаете? Как у вас дела в цехе? – Зина закатилась звонким легкомысленным смехом на какую-то шутку, сказанную ей на другом конце провода, затем, просмеявшись, спросила:

– Владимир Николаевич, позовите, пожалуйста, к телефону Анатолия Силина.

Дождавшись ответа Силина, она записала адрес, затем набрала гараж и, немного пококетничав с начальником транспортного цеха, распорядилась выслать грузовую машину с двумя рабочими по указанному адресу.

– Вот видишь, Афанасий, все ради тебя! – мило улыбнулась она ему, встав, подошла вплотную. Афанасий физически почувствовал тепло ее тела, смеющиеся колдовские зеленые глаза заглянули ему в лицо, тонкая ручка змеей обвилась вокруг шеи и она, притянувшись к нему, сильно, но без страсти, поцеловала в губы, затем свободной рукой щелкнула замком двери и мягко подтолкнула Афанасия к выходу.

Идя в свой цех под моросящим дождем, он вдруг подумал о том, что никто и никогда не спрашивал его о том, как он сам чувствует себя после таких процедур. Сейчас, после пустякового снятия легкой головной боли, он чувствовал себя как после 10-ти километрового бега по пересеченной местности.

Позади послышался писклявый сигнал балканкара, Афанасий на ходу запрыгнул на платформу притормозившего рядом оранжевого детища болгарских инженеров и поехал в цех в обществе двух больших деревянных катушек силового кабеля.

Рабочие операции по сборке коробки передач, несмотря на большое количество деталей и специфические приемы их установки и сочленения, были не сложные. После многократного повторения они выполнялись практически автоматически, благодаря чему Афанасий мог направить часть мыслительных процессов в приятное для себя русло. Сегодня он думал о Зине. Нравилась ли она ему? Конечно нравилась. Такая женщина не могла не нравиться. Был в ней какой-то незримый, необъяснимый, природный магнит. В походке ее, в манере одеваться, в жестах и движениях, во взгляде и интонации голоса виделась Женщина. Женщина в самом хорошем, мужском, смысле этого слова. Женщина может быть матерью, сестрой, знакомой, коллегой, соседкой, учительницей, однокурсницей, подругой, начальницей, подчиненной. Женщиной можно назвать продавщицу кваса, сидящую около желтой бочки под зонтиком, кондуктора автобуса с толстой сумкой через плечо, уборщицу производственных помещений со шваброй наперевес. Зина была Женщиной-Самкой. И в это слово Афанасий вкладывал влажные полураскрытые губы, прерывистое теплое дыхание, дерзкий изгиб бровей, глаза, смотря в которые, он видел отражение самого себя, нежные ласковые пальцы, тонкую шею, дурманящий аромат мягких густых волос… Еще много чего он вкладывал в это слово, но было одно «Но», которое не позволяло ему стряхнуть оковы цивилизации и поддаться зову природы. И это было не стеснение, не колючие путы брака. Зина, выражаясь интеллигентно, была непостоянна. Не только она нравилась мужчинам. Мужчины тоже нравились ей. Именно поэтому Афанасий, имевший непосредственный доступ к телу, не пользовался этим. Ему вдруг вспомнился случай из детства, когда в детском саду один ребенок, именинник, принес в группу кулек шоколадных конфет и раздал каждому по одной. Все дети дружно чавкали, вымазав счастливые лица и крохотные ладошки в коричневой сладости, и лишь маленький Афоня не стал есть конфету. Воспитатели и нянечки в пол голоса переговаривались, удивляясь такому поведению. Откуда им было знать, что тихий и послушный Афоня первый раз в жизни испытал маленькое счастье быть Единственным, кто не съел конфету.

Афанасий вышел из автобуса на две остановки раньше, чем следовало. Он часто так делал, когда была хорошая погода, и можно было полюбоваться, к примеру, оранжевым закатом, красными листьями рябины, играющими в песочнице детьми. Или когда не хотелось возвращаться домой, когда тянуло просто прогуляться, думая и мечтая о чем-то своем. В общем, он практически всегда выходил заранее, за две остановки.

Дверь квартиры была не заперта. Тихо притворив ее за собой, Афанасий стал раздеваться, но, вешая куртку, случайно задел обувную лопатку, висящую на крючке, и та со звоном брякнулась на пол. На шум из кухни в коридор вышла жена. Она была на голову выше его, широка в кости и вся в целом довольно крупна.

– А-а-а, явился, кормилец наш! – поздоровалась она, стряхивая с рук воду, оставшуюся после кухонных дел. – Это что такое, ты мне можешь сказать, а? – закричала она.

Афанасий посмотрел на нее непонимающим взглядом. Жена, уперев толстые мокрые руки в бока, ушла на кухню. Афанасий услышал, как там брякнула дверца холодильника. Вернувшись, она с размаху что-то бросила в него. На счастье Афанасия, в этот самый момент он как раз нагнулся, чтобы развязать шнурки на ботинках, сверток пролетел над головой, стукнулся о дверь и упал аккурат ему под ноги. Это был шмат сала, успевший с утра замерзнуть в морозилке.

– Ты что, скотина, делаешь, а? – продолжала кричать жена. – Что это за подачки ты носишь, а? Сколько я тебе раз говорила, не ходить к этим убогим нищебродам! С них взять нечего! Ишь, салом рассчитаться решили! Да я щас спущусь и этим салом её по мурлу отхожу! Подумать только, люди добрые, сало он принес. Жена три года в одной шубе ходит, а он сало несет! Колени у меня всю жизнь болят, батрачу тут на вас целыми днями, как проклятая, а ты вылечить не можешь, зато чужих людей спасаешь за жалкую милостыню!

– Колени это от лишнего веса. – заикнулся было Афанасий, но вовремя замолчал, подобрал с пола кулек, отряхнул от прилипшего мусора и прошел на кухню мимо сверлящей его взглядом жены. За столом, забравшись с ногами на стул, дочь ложкой ела сгущенку прямо из жестяной банки.

– Лена здравствуй. – тихо произнес Афанасий, но дочь демонстративно его проигнорировала. Жена, между тем, продолжила:

– Родная супруга в прошлогодних сапогах зиму ходить будет, дочери за институт заплатить нечем, а он сало домой носит, урод! Ты вообще думаешь башкой своей бестолковой? – говоря это, она активно жестикулировала, смахнула со стола пачку газет и даже не заметила этого, изо рта во все стороны летели мелкие капельки слюней.

– Может, дочери стоило лучше учиться, чтобы на бюджетное место попасть? – попытался защититься Афанасий. Жена только набрала в себя побольше воздуха, чтобы как следует ответить, но тут встала дочка:

– Да пошел ты, папочка! – крикнула она и запустила в него пустой, вылизанной до блеска банкой сгущенки. Острый край крышки чуть чиркнул по коже, маленькая красная капелька покатилась по щеке. Дочь сначала испугалась вида крови, но затем, осмелев, добавила:

– Так тебе и надо, чтоб ты сдох, скотина!

Обработав в ванной рану и заклеив ее тонкой полоской лейкопластыря, Афанасий вернулся на кухню. Жена с дочкой уже ушли. Он посмотрел кастрюли, но там были лишь пропавшие остатки позавчерашнего супа да горсть подсохших макарон, сваренных без соли. В раковине высилась гора накопленной за день посуды, стол заставлен стаканами с чайными ложками в них, в некоторых на дне плавали дольки лимона. По количеству стаканов можно было определить, кто и сколько раз за день пил чай.

Освободив от крошек и посуды небольшой уголок на столе, Афанасий отрезал от многострадального шмата сала небольшой кусочек и стал жевать его в прикуску с куском черного хлеба, молча в тишине смотря на красочный пейзаж океанских островов под календарем на стене и размышляя о том, когда, в какой момент он упустил нить их семейных отношений. Куда унеслось то время, когда им обоим приятно было смотреть друг другу в глаза? Почему остались позади тихие прогулки в парке и бессонные ночи? На эти вопросы Афанасий не мог ответить даже самому себе.

Оставшийся вечер он провел на кухне, прибираясь и перемывая посуду. Больше его никто не донимал. Закончив с приборкой, он набрал из бутыли под ванной в лейку воду и тихо, как тень, прокрался на балкон. Жена сидела в комнате, и, развалившись на кровати, смотрела по телевизору какое-то ток-шоу, не обращая внимания на мужа.

На балконе была организована настоящая маленькая оранжерея. Здесь Афанасий отдыхал. Тут его не трогали ни жена, ни дочь. Они знали, что здесь находится лекарство от коленей, от головной и зубной боли, от плохого самочувствия и от простуды. Афанасий полил растения, нуждавшиеся в поливе, разрыхлил почву, почистил от засохших листьев, затем устало опустился на стул в углу, облокотившись о стену, закрыл глаза.

Он снова увидел свои цветы, но каждый из них теперь имел неповторимое, присущее только ему свечение. У всех у них свечение имело зеленый цвет, но оттенки, форма и пульсация были разные. Сквозь закрытые веки картинка была неясной, мерцающей, ускользающей. Затем все смешалось, и Афанасий увидел вместо горшков с растениями стаканы с водой. Он встал, подошел ближе. В каждом стакане был разный уровень воды. В одних вода была лишь на самом дне, это значит, что он пользовался ими недавно, в других воды было больше. Выбрав самые полные стаканы, он сделал из них по два-три глотка и почувствовал, как силы медленно восстанавливаются. Дело, за которым он сейчас зашел в этот мир, было сделано, но он не спешил уходить обратно. Так и стоял, балансируя между сном и явью, стаканы с водой вновь превратились в мерцающие зеленым свечением растения, которые только одним своим присутствием наполняли пространство радостью, бодростью и оптимизмом. Спустя какое-то время откуда-то из далека, едва слышно, донеслось:

– Эй. Эй. Эй ты.

Афанасий открыл глаза и увидел стоящую на пороге жену.

– Эй, ты, пошли спать. – сказала она и, не дожидаясь ответа, ушла в комнату.

Уже лежа в постели, она ткнула его локтем в бок и приказным тоном произнесла:

– Делай массаж!

Афанасий лишь отвернулся и сжался в позу зародыша, но просьба повторилась с ноткой угрозы. Зная, что этого не избежать, он помедлил несколько секунд, затем сел на кровати, развернулся к супруге. Тело жены лежало спиной вверх, уже готовое к процедуре. Привычным движением он расстегнул бюстгальтер, откинул в стороны лямки, несколько раз прошелся вверх – вниз по упругой коже, растирая и разогревая тело. Когда под ладонями образовалось достаточное тепло, он начал сильными движениями пальцев разминать каждую мышцу в отдельности. Из-за слоя жира добраться до мышц было не легко. Закончив с поясницей, Афанасий перешел к грудному отделу. Здесь до мышц добраться было легче. Сначала он использовал легкие поглаживающие движения, затем плавно увеличил воздействие усилением давления и использованием костяшек пальцев. Далее такому же воздействию подверглись трапециевидные мышцы и мышцы шеи. После завершения работы Афанасий сел на ягодицы жены и потянул вниз ее трусы. Она привстала на локте, недоумевающе оглянулась на него и, поняв в чем дело, сказала:

– Ишь ты, куда собрался!…Тебе кто разрешал, а? – она вильнула бедрами и сбросила с себя мужа, затем приказала:

– Спать!

В темной комнате бесшумно моргали электронные часы, через открытую форточку с улицы доносился гомерический смех гулящей молодежи.

На утро жена проснулась раньше Афанасия, не стесняясь никого гремела на кухне посудой, шваркала по коридору и стучала дверками шкафов. В этот день был выходной. Афанасий не хотел, как обычно, бегать. Он просто лежал и в полудреме неспешно ворочал в голове какие-то приятные обрывки мыслей.