Черныш

***

…в этом рваном полусне она приезжает туристкой в Кению. Из всей Африки Элегия Витальевна бывала лишь в Египте: в первый раз с мужем Давидом и сыном, во второй – уже без мужа и сына, с женатым и бездарным любовником Осиповым (ничем кроме этой поездки он не запомнился). Впрочем, как дама начитанная и светская, Волошина без проблем может представить себе пейзаж Восточной Африки с высоты полёта: рифтовые долины, холмистые остаточные гряды, саванное редколесье акаций и ююб, кажется, у местных оно называется ньика.

Из аэропорта Найроби она приезжает в забронированный отель-пансион, расплачивается с таксистом кенийскими шиллингами. Таксист носит синюю  кепку, у него кривой передний клык и впалые щёки наркомана. На Элегии всё тот же бежевый джемпер, кремовые ботильоны и колготки, зато нет ни юбки, ни багажа. Как же она собиралась, дура ненормальная? Ах да, ведь её юбка по дороге приказала долго жить! Но ни в аэропорту, ни в пути никто не выказывает удивления, что трусики Волошиной едва прикрыты. Наверное, здесь насмотрелись всяких экстравагантных туристок.

Странно другое: во всём отеле, состоящем из дюжины бунгало, разбросанных под деревьями, нет ни единого постояльца. Европейцев здесь тоже нет. Чернокожий персонал подобострастно взирает на крупную белую женщину с монументальными объёмами: на её кувшины икр, корабельный силуэт бёдер, округлую сладость плеч, тугие купола грудей. Никто из обслуги не понимает английского. Как ни пытается Элегия жестами выпросить переводчика, турагента или хотя бы номер местного консульства, портье и горничные в ответ лопочут что-то на суахили и продолжают таращиться на неё, словно на красивый говорящий экспонат.

Ничего не добившись, Элегия Витальевна выскакивает наружу. После кондиционированного воздуха на ресепшене уличный сухой зной обжигает ей дыхание. Саднит в боку и ноет в левом ухе – наверно, надуло коварным тропическим муссоном? Положение совершенно идиотское. В африканском небе собирается зловещая гроза, над кольцом далёких снежных гор уже вздрагивают прожилки молний, а у неё ни номера, ни полотенца, ни зонта! Ни юбки, ни кредитной карты! Ни дерьма, ни ложки. Какой чёрт её сюда принёс?

С первым ударом грома отельная прислуга вдруг обступает Элегию со всех сторон и торжественно, с песнопениями, ведёт под руки к каменному помосту. Волошиной уже безразлично, она послушно переставляет полные ноги по растрескавшейся бурой почве, её колготки завораживающе переливаются в свете молний. В наиболее округлых местах бёдер, икр, коленных чашечек капрон мерцает молочными наплывами, а в ямочках и на сгибах набирает сочную медно-оранжевую густоту – так и манит зачерпнуть её пальцем и попробовать на вкус.

На помосте возвышается трон, вытесанный из цельного ствола. Безвольную белую туристку усаживают на него – дерево неожиданно оказывается мягким, как подушка автобусного сиденья. Женщине крепко связывают верёвкой руки за спину, пристёгивают ремнями к трону за щиколотки и раздвинутые ляжки. В колготках цвета обожжённой глины колени Элегии Витальевны напоминают два ярких полуденных солнца. Кремовые ботильоны едва не лопаются на гладких выпуклых икрах, похожих на овальные мячи для регби. Внизу живота розовеет ломтик натёрших промежность трусиков.

Элегия понимает, что её используют для жертвоприношения. Из грозового облака должен спуститься злой лесной дух нгояма, которому полагается отдать прекрасную белую женщину. Она неуклюже ворочается в путах, щурит от ветра накрашенные ресницы, облизывает перламутрово-ежевичный рот. Создаётся впечатление, что с нижней губы женщины вот-вот капнет живой ягодный сок. Растрёпанная серо-сизая причёска сыплется ей на лицо, щекочет брови, уши, властный двойной подбородок.

И Он спускается, в отблесках молний и грохоте барабанного боя – высокий, уродливый, чёрный, лысый вытянутый череп обтекаем как ракета. Африканцы рушатся ниц – кто где стоял. У демона нгоямы железные когти, непропорционально короткие кривоватые ноги, а вместо детородного органа торчит кривой стальной тесак.

Чем ближе подходит чёрный демон, тем активнее Элегия Витальевна ищет спасения. Она пробует ногтями перепилить верёвки на запястьях, рвёт бёдра из ременной упряжи, пытается перекричать раскаты грома и тамтамов, наплевав на заботу о голосовых связках. Но чья-то рука запихивает ей кляп в жирно накрашенный рот – похоже, это специальный мешочек с глиной. Пленница чувствует на языке горькую слизь, пучит глаза от ненависти, яростнее извивается в верёвках.

Начинает барабанить тропический ливень. Потоки воды окончательно разбивают женщине причёску, заставляют отяжелевший джемпер облепить соски, смывают толстый слой экскурсоводческого грима. Струи бегут по спине Элегии, обтекая шесть родинок в форме созвездия Волопаса, и ей кажется, что их снова целует муж Давид, заваливший её грудью на столик в крохотной теплоходной каюте.

В спущенном вырезе декольте громоздятся два крутых белых склона, разделённых узкой ложбиной. Берега ложбины соединяет двойная золотая нитка с каплевидным кулоном: словно неосторожный канатоходец сорвался и повис над пропастью. Фурнитура лифчика чётко проступила сквозь мокрую полупрозрачную шерсть, соски под бежевым джемпером уже привстали, напряглись в низком старте, их поры распирает живым рубиновым светом.

Когда чёрный демон уже в двух шагах от связанной женщины, с небес ударяет молния. Голубоватый клинок попадает в стальной пенис нгоямы-Черныща, злобно искрится и … рикошетит точь-в-точь между раздвинутых ног пленницы. В центр розовых трусиков. В подземную женскую сокровищницу. Во врата Затопленного Города.

Прикушенный мешочек с глиной лопается у пленницы во рту. Элегия Витальевна тоже лопается как гигантская стеклянная лампочка, окропляя осколками всю саванну-ньика, поросшую акациями. Её сокровищница многократно гибнет и воскресает от подводного извержения, живые улочки испепеляются вулканическим облаком, начисто сносятся ураганной волной, рвутся от воплей перепуганных чаек и захмелевших от бесстыдства сирен. Разведённые галеры бёдер срываются с якорей и сгорают на погребальном костре. Неизвестно кому салютуют сошедшие с ума корабельные орудия, и падают на морское дно тела лихих матросов, горящие мачты и обломки крыльев.

***

Элегия Витальевна вдруг чувствует, что её отвязывают, в нос ударяет резкий запах нашатыря, кто-то осторожно хлопает ей по щекам.

– Очнитесь! Элегия Витальевна, очнитесь! Вы сильно кричали, вы в порядке? Всё кончилось!

– …ха, взрывчатка! – откуда-то хмыкает человек в защитной амуниции сапёра. – В сумке были кирпичи, помойный хлам и три пузыря водки! Хорош «тротил» у Килы!

Пенсионеры почти в полном составе сидят на своих местах, между ними хлопочут медики. Элегии чудится, что от её хлюпающих трусиков разит как от стаи спаривающихся орангутангов, однако никто этого не замечает или делает вид, что не замечает. У маломобильной Натальи Матвеевны критично подскочило давление, кто-то из задних старушек всё-таки не стерпел и описался под себя, гусар Иван Клементьевич близок к обмороку, и лишь Георгий Модестович по-прежнему молодцом. Отвергнув врачебные услуги, он деятельно снимает бинтовые путы с Волошиной, режет узлы карманным ножиком.

– Представляете, как глупо попался этот лысый бандит? – старик весело морщит свой неотрезанный нос со ссадиной на переносице. – Болтал-болтал в микрофон, потом тоже захотел в туалет, разблокировал дверь и решил помочиться в щель со ступеньки. Ни выстрела, ни звука не было слышно, а мы и оглянуться не успели – он уже на пол сполз, спит со снятыми штанами, хи-хи-хи!

– Снайпер в шею транквилизатором шарахнул, – бывалым тоном поясняет кто-то. – А тот, который за рулём, сам спёкся. Его от ломки уже в дугу скрутило, хоть голыми руками бери.

– Наркоманы – напарники ненадёжные, – соглашается словоохотливый Георгий Модестович. – Это Кила маху дал, на наше счастье.

– Интересная экскурсия у «Аккорд трэвел» нынче получилась. Познавательная.

– Господа, простите! Я не поняла, – бабушка в коричневом берете блаженно наблюдает за суетой в салоне. – А мимо Вятско-Петровской часовни мы сегодня так и не поедем?

Бордовый «Пежо» вздрагивает от хохота. Георгий Модестович помогает освобождённому экскурсоводу укутать влажные капроновые бёдра чьей-то замусоленной ветровкой. Не до конца очнувшейся Элегии суют в рот какие-то таблетки, в руки – стакан горячего чая, и ласковый психолог в штатском уже предлагает ей эвакуироваться из злосчастного «Пежо», перейти для общения в более комфортабельное место.

– Бориса нашли? Он как? – судьба водителя – единственное, что волнует Элегию Витальевну в данный момент, не считая страшного зуда в плавках.

– Борис у вас молодец. Отлежался и сам дополз до вахтёрши. Травма неопасная. Теперь находится в больнице и очень беспокоится о вас.

Экскурсовод Волошина отлепляет от сиденья свои склеенные потом и капроном, истекающие влагой ягодицы. Равнодушно «эвакуируется» куда-то, придерживая края ветровки на талии. Какие там у неё были планы на сегодня? Купить давно облюбованный плащ, записаться на педикюр, разузнать в музыкальной школе насчёт струн для Данилки?…

Нет, все бытовые мелочи обождут. Сейчас Элегия мечтает поскорее оказаться дома, запереть все двери и упасть поперёк родной постели – прямо как есть, растерзанной и липкой, в тесных розовых трусиках и раскалённых добела колготках.

Кажется, сегодня она придумала новую игру с Чернышом. Ему и предстоит довершить начатое.