Коты и клоуны

Встречу Амбиндера и Карнизова организовали в сауне. Предыбайлов тогда уже не просто работал на Амбиндера, но неуклонно становился одним из ближайших приближенных. Амбиндер решил действительно что-то сделать для Предыбайлова. У Амбиндера даже возникали идеи породниться с ним – амбиндеровская племянница маялась на выданье, пила чаи со сластями и злословила с подругами по телефону, чем Амбиндера ужасно раздражала.

Доверяя, Амбиндер послал Предыбайлова посмотреть, что и как в этой сауне и возле. Предыбайлов воспринял поручение со всей серьезностью, все осмотрел, во все вник, во всем разобрался. Со стороны Карнизова тоже имелся человек с таким же, как у Предыбайлова, заданием. Они оба бросали друг на друга враждебные взгляды, тем более что карнизовский был в прошлом капитаном в том же отделении, откуда Предыбайлова выгоняли, капитаном говеным не только как капитан, но и как человек.

Присутствовавший от важных людей видел их взаимную неприязнь, пытаясь неприязнь хоть как-то снять, предложил выпить по маленькой, но ни бывший капитан, ни Предыбайлов не согласились даже на видимость примирения.

– Ну что, маньяк, чикаешь баб? – спросил бывший капитан при расставании. – И дрочишь потом на них, да?

Предыбайлов рванулся, да шофер карнизовской машины взял с места, и Предыбайлову достались лишь выхлопные газы, щебенка по ногам. Вернувшись к Амбиндеру, Предыбайлов доложил, что все тип-топ, что сауна хорошая, что безопасность обеспечить несложно, а на всякий случай следует спланировать наскок на непредвиденный случай, если вдруг Карнизов все-таки решится устроить очередное покушение в сауне или, что еще опаснее, важные люди решат принять сторону Карнизова.

Амбиндер внимательно посмотрел на Предыбайлова. Да, этот молодой человек заслуживал, чтобы для него что-то делали. Амбиндер распорядился наскок на всякий случай приготовить, но ни он, ни что другое не понадобилось: в присутствии самого важного из важных Карнизов признал упущения в работе, обещал искупить вину и просил Амбиндера дать что-то приличное на кормление. Амбиндер был настолько тронут карнизовской простотой, что чуть было не дал Предыбайлову сигнал начинать, но потом одумался. Он взглянул в глаза Карнизову, в эту бездонную кладезь грязи и мерзости, и решил, разделив магов почти пополам, отдать Карнизову черных, себе оставив магов белых. Так в бизнесе на магах наступило шаткое, но такое долгожданное равновесие.

Предыбайлова, против ожидания, не позвали в сауну. Он не был даже допущен в предбанник, а маялся в холле. Слабым утешением служило то, что вместе с ним маялся отставной капитан. Капитан, видя, что у хозяев дело идет к примирению, Предыбайлова не задирал, делал по холлу круги, постепенно к Предыбайлову приближаясь, а приблизившись, попросил прощения, мол, он якобы не хотел, мол, он якобы повторял сплетни, а на самом деле всегда Предыбайлова любил, всегда ему доверял, ничему никогда не верил из того, что про Предыбайлова говорилось плохого.

Предыбайлов принял извинения капитана, но сделал это рассеянно. Его внимание было приковано к портрету, висевшему на стене. На портрете была изображена его мечта, его единственная. Поначалу Предыбайлов подумал, что это заключенный в рамку плакат того самого фильма-ужастика. Потом, подойдя поближе, подумал, что это фотография актрисы, игравшей ведьму и запечатлевшейся в предыбайловской душе. Потом он заметил, что портрет писан маслом, что это оригинальное произведение, что персонаж, позировавший для портрета, совсем не американская актриса, ибо был этот персонаж расположен в отечественном антураже, на веранде дачи, за столом, накрытым к чаю, что художник, работавший в манере гиперреализма, так выписал детали, что Предыбайлов смог прочитать до какого числа следовало употребить мармелад.

Но все рассуждения стали возможны лишь после, а поначалу Предыбайлов застыл перед портретом как вкопанный. Вот она, единственная! Такая вот мысль разорвалась в нем, словно граната. Ее осколки разбередили старые раны в предыбайловской нежной душе. Он чуть было не зарыдал.

Капитан, оказавшийся в очередной раз рядом с Предыбайловым, видя предыбайловское состояние, пришел на помощь.

– Это Лизка Долгозвяга, – сказал капитан, – девчонка Карнизова. Она была какое-то время здесь, у хозяина… – капитан красноречиво обвел указательным пальцем окружающее великолепие, – но мой босс договорился, и Лизка теперь живет у него с другими девчонками.

– Что значит «с другими девчонками»? – спросил Предыбайлов нервным, срывающимся голосом.

– У моего босса много девчонок, – торопливо бросил капитан, понявший, что и так сказал лишнего, и отошел в сторонку.

Предыбайлов же, заслышав по рации, что Амбиндер, важное лицо и Карнизов собираются скоро покидать сауну, решил выйти на улицу, к машинам, дежурство в холле передав заместителю. Ночной воздух был свеж. Звезды висели низко, так, словно над Предыбайловым было южное небо. Предыбайлов чувствовал прилив сил. Он чувствовал в себе необычайные возможности. Его единственной оказалась Лизка Долгозвяга? Что ж, значит, так тому и быть!

В течение нескольких дней Предыбайлов сумел заставить себя не думать о Долгозвяге. Он как бы заглушил её образ. Празднование заключенного между Амбиндером и Карнизовым мира было бурным, и Предыбайлову было легче включиться в веселье, когда Долгозвяга жила у него в глубине. Такое расположение Долгозвяги в Предыбайлове на нем самом не могло не сказаться: он был сумеречен, немногословен, лицом темен, в движениях скован. Все спрашивали: что, мол, с тобой, не заболел? – но Предыбайлов лишь мотал головой.

Почему-то люди не спешат использовать хорошее. В тех случаях, когда они мнят себя надеждой, что хорошее от них никуда не денется, они оставляют его на потом. Хорошее пылится, ветшает, покрывается плесенью, а люди используют плохое, использовав плохое, переходят к посредственному и только после всего собираются приступить к хорошему, а оно уже негодно к употреблению. Примеров подобному можно встретить массу. Хорошее принято оставлять про запас, а это в корне неверно.

Предыбайлов, празднуя, подружек, к нему попадавших, ублажал без обычного трепета и души. Весь он был с Долгозвягой. Ему следовало сразу отправиться за ней, а он терпел. С подружками он как бы отбывал повинность. Он выбирал из них что-нибудь похуже, затем переходил к тем, которые были чуть лучше. С каждой бывая, он исподволь давал понять, что существует та, которая не то что лучше, которая небожительница, богиня, единственная, что с этой он лишь по необходимости, во исполнение правил игры. Женщины это чувствуют сразу, им такое не нравится.

О Предыбайлове вновь заговорили по углам как о человеке странном, внушающем опасения. О слухах доложили Амбиндеру. Тот, рыгнув, привстал над столом, но сил у опившегося и обожравшегося Амбиндера оставалось немного, он рухнул на стул и приказал Предыбайлова позвать. Предыбайлов явился.

– Ну? – спросил Амбиндер.

– Отпуск, – ответил Предыбайлов.

– Пжалуста! – Амбиндер кивнул. – Куда поедешь? В Испанию?

– Еще не знаю, – сказал Предыбайлов.

– Если в Испанию – скажи! У меня там свой отель.

– Спасибо… – Предыбайлов поклонился.

– Не за что! – Амбиндер щелкнул пальцами, и один его белых магов – из тех, что теперь всегда и везде сопровождали Амбиндера, стояли за его спиной, окружали его днем и ночью, – легким жестом больших белых ладоней достал из воздуха пачку долларов и автомобильные ключи на красивом брелке.

– Отпускные! – сказал Амбиндер, протягивая доллары Предыбайлову. – И ключи от «альфа-ромео». Покатайся, милок!

– Спасибо… – Предыбайлов поклонился вновь и, пятясь, вышел из залы.

«Альфа-ромео» урчала, летела, стлалась. Предыбайлов выехал незамедлительно. Первым делом надо было замести следы, заплутать самому, заставить заплутать следивших за ним: не только амбиндеровские хотели разузнать, куда это поехал Предыбайлов, но и сам Амбиндер интересовался свободным временем своих приближенных, Предыбайлова в особенности.

Он поехал на запад, добрался до большого города, где снял номер в гостинице, переспал, позавтракав картошкой с творогом, цеппелинами и куском индюшатины, поехал на юг. Дорога на юг его увлекла, он добрался до моря, искупался, ощущая соль на губах и легкую усталость, повернул на север, где целый день собирал бруснику, хлопал комаров, тонул в болоте, грелся у костра. По дороге на восток Предыбайлов начал понимать, что «альфа-ромео» не приспособлена для отечественных колдобин и на востоке продал машину какому-то кривому цыгану, обращавшемуся к Предыбайлову «сеньор» и клявшемуся ежеминутно кровью отца.

Уже проходя спецконтроль в аэропорту, дабы возвращаться восвояси, Предыбайлов обнаружил, что цыган его обманул, что цыган всучил ему «куклу». Он вышел на площадь перед аэровокзалом, взял машину, приказал ехать в лучшую гостиницу. Расчет был верен: цыган гулял в номере люкс, сидел в красной рубашке на диване, пил водку и смотрел, как толстомясые девки исполняют танец живота. Пуля из пистолета Предыбайлова пробила череп цыгана. Она вошла в лоб и, вырвав затылок, вылетела сзади, впилась в стену номера люкс. Девки несмело завизжали.

– Тихо, суки! – сказал им Предыбайлов, обыскивая труп цыгана.

Денег не было, и Предыбайлову пришлось сорвать с цыгана золотые цепи, перстень с бриллиантом и кольца. Поколебавшись, Предыбайлов забрал из пиджака ключи от «альфа-ромео».

Путь на запад оказался тернист. Соплеменниками убитого была организована погоня, к которой присоединились сотрудники дорожной инспекции. Соплеменники хотели выпустить Предыбайлову кишки, инспекция – проверить уровень закиси углерода из выхлопной трубы «альфа-ромео» и получить причитающуюся за проезд по восточным дорогам взятку. И те и другие просчитались: соплеменники были сражены предыбайловскими пулями, инспекторы – тем, что Предыбайлов позвонил по мобильному телефону губернатору и на них пожаловался. Губернатор, недавно вылеченный одним из амбиндеровских белых магов, напустил на инспекторов таких собак, что инспекторам ничего не оставалось делать, как только эскортировать Предыбайлова до границ края.

Во владения Карнизова Предыбайлов попал к вечеру. Он был голоден и несвеж телом. Единственным, кто мог его узнать, был отставной капитан, но капитан Предыбайлову не встретился. Предыбайлов поселился в гостинице, в скромном, чтобы не вызывать подозрений, номере.

Гостиницу содержал бывший карнизовский черный маг, от слишком частого употребления растерявший черную свою энергию и ставший обыкновенным предпринимателем средней руки. От прежнего черномаговского бытия в содержателе гостиницы сохранилась лишь пристальность взора и лихо закрученные усы, впрочем седеющие.

Содержатель оказался обиженным не только жизнью, но и Карнизовым: Карнизов брал с содержателя такую дань, что гостиница была только в тягость, утрату магической трудоспособности никак не компенсировал. Поэтому, когда Предыбайлов, после двух-трех заходов, после нескольких угощений содержателя, задал судьбоносный вопрос: «Где?!», содержатель сразу же раскололся и поведал, что Долгозвяга живет во флигеле в поместье Карнизова, что девушка она милая, но несколько капризная.

Оценки содержателя гостиницы Предыбайлова не волновали. Более того, они были ему неприятны. Чтобы сбить содержателя с темы Долгозвяги, Предыбайлов попросил сказать пару слов о Карнизове. Содержатель набычился, усы его поползли вверх. По его словам, получалось, что Амбиндеру все-таки не миновать войны. Какие бы важные люди ни пытались войну предотвратить, Карнизов все равно пойдет воевать, и не только потому, что по характеру Карнизов самое настоящее дерьмо, а еще потому, что, в сущности, он терпеть не может магов, колдунов и прочую ныне модную нечисть, что зарабатывать на ней ему не в кайф, что Карнизов даже готов вернуться к тому, с чего начинал: к торговле китайскими свитерами и посудой, а также переправке нелегалов через границы любого государства в любой точке земного шара.

– Этому я его научил, – пуша ус, пропыхтел содержатель, – переход границ – моя специализация. Выход в астрал, движение через границу в астрале, потом возвращение. Моим козырем была также перекраска аур в коричневый, черный и трупно-серый цвета.

– А у Карнизова какая аура? – спросил Предыбайлов.

– У него черно-зеленая с красными полосами. Я ж тебе говорю, дерьмо оно и есть дерьмо!

– И что же он будет делать со своими магами? – спросил Предыбайлов.

– С теми, что работают, не знаю. Может, продаст, может, подарит кому. Они же все и так работают на стороне. Возле себя он ни магов, ни колдунов терпеть не может. Кого заподозрит в колдовстве, так кидает в яму, без еды и питья, и там они, бедняги, погибают!..

Решив, что не тактично спрашивать о том, почему же маги и колдуны не могут сами, используя волшебство, выбраться из ямы, Предыбайлов пожелал содержателю гостиницы спокойной ночи и поднялся к себе в номер, где проспал почти сутки.

На следующую ночь, которая, как на заказ, случилась с грозой, ветром и сильным дождем, Предыбайлов отправился к поместью Карнизова. Поместье окружал забор красного кирпича, не забор даже, а крепостная стена. За стеной, освещаемые вспышками молний, угадывались строения из того же кирпича, огромный дом самого Карнизова, дом охраны и флигель с высокой крышей.

Предыбайлов закинул на стену веревку с крючьями, стену перемахнул, чтобы проникновение на территорию не было замечено, перетянул веревку за собой и двинулся дальше. Гроза была его союзницей – разряды повредили систему наблюдения, и Предыбайлов потрусил по поместью Карнизова никем не обнаруженный. Ловко и споро он достиг дома Карнизова, заглянул в большое, ярко освещенное окно: сам Карнизов сидел в кресле, перед ним стояли трое человек, по осанке которых и по выражению лиц было видно, что трое эти в чем-то очень провинились.

– О-хо! – выдохнул Предыбайлов, заметив в руках Карнизова большой черный пистолет, и порскнул в темноту.

Три выстрела большого черного пистолета Карнизова прозвучали глухо, сразу вслед за ними в очередной раз громыхнул гром, вспыхнула молния. Предыбайлов успел прыгнуть за угол флигеля, успел вжаться в стену. Все вокруг стихло, и он услышал тяжелые шаги: мимо него на расстоянии вытянутой руки прошел сутулый охранник в плаще с капюшоном. Предыбайлов дал охраннику удалиться и ловко, используя специальные перчатки с когтями, вскарабкался на стену, заглянул в окно, из которого медово сочился мягкий желтовато-голубоватый свет.

То горел ночник. На огромной кровати, накрытый простыней, кто-то спал. Изгибы тела позволяли предположить, что это была женщина.

Использовав стеклорез и резиновые присоски, Предыбайлов вырезал в оконном стекле отверстие, открыл шпингалет, распахнул створки окна. Когда же он перенес ноги вовнутрь, когда ступил на пол, то оказалось, что он наступил на лежавшего под самым окном охранника. Охранник вскрикнул высоким голосом – Предыбайлов слышал, что такие, как Карнизов, возродили институт евнухов, – но был схвачен железной рукой за горло. Пальцы Предыбайлова одним движением разорвали трахею незадачливого евнуха, а другой рукой Предыбайлов закрыл сразу и рот его и глаза – уж очень жалобным был взгляд умирающего.

Женщина не проснулась. Предыбайлов тихо положил мертвого евнуха на его подстилку, закрыл за собой окно, подошел к постели. Это была она, его единственная, Лизка Долгозвяга. Он сел у изголовья. Он не мог оторвать взгляда от спящей. Мечты обуяли Предыбайлова.