Коты и клоуны

Он взял край покрывала, приподнял его. О, какое тело было у нее! Совершенство! В свете ночника оно словно пульсировало. Её ягодицы круглились и розовели, они были что персик, в них хотелось впиться, вгрызться, ими хотелось утолить голод, тоску, страсть. Предыбайлов вытащил нож, нажал кнопку, лезвие с сухим щелчком выскочило. И тогда Предыбайлов, наклонясь, быстро ударил ножом Долгозвягу в ягодицу.

Та, конечно, проснулась, но, увидев перед собой Предыбайлова с окровавленным ножом в руках, не осмелилась кричать: кто его знает, может, это маньяк и убийца, ему только и надо, чтобы все вокруг кричали? Она посмотрела на Предыбайлова и вдруг вся сжалась, натянула на себя простыню, закрывая бедра и грудь.

– Возьми вон эту шкатулку, – сказала Долгозвяга голосом единственной. – В ней мои собственные драгоценности и подарки Карнизова. Тебе нет пользы убивать меня, а драгоценности тебе пригодятся.

Предыбайлов взял шкатулку и, как и пришел – через окно, – покинул комнату Долгозвяги. Также никем не замеченный, Предыбайлов выбрался из поместья Карнизова, вернулся в гостиницу, где лег спать.

Утром он был разбужен необычайной суетой. Не только в гостинице, не только в городке, где гостиница располагалась, не только в окрестностях городка, а казалось, во всем мире, на всех его пространствах и во всех его закоулках, под землей и в воздухе, тысячами сновали и рыскали карнизовские люди. Они были не одиноки. Вместе с ними розысками злоумышленника, посмевшего нарушить покой Карнизова и убить служившего Карнизову евнуха, занимались и сотрудники правоохранительных органов, пожарники, воины нескольких армейских частей, Министерства по чрезвычайным ситуациям, работники разведки и контрразведки.

Конечно, никто из них и не подозревал, что действует непосредственно по карнизовской указке. Конечно нет! Каждого искавшего двигал его собственный начальник, а иногда – начальник его собственного начальника, который уже был с Карнизовым связан: одному карнизовские маги помогли убрать с дороги конкурентов, другому – наслать порчу на вредную тещу, третьему – избавиться от въедливого начальника и так далее.

Все клубилось и кипело. Тем не менее, позавтракав в одиночестве и спокойствии и тем удивив содержателя гостиницы, не находившего себе места из-за возможности найти злоумышленника и тем самым вернуть расположение Карнизова, Предыбайлов вышел на улицу и ненавязчиво так, ненадоедливо узнал, что про ранение в ягодицу Лизки Долгозвяги ничего никому не известно. Крякнув удовлетворенно, Предыбайлов отправился в поместье Карнизова.

Карнизов был страшен в гневе. Со времен своей комсомольской юности, с тех дней, когда его в первый раз упекли за совращение малолетних учеников техникума связи, он вряд ли еще так бушевал. Он крушил все вокруг, ломал. Он плевался и брызгал слюной. Его смазливые черты лица были искажены, водянистые глаза горели огнем. Однако слуги Карнизова решились доложить о том, что некий путешественник просит его принять: они рассчитывали, переключив внимание господина, хоть как-то снизить накал его гнева. И действительно, Карнизов тут же успокоился, приказал Предыбайлова ввести.

Предыбайлова ввели. Предыбайлов огляделся. Он был в том самом зале, в который заглядывал прошлой ночью: вот оно кресло, вот камин и золотые канделябры. Все было на месте, только отсутствовали хозяин и тела трех провинившихся. Предыбайлов машинально посмотрел на ковер. Никаких следов.

Послышался шум спускаемой воды, и из двери появился застегивающий ширинку Карнизов.

– Чего надо? – садясь в кресло, сказал Карнизов.

– Я человек не местный, – начал Предыбайлов, – я как есть путешественник и искатель приключений. К тебе я приехал, ибо наслышан о твоих справедливости и силе. Мне захотелось быть под твоей опекой и направляться твоей рукой. Я остановился в гостинице, где все мне нравилось и все меня удовлетворяло. Но сегодня ночью случилось нечто, из-за чего я решил отправиться к тебе немедля.

– Да-да… – рассеянно выговорил Карнизов. – Бикицер, твою мать!

– Когда я еще был между сном и бодрствованием, я вдруг обнаружил, что в комнату мою через открытое окно влетело несколько обнаженных женщин верхом на помеле. Все они начали кружить по комнате, громко переговариваться, явно собираясь содеять что-то недоброе, а одна, самая из них бойкая и смелая, налетела на меня, пхнула меня ногой, ударила палкой. Мне стало больно, я рассердился, схватил нож и ударил ее…

– Убил? – поинтересовался Карнизов.

– Ранил.

– Куда? – поинтересовался Карнизов.

– Сюда, – несмело показал Предыбайлов.

– А, в жопу… Хорошо, продолжай!

– И когда я ее ударил, то она закричала, и все бывшие с ней закричали тоже, и все они бросились вон, а та, которую я ранил, улетая, выронила эту шкатулку, – Предыбайлов достал шкатулку и протянул ее Карнизову. – В шкатулке этой очень дорогие украшения. Возьми их, мне они не нужны, я изгоняю из своего сердца жизнь обычных людей, стремлюсь к высям и вершинам.

Карнизов мигнул, его человек взял шкатулку из рук Предыбайлова и передал хозяину. Предыбайлов поклонился и, пятясь, вышел. Карнизов же был уже совсем в другом измерении: среди всего прочего в шкатулке лежали цепочка и кольцо, что он подарил Лизке Долгозвяге.

– Лизку! – заорал Карнизов.

Бросились за Лизкой и её, несмотря на то что она царапалась и кусалась, притащили к Карнизову.

– Снимите с нее трусы! – приказал Карнизов.

Приказание было настолько необычным, что слуги замешкались. Карнизов нажал курок, и один из слуг ткнулся прострелянной головой в ковер. Все остальные набросились на Лизку, задрали ей юбку, стянули с нее трусы.

– Поверните ее ко мне жопой! – приказал Карнизов.

Лизку повернули, наклонили. Лизка, понимая, что решается её судьба, затихла в руках карнизовских слуг. Карнизов подошел, наклонился. На левой ягодице был наклеен пластырь. Карнизов рванул пластырь, Лизка охнула.

– В яму эту ведьму! – приказал Карнизов. – Пусть сдохнет в яме!

И Лизку утащили прочь и бросили в яму, где догнивали останки еще нескольких ведьм и ведьмаков.

Предыбайлов же вернулся в гостиницу, никому ничего не говоря, собрался, запаковался. Он почистил пистолет, автомат, проверил гранаты, надел бронежилет.

В полной амуниции Предыбайлов провел остаток дня и начало ночи, а когда луна начала клониться к горизонту, отправился к яме, куда бросили Лизку Долгозвягу.

У ямы сидел грустный бывший капитан, курил дешевые сигареты и натужно кашлял.

– Здорово! – сказал обрадовавшийся Предыбайлову капитан. – Ты откуда? К нам, что ли? Или просто мимо едешь?

– А ты почему здесь сидишь? – спросил Предыбайлов.

– А понизили меня опять, – горестно отвечал капитан. – За пьянку.

Предыбайлов вытащил из кармана пачку долларовых купюр, показал капитану:

– Отдай мне Долгозвягу и это – твое!

Капитан думал не долго. Махнув залихватски рукой, он отпер крышку ямы, спустился в яму по лестнице и вскоре появился наверху с Долгозвягой. Предыбайлов одной рукой подхватил Долгозвягу, другой столкнул капитана обратно в яму и крышку закрыл.

Предыбайлов усадил Долгозвягу в машину, сел сам. Единственная была его! Она была с ним! Она, стараясь не травмировать порезанную задницу, сидела чуть бочком, от нее несло тяжелым запахом ямы, её всю трясло.

С проселка он подъехал к большой дороге. И налево, и направо путь был открыт. Он остановился.

– Куда? – спросил Предыбайлов у Долгозвяги.

– Все равно! – ответила она.

Предыбайлов поехал направо. Через полкилометра он понял, что впереди его ждут: там, освещая друг друга ярким светом фар, стояли машины с карнизовскими людьми. Он развернулся, поехал в противоположном направлении, но и там был кордон.

– Я же говорила, всё равно! – сказала Долгозвяга.

Предыбайлову в её голосе послышались необычные нотки. Он несмело посмотрел на неё. Рядом с ним в машине сидела самая настоящая ведьма с жутким, синюшным лицом, в лохмотьях, с вылезающими из-под кроваво-красных губ клыками. Ведьма-вампироборотень. Все в одном лице, полная программа.

– Лизочка! – промямлил Предыбайлов.

– Ам! – выдохнула Долгозвяга и проглотила Предыбайлова вместе с пистолетом, автоматом, гранатами, бронежилетом, мечтами о единственной и даже английскими ботинками.

А потом, вырастая и ширясь, изнутри разломала машину, шагнула кривыми венозными ногами по тут же расплавившемуся асфальту к обочине, спустилась по обочине в лес. Деревья расступились перед Лизкой Долгозвягой. Внутри неё Предыбайлов принимал позу эмбриона. На него снисходило умиротворение. В его кулаке была зажата граната. Оставалось рвануть чеку.

Надежды и разочарования Кочешковой

Сам удивляясь и других удивляя, Тебеньков сберег в себе то, что иные в тех же годах и положении безвозвратно теряют: пылкий был человек. А ещё Тебеньков – потому, наверное, что в юности долго присматривался: сделать бы жизнь с кого? – в возрасте зрелом сохранил втуне сонмище талантов. Среди них талант педагога. И когда Кочешков, один из его бизнесменов, вдруг женился, Тебеньков получил возможность педагогический талант свой проявить. Со всей пылкостью, что характерно.