23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

– А, Жень, это ты! – Марина была в халате, ее мокрые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. В одной руке она держала зубную щетку, а в другой – смартфон. – Ты так быстро убежал сегодня, что я не знала, что и думать.

Я потер лоб. Головная боль никак не проходила, но я должен был улыбаться.

– Добрый вечер! Вас беспокоят крысы на чердаке? – я сделал шаг и вошел в квартиру, закрывая за собой дверь. – С этой проблемой легко справиться!

В левом ухе бога

Мне нравятся истории о неподвижности, где трансформации подвергается сознание героя, а не его физическое тело. Наверное, это космический боди-хоррор. Или новая история Гулливера.

***

Когда меня что-то укололо в левую лодыжку, я сразу вспомнил двор за домом в детстве. Трава до пояса, старые запущенные деревья… и осиное гнездо в дупле. Я был уверен, что оно мертвое – оттуда не доносилось ни звука. Я долго слушал, но потом решился-таки ткнуть палкой. Наружу вылетела единственная оса, метнулась на меня и укусила в руку. Я не плакал, потому что знал, что поделом.

Сейчас я этого не заслужил. Планета без видимых признаков жизни – до самого горизонта красные скалы, ветер гудит, аварийный посадочный модуль остывает за спиной. Никакого двора, никакой травы до пояса… А вот ощущение от укола – как от укуса осы.

Оболочка костюма уже затянулась, я почесал больное место… Может, все-таки осколок скалы?

В голове помутилось, датчики температуры тела и артериального давления завыли. Я понял, что падаю. Последнее, что я услышал, был звон разбитого стекла в шлеме скафандра.

***

Я лежу на животе, голова повернута влево. Красный горизонт скособочился под углом. Если смотреть так очень долго, начинает казаться, что сейчас можно соскользнуть под действием силы тяжести. А я лежу здесь слишком долго.

Я парализован. Сквозь разбитое стекло мое лицо обдувает чужеродный ветер, и я вдыхаю бог знает какую смесь химических элементов, микроорганизмов и красной пыли. Если бы местная атмосфера оказалась смертельной, я был бы уже мертв. Но то, что я жив, не дает мне никаких преимуществ.

Аварийная посадка. Никто не знает, что я здесь. Связи нет. Запасы пищи – в модуле, он всего в нескольких метрах, но с таким же успехом мог располагаться на другой планете. Я не могу даже нос почесать. А он чешется… Значит, я все еще чувствую тело. Ощущаю, как затекла шея. Как саднит разбитая в кровь щека. Так почему я не могу двигаться?

Меня что-то укусило… Местная форма жизни? Сильнодействующий токсин? Кто-то жрет меня заживо?

Судя по положению пары местных светил, я здесь уже несколько земных часов. Мочевой пузырь переполнен… Я не могу больше терпеть, да и смысла никакого нет. Чистеньким уже не умру.

Вот и полегчало.

***

Я чувствую, как зудит нога. А почесать нельзя. Помню, как мама осторожно обработала на кухне место осиного укуса.

– Обещай мне больше никогда не тыкать палками осиные гнезда, Гриша!

Я поклялся.

Но я не обещал не совершать аварийных посадок на неисследованных планетах и медленно умирать от обезвоживания и голода в луже собственных испражнений.

Кожа горит – это ощущение распространяется от левой щиколотки вверх до колена. И продолжает расползаться. Мне нечего делать, поэтому начинаю считать. От восхода Малой Звезды до заката Большой три с половиной земных часа. От щиколотки до колена примерно сорок сантиметров. Значит, одиннадцать сантиметров в час. Через семнадцать часов жжение охватит все тело.

У меня жар. Мама кладет мне на лоб холодный компресс. Наклоняется к подушке и шепчет в левое ухо:

– Все будет хорошо, Гриша.

Прохладный воздух ее слов целителен и свеж. Я хочу ей ответить, но не могу. В рот набилась красная пыль. Мама, почему я еще здесь? Почему не умер?

Я бросил считать скорость распространения инфекции, когда жжение добралось до паха. Сейчас я просто хочу умереть как можно скорее. Я ведь не прошу о многом, мама! Просто накрой мое лицо подушкой и сделай так, чтобы я больше не страдал.

***

Зуд прекратился настолько внезапно, что я решил, что умер. Мне не больно. Но я не чувствую, что кожа принадлежит мне. На ней что-то есть. Словно подсохшая корочка на ране, которую я норовил подковырнуть в детстве, а мама ругала меня за это. Что-то на моей коже. И это что-то пульсирует. Распространяется медленнее, чем жжение. Паразиты? Насекомые? Последствия химического ожога?

Я чувствую прохладу ветра на левой лодыжке. Не может быть – скафандр должен затянуться на месте пореза.

Моя голова все еще повернута влево, и я вижу свое плечо. Серебристую ткань скафандра. Произведение инженерного искусства. Я вижу, как она разлагается.

Это невозможно. Даже если закопать скафандр в земную почву, он не разложится и за двести лет. Чтобы его разъесть, должна быть очень агрессивная среда. Мою кожу оно бы разъело гораздо раньше. Мою старую кожу.

Теперь, когда я вижу собственное голое плечо, мне становится видно, что тело покрыто багровыми кляксами. Эти кляксы не въелись в кожу. Они… двигаются. Очень медленно, но время-то у меня есть. Они… медленно… ползут. Большая клякса расползлась на две поменьше – кожа между ними выглядит покрасневшей, но без видимых изъянов. Эта дрянь разъела мой скафандр, но пощадила кожу.

Я чувствую это везде. На лодыжках. Между пальцами ног. На бедрах. На спине. На животе. В паху. Эти кляксы двигаются по мне… и внутри меня.

***

Я не ел и не пил уже больше недели по земному времени. И жив только благодаря этой неземной форме жизни.

От скафандра практически ничего не осталось – я лежу голым на красном песке, и по мне ползают красные кляксы. Одна из них, что гнездилась на плече, явно направилась к лицу. За одни местные сутки она проползла по шее. За вторые – продвинулась по щеке. Я уже не могу ее видеть, но я ее чувствую – такое щекочущее мерзкое ощущение.

Я увидел кляксу, когда она добралась до глаз. Сначала правый, а потом и левый словно заволокло красной пленкой – такой тонкой, что я еще мог различить Большую Звезду. Потом пленка стала толще, и вот я ослеп. Учитывая, что я не могу моргать, это даже облегчение. Разъест ли оно мои глаза так же, как и скафандр? Я не знаю.

По моим ощущениям, клякса закрыла все лицо, оставив незакупоренным только рот. Оно понимает, что без воздуха я умру? Мое правое ухо прижато к поверхности и забито песком, а вот левое открыто всем ветрам и дождям… если бы тут были дожди.

Красная клякса доползла до уха и вползла в него. Очень медленно.

***

Я могу пошевелить пальцами ног. Невероятно. Или мне это только кажется. Нет, точно! Я чувствую, как сыплется песок между пальцами. Теперь попробуем пальцы рук. Почти получилось!

Кляксы стали толще – они покрывают мое тело, словно новый скафандр. Но не полностью. Я чувствую кожей, как по телу очень медленно, миллиметр за миллиметром, то распадаются, то соединяются вновь эти маленькие красные колонии – словно озерца ртути. Я чувствую их вес.

Клякса, проникшая в мое ухо, щекочет сильнее всего. Когда я был ребенком, такие же ощущения были в парикмахерской – мастер тебя стрижет, волосы падают на уши, на шею, на щеки, и жутко чешется, и щекотно, а руки под толстым покрывалом, и никак не почесать… Клякса заползает глубже… Глубже… Глубже…

Миллиарды. Миллиарды. Миллиарды. Миллиарды. Миллиарды. Миллиарды. Миллиарды.

Я хочу сказать что-то еще и подумать о чем-то еще, но не могу. Этих мыслей слишком много, и они слишком быстрые. Моя голова сейчас лопнет – опорожнится, как кишечник, как мочевой пузырь. Я хочу, чтобы меня вырвало, но мое тело больше не принадлежит мне.

Теперь они говорят со мной. Теперь я знаю.

***

У них очень быстрый жизненный цикл. Чтобы проползти по моей коже миллиметр, миллиардам крохотных созданий нужно сменить миллиард поколений. Они передают свои знания потомкам, чтобы разговаривать со мной. Я – их Вселенная? Очень может быть. Или, говоря точнее, я их Бог?

«Я не бог», – передаю я мысленно. Кто их знает, сколько поколений им понадобится, чтобы расслышать и понять меня. «Я хочу двигать пальцами». Я не прошу о многом.