(Не) Зачем идти в школу? Дети, родители, учителя и нерешенные школьные вопросы

Мы все рождаемся и технарями, и гуманитариями

– В человеческой природе заложен целый ряд качеств и способностей, одна из которых в том, что мы непрерывно учимся и не останавливаемся ни на мгновение. Что-то относится к области инстинктов, как, например, первый вдох. В нашей природе заложено, к примеру, копирование как основа учения, во всяком случае на первом этапе. Мы смотрим, как ведут себя мама с папой, и довольно быстро начинаем социализироваться. Обычно этот научный термин употребляют, когда подразумевают, что ребенок должен вариться в котле из 40 детей и в это время учиться ругаться матом, кидаться какашками и так далее. Это неверная постановка вопроса.

Социализация, то есть приучение к обществу, начинается с первой секунды нашей жизни. И сразу происходят довольно простые вещи. Если мама на меня кричит, я, безусловно, приобрету невроз и в какой-то момент начну сам кричать в ответ. Если у нас дома принято носить штаны, я начинаю одеваться. Я в какой-то момент сажусь со всеми за стол, потому что в моей семье так принято. Я начинаю читать книжки, потому что у нас в семье все читают книжки. Я исследую мир, трогаю его руками, дотрагиваюсь до стены, до собственного носа, уха, до еды, пытаюсь смешать все со всем, выглянуть в окно, лизнуть горку зимой, схватить за хвост корову, посмотреть на солнце и так далее. Потому что я изучаю и исследую мир в рамках той культуры, которая есть в семье, а культурные коды в каждой семье свои. Пользуясь собственным опытом и опытом близких людей, окружающих меня, я учусь все время. И в этом смысле выделять период с 7 до 17 лет как какой-то особый, очень важный, мне кажется типичной манипуляцией.

– И еще неизвестно, когда он больше всему научился – до школы или в школе?

– Если сравнить по объему, сколько всего человек выучивает в первые 7 лет жизни и в следующие 10, мы ахнем. Потому что до 7 лет он научился практически всему, чем будет заниматься в жизни: одеваться, социально соответствовать, выглядеть определенным образом, носить одежду, петь, рисовать, наблюдать, слушать… Он уже довольно хорошо понимает, что можно и чего нельзя, знает, с кем, о чем и как разговаривать. Он чаще всего уже умеет читать-считать.

– Да он язык выучил с нуля! А потом 10 лет английский никак не освоит!

– Абсолютно точно. Ребенок выучивает язык автоматическим способом. Более того, если мы его не дергаем, он еще выучивает его красиво. Когда взрослые умильно восторгаются: «Ого, какие выражения он знает!» – это значит только, что он спокойно, в комфортной для себя ситуации воспринимал внешний мир, соединяя его со своим внутренним, понимая, как одно с другим сочетается, как и когда что применять.

Я уже не говорю о простых вещах. Ребенок научился есть ложкой, понимать, что вкусно, а что нет, определять, когда жарко, а когда холодно. Он научился очень важной вещи, которая к 7 годам уже может начать разрушаться, – понимать, что ему интересно. А потом и выбирать. Возможно, при помощи старших любящих людей, которые помогают нащупать, чем он хочет заниматься, какая помощь ему поможет это воплотить.

Словом, к 7 годам мы выучиваем все!

– А предназначение наше уже заложено природой и его важно только найти?

– Не думаю. Скорее наоборот. До определенного момента мы позволяем себе идти во все стороны одновременно. И вот эта гадская взрослая манипуляция про технарей и гуманитариев еще не работает. Когда родители несут чушь, что их ребенок явный гуманитарий или технарь, нужно остановиться и подумать, что они имеют в виду. Математика, которая является областью греческой философии, – это гуманитарная наука или техническая? Литературный анализ, который можно просчитывать геометрически, – это гуманитарная наука или техническая? Мне скажут: «Не придирайся к словам. Там циферки, а тут буковки». Но разве так устроен мир? У человека до определенного момента вообще нет такого разделения, пока ему его не навязали. А расцветает это все буйным цветом, когда ребенок идет в школу. Взрослым становится невмоготу взаимодействовать с ребенком просто как с человеком и идти с ним в разные стороны. Вот тогда они и начинают загонять его в прокрустово ложе разных предметов.

– То есть до 7 лет человек способен освоить, воспринять любую область человеческих знаний? Я очень не люблю фразу «Все дети талантливы».

– В этой фразе есть дискриминация. В этой фразе нужно заменить «дети» на «люди», и тогда все станет на свои места. Да, все люди талантливы.

– И нам все дано природой?

– Мы это доказываем беспрестанно. Только до определенного возраста в силу разных причин, в том числе благодаря тому, что нам еще не навязали ограничения, которые не дают идти вперед, мы их воплощаем постоянно. Удивительным образом, хотя в это довольно трудно поверить (и наши читатели могут сморщить нос, когда мы об этом будем говорить), человек совершенно не собирается прыгать с 9-го этажа, совершенно не собирается обливать себя кипятком. Могу привести пример нашей школы «Апельсин», в которой находятся люди приблизительно с 3 лет. Когда мы начинали, довольно много спорили и думали об этом и приняли непростое решение: в этой школе любой человек может идти туда, куда хочет. И ни одного случая за 8 лет не было, чтобы человек 3–4 лет ушел на другой этаж и там ударился головой или разбил себе что-нибудь. То, как мы о детях говорим и думаем, дискриминационно в своей основе.

Недоеденный суп приводит к неврозам

– То есть инстинкт самосохранения слишком силен – наверняка убережет человека от какой-то авантюры?

– Конечно. Говорят: «У него нет опыта». Но мы все так устроены. Мы, когда видим новый гаджет – а они сейчас появляются чуть ли не каждую неделю, – тоже можем нажать не на ту кнопку. О’кей, наш опыт подскажет, что сначала нужно почитать инструкцию, а когда мне 3 или 4 года, этого опыта мне еще не хватает. Но рядом же есть тот самый любящий и оберегающий человек, у которого можно спросить, который в состоянии помочь, предотвратить. Но все это не означает ограничения свободы взаимодействия с окружающим миром.

Поэтому, если клише «все дети талантливы» немного расширить, мы обнаружим, что способность к обучению в нас заложена изначально. И называется она – любопытство. С этим самым любопытством взаимодействовать очень интересно и не всегда просто. Именно поэтому взрослый мир выдумал пословицы вроде «Любопытной Варваре нос оторвали». Вся эта история – начало ограничения того самого обучения. Почему мы учимся? Потому что любопытны. Больше нет причин.

Любопытство – то самое произвольное, то есть сознательное, обучение. Это довольно важная вещь. Если мы учимся переодевать штаны, когда опи?сали их, это ситуация почти инстинктивная, ведь нам некомфортно и неудобно. Любопытство же – это то, что ведет нас за собой, заставляет учиться. Иначе зачем открывать Америку? Только для того, чтобы узнать, что там дальше, за углом.

Почему мы в любом возрасте нажимаем на незнакомые кнопочки? Потому что ужасно интересно, что будет. И уже дальше прибавляется: может, про это почитать, может, про это посмотреть, поговорить…

Мы строим пирамидку, ставим один кубик на другой. И в этот момент мы исследуем, как устроено равновесие, как сделать так, чтобы это все стояло. Тот самый длинный нос любопытства ведет нас за собой.

– Получается, любопытство – это инстинкт, заложенный от природы?

– Я боюсь называть его инстинктом. Это больше чем инстинкт – это человечность. Это свойство человеческой натуры.

– И его важно сохранить?

– Если серьезно, то мы только и делаем, что его разрушаем. Конечно, в идеальной ситуации его важно сохранить. Но как? Если бы мы начали про это серьезно думать, только и провоцировали бы проявления этого самого любопытства. То есть в тот момент, когда человек протягивает руку к чему-то незнакомому, не кричали бы: «Немедленно убери грязную руку от книжки!», или: «Ты что? Уйди, ты можешь простудиться!», или: «Отойди, здесь неприятный запах», или: «Не беги, ты упадешь!». Или-или-или… Дальше – больше: «У мамы сейчас нет времени, пойди поговори с папой», или: «Поговорим про это через пару лет», или: «Ты еще маленький», или: «Ты этого не поймешь». И снова или-или-или…

Что делает ребенок в этот момент? Социализируется, мы об этом уже говорили. Если я талантлив, то достаточно быстро восприму эти модели. Сколько раз нужно повторить «Не задавай вопросов», чтобы я научился тому, что их не надо задавать? Три, ну, четыре раза. Я приобретаю определенный опыт так же, как учусь пи?сать в горшок, есть ложкой… Соответственно, ребенок довольно рано попадает в тяжелый клинч…

– …когда любопытство еще не исчезло, а ограничения уже есть?

– Совершенно верно. И в таком состоянии ребенку нужно, говоря современным языком, разрулиться. И тут не так много способов. Первый – самый неприятный для взрослых. Ребенок говорит: «А! Учиться на самом деле не следует, это плохо. Взрослый мир мне говорит: не учись, не задавай вопросы, не вертись». С этим довольно трудно. Так как через определенное время этот же взрослый мир начинает приставать с вопросами: «Почему тебе ничего не интересно?» Это удивительный возврат.

Второй вариант: человеческая природа все же побеждает, и ребенок думает: «Что-то мама с папой врут, этого не может быть». В чем проблема? В том, что для ребенка до 7 лет точно мама с папой – непререкаемый авторитет. И в этот момент ребенок оказывается в точке, которую на околопрофессиональном языке принято называть неврозом.

Можно рассмотреть это на более простой ситуации. Мне 3 года, и я ем суп. Я наелся, хочу отставить тарелку. Мама говорит: «Нужно доесть до конца». Ситуация житейская, но не настолько простая, как кажется на первый взгляд. Почему? Давайте разберемся, в какую ситуацию попал наш субъект. Он точно знает, что сыт, ведь чувство сытости заложено в нас природой. Социальная часть жизни – мама, папа – говорит ему: забей на то, что ты сыт, надо доесть, это социально ожидаемо. А теперь представим, как я начинаю метаться внутри. Я в любом случае что-то предаю, независимо от того, как поступаю. Если я не доедаю, то в свои 3–4 года попадаю в жесточайший конфликт с обществом в лице мамы-папы, бабушки-дедушки. Если я доел, в этот момент я предал себя и запутался окончательно, потому что я учусь (а ведь мы договорились, что я талантлив) тому, что чувства сытости нет. На таком простом примере мы увидели, как быстро человек в 3–4–5–6 лет может оказаться в ловушке.

Есть, конечно, и третий, и четвертый варианты, когда я продолжаю исследовать мир, а мама с папой и все окружающие позволяют себе быть людьми. Что это значит? Идти не за инстинктами, а за собственной человечностью, помня о том, что они, родители, тоже талантливые и любопытные.

Это же удивительная история, когда в семье появляется НОВЫЙ человек! Вдумайтесь: новый, неизвестный мне человек, со своим характером, своими привычками и сразу любимый. Это мужа-жену мы худо-бедно выбираем, а тут я не выбирал. И это одна из самых интересных штук на свете – что с нами, взрослыми, происходит, если мы сводим этот самый интерес и исследование к передаче некоего опыта, который мы часто сами сформулировать не можем. В случае, если мы любопытны и у нас есть те самые длинные носы, мы хотим вместе с ребенком попробовать мир на ощупь, лизнуть горку и так далее. Тогда любопытство и способность к учению сохранятся. К учению, а не к обучению – это важно. Учение как процесс, а не обучение как процесс навязанный.

Модель «разрешать-запрещать» – дорога в ад

– Значит, правы японцы, которые позволяют детям до 5 лет все?

– Снова скажу грустные слова. Сама постановка вопроса дикая – «разрешать, позволять». Любимым людям не разрешают и не позволяют. С любимыми людьми вместе живут. Но мы, ты, я действительно говорим именно так: «Я позволяю тебе…» Что в этом заложено? Расизм, шовинизм, дискриминация жесточайшая. Я, высшее существо, позволяю низшему существу… Структурирую его поведение, делаю его возможности шире или уже. Это вообще устроено не так на самом деле. Потому что, как только я вошел в систему координат «позволять-запрещать», в эту секунду, по большому счету, я уже проложил дорожку в ад.

Совсем не хочу пугать читателей, поэтому нужно это проанализировать. Действуя так, я в определенном смысле лишаю ребенка пусть в маленькой части, но человеческой способности решать самому, что и как делать. Самое страшное, что в такой ситуации представляют себе взрослые, и я слышал сотни раз их возмущенное «Они нам на голову сядут!». Полная, совершенная ерунда и чепуха.

– А для меня, когда рос мой сын, было важно, как он себя ведет в обществе. Может ли, к примеру, ребенок подойти к маме или папе, когда они разговаривают с другими взрослыми, и отвлечь? Я ведь ему нужна в этот момент. Но как тогда быть с принятыми нормами поведения, с тем, что взрослых перебивать нельзя? Мне кажется, тут сложно найти верный ответ.

– Давай разберем эту ситуацию. Как мы поступаем, чтобы, когда мы занимаемся сексом, к нам не врывались дети? Справляемся с этой задачей, правда же? Бывают, конечно, неожиданности. Но либо мы закрываем дверь в спальню, либо убеждаемся, что ребенок спит и шансы, что он проснется, невелики. Либо он уходит гулять… Что мы делаем в этот момент? Говорим: это моя интимная зона, и я ее оберегаю для себя.

Переведем эту ситуацию на пример разговора двух взрослых. Если разговор очень важен, то нужно создать условия, когда ребенок нам не помешает. И для этого есть разные способы: нанять няню, уйти в кафе – в общем, можно придумать много всего.

Мы, взрослые, понимаем, что каждый возраст имеет свои особенности. Это безусловно. Но особенность возраста не означает ограничений. Какова возрастная особенность человека, к примеру, в 5 лет? Очень высокая степень зависимости от нас. Почему он дергает маму во время ее общения с подругой? Потому что мама для него очень важна. Ребенок нашел жука и в ту же секунду приносит его маме. Это его возрастная особенность. Тут очень важно остановиться на 10 секунд и подумать: это же восхитительно, что мы для кого-то в мире настолько важны!

И тут возникает обычная развилка. Либо мы принимаем ситуацию и говорим: «Это возрастная особенность» (ведь если во время разговора тебя отвлечет не ребенок, а старик в инвалидной коляске, который попросит воды, это же не вызовет раздражения? А это то же самое – всего лишь возрастная особенность), либо скажем: «О’кей, ребенок учится, когда он нашел жука и пришел показать его маме, идет тот самый процесс учения». Поэтому, если нам так важно, чтобы ребенок нас не потревожил, нужно просто придумать, как это сделать. Есть еще один вариант – все же сказать ребенку «нет».

На языке педагогики и психологии это называется взаимодействием с отказом. Это довольно важный опыт для человека. «Дружище, я сейчас не могу, – скажем мы ему. – Это очень здорово и важно, что ты нашел жука, но я готова с тобой об этом поговорить чуть позже». И что? Ребенок поведет себя так же, как любой другой человек в момент отказа, – в соответствии с собственным опытом, темпераментом и так далее. Все просто.

– Точно?

– А чего ты боишься?

– Что в следующий раз он не придет ко мне со своим жуком.

– Нет, ну что ты! Когда ты отвлекаешься от разговора и обсуждаешь жука, ты взаимодействуешь с ребенком. И понятно, что в следующий раз он придет к тебе с еще большим удовольствием. Но и в ситуации, когда ты говоришь, что занята, но при этом тебе любопытно, и через час, когда закончишь, обязательно придешь и поинтересуешься, что там с жуком, у ребенка будет сумасшедший восторг.

Так же мы поступаем с близкими взрослыми. Мне может позвонить жена во время разговора и услышать, что я сейчас занят. Но, поскольку она мой близкий человек, я перезвоню ей, как только освобожусь. Так устроены взаимоотношения людей. Это человечность.

А вот если он пришел к вам с жуком, услышал, что сейчас не до него, а потом вы вообще забили, тут есть проблемка. Потому что в этот момент он начинает учиться тому, что его жизнь – это его личная история, что он никому не важен, не интересен и так далее.

Но я, взрослый, понимаю, что рядом со мной человек, который познает и исследует мир, равно как исследую его и я. Он пользуется своим опытом, я – своим. Мы обмениваемся опытом. А еще я быстро понимаю, что могу создавать ему тупики в раннем возрасте. На самом деле, только тогда, когда мы позволяем себе жить, а не метаться в этой ловушке «можно-нельзя», и начинается жизнь вместо подготовки к жизни. Если мы по серьезному зададим себе вопрос: «Что такое можно и что такое нельзя?», довольно быстро придем к абсурдности самого вопроса. Мы поймем, что можно все.