Пламя грядущего

В то время как они шагали по дороге, он рассуждал:

– Ах, Дени, ты не представляешь, как небольшая сумма денег согревает мне душу. И дело не столько в самих деньгах, сколько в уверенности, что ты можешь позволить себе угостить друзей. Бедность жестока, и человеку знатного рода переносить ее гораздо труднее, чем простолюдину. Сама природа восстает, когда приходится обращаться к другим за помощью. Уверяю тебя, мне больно пользоваться милостями твоего друга Артура. – Он глубоко вздохнул и, прищурившись, посмотрел на залитые солнцем стены города, высившиеся впереди. – Я человек, чей дух требует полной свободы. Ты меня знаешь, ты знаешь меня уже много лет. Ты знаешь, что мне нравится, когда у меня есть возможность платить из своего кошелька. Я никогда ни в чем не отказывал ни себе, ни своим друзьям. Для меня это вопрос чести.

Дени усмехнулся. Употребив все свое воображение, он не мог бы представить Понса в подобной ипостаси.

– Я знаю, что это правда, Понс, – промолвил он елейным голосом. – Да взять хотя бы меня. Без твоей помощи я никогда бы не добрался до Англии.

Понс выглядел несколько озадаченным, но он был увлечен своим красноречием и продолжал:

– Я слышал, кстати, что в Святой Земле есть поместья размером со все графства Франции, вместе взятые, которые только и ждут, чтобы их отняли у сарацинов. Некоторые рыцари из Аквитании и Пуату, у которых не было даже рубашки на теле, когда они отправились туда, теперь владеют огромными замками, каких нет нигде во Франции, сотнями слуг, садами, лугами, стадами скота, рабами… Это рай! Хамфри Торонский, Лузиньяны, де Шатильон, они все провозгласили себя графами – даже королями. Знаешь, что мне рассказывали? В центре сада они устраивают бассейны, в которых душистая вода бьет струей вверх, и самые красивые нагие сарацинские девушки развлекают их целый день.

– И ты веришь этому вздору? – спросил Дени.

– Конечно, верю. Зачем им врать? Поговори с любым, кто сражался с мусульманами в Испании, поговори хотя бы с Балдуином де Каррео. Где бы ни обосновались сарацины, в той же Испании, они окружают себя такой роскошью, какой в Европе никогда не видели, даже император, даже сам Ричард, а одному Богу ведомо, как он любит роскошь. Говорю тебе, – добавил он мечтательно, покачивая головой, – эти неверные собаки умеют жить.

Они миновали ворота и очутились на улице, изобиловавшей крошечными лотками и лавками, шумной, наполненной резкими запахами. Они продолжали свой, путь сквозь толпы людей, болтавших, горячо и весело жестикулировавших, бесконечно торговавшихся. Сицилийцы имели одно любопытное свойство – они могли выглядеть и праздными, и занятыми делом в одно и то же время.

– Дайте мне только туда добраться, о большем я не прошу, – говорил Понс. – Уж я повоюю! Бог и сам может сохранить Гроб Господень. В конце концов, это ведь Его гроб. Он дает нам силу и разум, дабы мы позаботились о себе, правда? Знаю, если бы меня сейчас услышал твой друг Артур, он бы очень огорчился. Мой Бог, Дени, этот мальчик просто прелесть! Ланселот, Тристан, паладины Карла Великого – все в одном лице. Эй, не обижайся…

Он вдруг спохватился и сказал совершенно иным тоном:

– Ну и красавиц же здесь рожают. Да, дорогая, чем могу служить?

Из тени бокового переулка выступила Елена. Она остановилась перед ними, солнце позолотило ее кожу, придав ей абрикосовый оттенок, глаза ее щурились от яркого света.

Сердце Дени словно перевернулось в груди. Он смотрел на Елену, и она отвечала ему пристальным взглядом, будто видела впервые. Черты ее лица смягчились. Ее губы нерешительно вздрогнули. Внезапно она подошла вплотную к Понсу, обвила руками за шею и поцеловала его. Она стремительно повернулась и помчалась по улице, скрывшись в толпе.

– Я недооценивал своей привлекательности… – начал Понс с широкой, сияющей улыбкой.

В тот же самый миг Дени все понял. Но прежде, чем он успел пошевелиться или вымолвить хотя бы одно слово, двое мужчин выпрыгнули откуда-то из дверного проема. Их клинки молнией сверкнули на солнце. Они обрушились на Понса, и один из них вонзил нож ему в бок. Он все еще стоял, глядя на них с изумлением, и тогда второй сильным взмахом перерезал ему горло у основания шеи, вырвав из раны окровавленный кинжал. Понс чуть повернулся и схватил Дени за руки. Ноги подломились под ним, и он осел на землю. Дени поддержал его, ошеломленный быстротой, с которой все случилось. Понс попытался заговорить, но захлебнулся своей кровью, потоком хлынувшей у него изо рта.

Те двое исчезли. И все это вызвало не более чем любопытство толпы, сомкнувшейся вокруг них и смотревшей. Воцарилась тишина, тишина, нарушаемая шарканьем ног и шепотом.

Дени опустился на землю, не выпуская из рук тяжелое тело Понса. Его со всех сторон кольцом окружали люди, любопытные, враждебные или сочувствующие, но никто даже пальцем не пошевельнул, чтобы помочь ему. И он оставался на коленях, придавленный тяжестью мертвого тела, его рубашка и рейтузы пропитывались кровью человека, который умер вместо него совершенно безвинно.

Убийство Понса повергло его друзей в глубокое уныние, тем более что Дени был не в состоянии объяснить кому-либо, почему это произошло. И потому все сочли нападение одной из тех бессмысленных вспышек враждебности со стороны коренного населения. Ричард пришел в ярость и послал письмо с горькими упреками к королю Сицилии Танкреду. Единственным следствием трагедии явилось то, что Танкред упорно возражал против приезда в Мессину королевы Алиенор, которая находилась в тот момент в Неаполе. Танкред считал, что ее многочисленная свита только создаст еще большую толчею в городе, и это, несомненно, приведет к новым неприятностям. Он предоставил в ее распоряжение на материке маленький, но очаровательный замок в Реджио. Высказав достаточное количество возражений, дабы не уронить своего достоинства, Ричард от ее имени согласился. В действительности изменение планов не особенно огорчило его. Порой присутствие матери становилось для Ричарда несколько обременительным. Сам воздух Сицилии казался Дени пропитанным ядом. Он весьма обрадовался, когда Ричард, велев ему явиться, отдал приказ:

– Дени, дорогой, я отсылаю тебя в Реджио, дабы развеять скуку королевы. Тебе ведь известно, она не выносит Пейре Видаля, а ныне, после смерти Понса, ты остался у меня единственным трувером первого ранга. Уверен, она будет очарована тобой, и ей понравится голос Гираута. Только тебе придется следить, чтобы он держал свои руки при себе. Она менее склонна к снисходительности, чем я, и велит снести ему голову скорее, чем ты успеешь произнести слово «нож».

Когда Дени покидал покои короля, некий господин слегка хлопнул его по руке и с улыбкой сказал:

– Вы не узнаете меня, нет?

– Боюсь, что нет, сэр.

– Я Джан-Мария Скассо из Генуи.

Дени уставился на него. Аккуратно причесанный, красиво одетый, опрятный, обходительный человек, внешний вид которого красноречиво свидетельствовал о денежном достатке, он мало походил на грязного, окровавленного беднягу, спасенного Дени от французских лучников на берегу.

– Я не удивлен, что вы меня не узнали, – усмехнулся Скассо. – Сегодня я выгляжу немножечко респектабельнее, а? – Он фамильярно взял Дени под руку и отвел в сторону. – Я весьма надеялся повстречаться с вами до того, как уеду из Мессины. А сейчас я слышал, что король намерен послать вас через пролив на материк. Не соизволите ли оказать мне честь и ступить на борт моего судна?

– Вы едете в Реджио? – спросил Дени.

– Послезавтра я отплываю в Геную. Однако был бы счастлив сначала доставить вас на материк. Я хочу поговорить с вами. Что скажете?

– С огромным удовольствием, – ответил Дени. И ответил совершенно искренне, ибо несмотря на то, что преодолел свой страх и неприязнь к морским путешествиям, он рассудил, что ему будет гораздо удобнее на торговом судне, чем на одной из открытых галер короля.

Прощаясь с Артуром, он испытывал большое беспокойство.

– Вы уверены, что с вами ничего не случится? – спрашивал он в десятый раз.

– Конечно, не случится.

– Вы убеждены, что не хотите поехать со мной?

– Нет, честное слово. Я и в самом деле не хотел бы. Я буду вести здесь тихую, спокойную жизнь. Королева слишком умна для меня. Откровенно говоря, все то, что я о ней слышал, пугает меня. – Он взял Дени за руку. – Вы вернетесь до нашего отплытия?

– Вы не уедете без меня, – пылко отвечал Дени. – И ради Бога, избегайте неприятностей. Если вспыхнет драка или беспорядки, держитесь от них подальше.

Он повернулся к Хью, наблюдавшим за ними со слабой улыбкой.

– Ты присмотришь за ним?

– Положись на меня, дружище. У него не останется ни пенни к тому времени, когда ты вернешься.

– Именно этого я и боюсь, – сказал Дени. – Как бы то ни было, хорошо, что бедный старина Понс… – Он со вздохом замолк и перекрестился. – Тогда прощайте.

Он обнял обоих. Гираут поднял седельные сумки, в которые была сложена смена одежды, и последовал за ним.

Генуэзский корабль был солидным, просторным судном овальной формы, выглядевшим столь же богатым, как и его владелец. Он отчалил от берега и поплыл, рассекая мелкие волны. Дени, прислонившись к фальшборту, чувствовал себя старым морским волком: тошнота не отравляла ему существование, и покачивание палубы под ногами казалось привычным и естественным. Корабль вышел из залива, огибая косу, выдававшуюся в море, а потом, изменив курс, двинул на юг. Матросы травили канаты и хриплыми голосами пели песни.

Дул свежий ветер, и Скассо плотнее завернулся в плащ. Он взглянул на паруса, окинул взором корабль и сказал что-то шкиперу, стоявшему у румпеля[159 - Румпель – рычаг, служащий для поворота руля на малых судах.]. Тот кивнул. Скассо обратился к Дени:

– Спустимся вниз и выпьем немного.

Внизу находилась большая, удобная каюта, открытые ставни впускали свет и воздух. Скассо жестом пригласил Дени сесть. Несмотря на качку, он крепко держался на ногах и ловко налил вино в два костяных кубка, стоявших на серебряном подносе.

– Надеюсь, вам это понравится, – сказал он. – Это было частью груза, который я продал Ричарду. Он сетовал, что не выносит сицилийское пойло. И на самом деле я не могу его винить. Их представление о выдержке вина, как говорится, оставляет желать лучшего. – Он фыркнул, пригубил вино и причмокнул. – Вот это совсем другое дело, – сказал он. – Мне следует отправить такое со следующим грузом в Каир. Правоверные не пьют вина, их религия, видите ли, им не позволяет. Однако достойно удивления, с какой легкостью люди находят приемлемый выход, примирив свою веру и собственные слабости.

Дени нахмурил брови.

– Боюсь, я не понимаю. Каир – это в Египте, не так ли? Вы имеете в виду, что действительно ведете торговлю с сарацинами?

– Торгую ли я с ними? Ну, конечно, мой дорогой! Почему нет? Их деньги самые надежные в мире – золото, а не серебро, и платят они незамедлительно. Более того, они никогда не пытаются увильнуть от выполнения обязательств, как некоторые господа в Европе, которых я мог бы назвать. Надуть? Да, если смогут. Поверьте мне, им известны все хитрости. Они умные. Но и я могу с ними потягаться – приходится, чтобы не разориться. – Он с самодовольным видом разгладил складки плаща. – Древесные опилки в муке, утяжеленные товары. Весь набор фокусов. Но коль уж они дали слово, оно крепче железа, можете быть уверены. Время поставок, полный расчет, любезное обхождение, никаких отказов уплатить долги. Признаюсь, вести с ними дела – одно удовольствие. Что же касается их привычки торговаться… пожалуй, это одна из тех вещей, что придает некоторую остроту жизни. Было бы слишком скучно, если бы вам стоило только назвать цену, а другой человек соглашался бы с ней без возражений.

– Но я думал, что они наши враги, – заметил Дени.

– Ах это, – сказал Скассо, пожимая плечами. – Что ж, конечно, если вам угодно… – Он снова налил себе вина и кивнул. – Охотно соглашусь, у нас были с ними определенные трудности. Однако наш подлинный соперник – Пиза[160 - …наш подлинный соперник – Пиза. – Речь идет о жестокой торговой конкуренции между городами Италии.]. Тем не менее в будущем мы намерены заключить одну очень выгодную сделку с Ричардом, и к тому времени, когда мы доведем дело до конца, полагаю, мы уберем Пизу с дороги. Например, я убедил Ричарда нанять две тысячи генуэзских арбалетчиков. А у меня есть друг, из дома Дориа, и я предложил ему стать моим партнером. Мы поставляем древки и наконечники стрел, тетивы для луков, луки, короткие мечи и ремни по очень хорошей цене. Немного видоизменив их, мы рассчитываем продавать точно такие же ремни и мечи султану. Вы знаете, что наши клинки намного лучше тех, какие способны делать на Востоке. У нас есть мастерские, работающие день и ночь. Я бы только хотел, чтобы нам удалось убедить сарацин купить некоторое количество наших самострелов, но их это не интересует. Да что поделаешь, нельзя иметь все.