Пламя грядущего

– Но… – начал Дени.

Ему пришлось остановиться и в замешательстве потереть лоб. Затем он попробовал вновь выразить свою мысль:

– Но не кажется ли вам, что торговать с обеими сторонами сразу дурно?

– Дурно? Дорогой мой, что может быть в этом дурного? – Скассо выглядел искренне озадаченным. – Не понимаю, о чем вы говорите! Торговля есть торговля. Если кто-то приходит в лавку и хочет купить пару туфель, неужели вы думаете, что башмачник станет спрашивать, какова его религия? Кроме того, торговец страшно рискует своими деньгами. Да каждый раз, когда мой корабль уходит в плавание, я должен принимать во внимание шторма, несчастные случаи, пиратов, все возможные опасности. Можно вложить в какое-нибудь предприятие свое состояние целиком и превратиться в нищего из-за непредвиденного дуновения ветра. Вы не считаете, что мы заслуживаем небольшой компенсации за риск? Приходится строгать стрелы из всякого дерева, как гласит пословица.

– Суть лишь в том, что мы ведем войну с неверными, – неуверенно промолвил Дени. – Я хочу сказать, ведь это воистину так?

Скассо развел руками.

– Ну, разумеется! Куда, по-вашему, отправляются все эти две тысячи арбалетчиков? И генуэзские моряки, и лучники сражались бок о бок с норманнами и франками при взятии Иерусалима в девяносто девятом. Кто-то должен воевать, а кто-то должен продолжать мирские дела. Я не воюю потому, что это не моя стезя. И я не жду, что Ричард станет торговать пряностями, лесом или оружием, поскольку это не его стезя. Все довольно просто. Каждый из нас занимается тем, что умеет лучше всего. Бог наделяет нас способностями и талантами и предопределяет положение, какое мы занимаем здесь, на земле, а стало быть, надлежит по мере сил использовать данные нам возможности. К тому же, – добавил он с обезоруживающей улыбкой, – если бы я не торговал с сарацинами, это делал бы какой-нибудь пизанец. Как добрый христианин, я ненавижу их всем сердцем, так что каждому свое. – Он вновь наполнил кубок Дени. – Поскольку мы заговорили о том, что каждому свое, и об использовании дарованных возможностей, – продолжал он, – как насчет вас?

– Что – насчет меня?

– Каковы ваши планы?

Дени подпер щеку рукой.

– У меня нет никаких планов, – ответил он, – во всяком случае, хорошо продуманных. Я отправляюсь с королем в Акру. Что бы я хотел, – добавил он задумчиво, – так это найти где-нибудь в тех краях небольшое славное поместье, кусок земли с замком… Возможно, я смогу там навсегда поселиться.

– Хм-м. Земля есть и в Италии, знаете ли. – Скассо аккуратно соединил кончики пальцев и взглянул на Дени поверх сложенных рук. – Вы производите впечатление человека решительного, равно как и умного. Я расспрашивал о вас. И услышал несколько любопытных историй. Однажды вы спасли жизнь королю Ричарду благодаря своей сообразительности, точно так же, как вы спасли и мою. Вы приняли вызов короля – сочинить песню за один вечер. Должно быть, это было нечто достойное внимания. Вы преданы – у вашего друга Артура Хастинджа нашлось много что порассказать по этому поводу.

Дени резко выпрямился.

– Артур? Вы говорили с Артуром?

Скассо кивнул.

– Я мало что оставляю на волю случая. Я имел продолжительную беседу с Хастинджем. Занятный молодой человек. Только не обижайтесь на мои слова, он заболел тем, что я называю лихорадкой Ланселота. Я имею в виду, он думает, будто живет в стародавние времена, в своего рода героической балладе; он верит в чародеев, в пленных красавиц, считает долгом рыцаря быть честным и справедливым и Бог весть кем еще. Но мы живем в наши дни, Дени. Люди, подобные ему, принадлежат прошлому. Ничего оскорбительного я не хочу сказать, – поспешно добавил он. – Не поймите меня неправильно, я восхищен им. В моем сердце есть место для идеалистов. Но в деловой жизни для сентиментальных чувств остается мало времени. Я восхищаюсь вашей любовью к нему и преданностью. Но на самом деле, мой дорогой, вы совсем на него не похожи. Нет смысла притворяться.

Дени не удержался от улыбки, хотя в тот же самый миг его кольнуло что-то, словно он невольно предал Артура. Однако привязанность часто идет рука об руку с приятным, тайным чувством собственного превосходства.

– Я никогда и не притворялся таким, – ответил он. – Но я не понимаю, какое это имеет отношение к вам.

– Это имеет ко мне прямое отношение. Возможно, я и не лучезарный идеалист, но у меня есть определенные убеждения, и одно из них состоит в том, чтобы оплачивать свои долги, особенно если при этом я могу получить некоторую личную выгоду. Я в большом долгу перед вами. Но одновременно мне нужен человек, обладающий вашими способностями. Как только начнутся военные действия, дел у нас будет все больше и больше. Перевезти армии, накормить их – к слову, вы хотя бы отдаленно представляете, сколько зерна в день необходимо для пяти тысяч человек? Одеть, вооружить – все это требует большого труда. Для нас не имеет значения, успешен крестовый поход или нет, пока воины продолжают сражаться. К тому же от сарацин каждый день поступают все новые заказы. Например, возьмите рабов. Мы покупаем партии греков или славян и посылаем их в Каир с прибылью в триста процентов. И торговля подобным товаром будет продолжаться, независимо от крестового похода.

– Вы продаете христиан-греков сарацинам? – с изумлением переспросил Дени.

– О, те, которых мы покупаем, – восточные христиане. Нам их продают византийские купцы. Но не нужно относиться к этому с предубеждением. Большая часть рабов, которых мы покупаем, прозябают в жалкой нищете, влачат беспросветное существование, без всякой надежды на будущее. Они умрут от голода, большинство по крайней мере. И рабство – это все, на что они годятся, мой милый. Им нравится быть рабами. Вы прекрасно понимаете, что, если бы рабское состояние им не нравилось, они бы сделали что-нибудь, дабы улучшить свою жизнь. Я считаю, что мы оказываем им услугу, когда вывозим из убогой Македонии или Сербии или какого-нибудь другого ужасного места, где они родились, и отправляем работать к добродушным хозяевам, в страну с приятным теплым климатом, где жизнь намного легче. А говорю я все это к тому, что с расширением торговли мне нужны агенты, которым я могу доверять. Мне необходим человек в самом Каире, скажем, для того, чтобы преданно блюсти мои интересы. Вскоре мне понадобится кто-нибудь в Александрии – там моим доверенным лицом является сейчас двоюродный брат моей жены, и я подозреваю, что он скорее старается туже набить свой кошелек, чем радеет о моих делах. Ну так как?

– Я? Ваш агент? – Дени покачал головой. – Вы, наверное, сошли с ума. Я совсем ничего не понимаю в торговле. Я провалю вам все дело. Покупать – продавать… Я разорю вас в мгновение ока.

– Я так не думаю, – серьезно сказал Скассо. – Вы себя недооцениваете. Дай вам месяц, три – самое большее, и вы сможете потягаться с лучшими из египтян.

Или нет, с ними нет, но, бесспорно, вы способны начать вести дела от моего имени с франками в той части света. Вы ищете кусок земли и замок, да? Каков доход рыцаря в вашей стране?

– О, ну, он бывает разным, как вы понимаете. где-то около двадцати пяти – тридцати марок. Примерно с пяти хайдов земли, иногда меньше.

– Ясно. Ну что же, я только что договорился с королем насчет морской перевозки провизии для его войска в Акру. Я выступал посредником одного торгового дома, который возьмет на себя труд позаботиться, чтобы по прибытии оно было обеспечено пшеницей, вяленой рыбой и мясом, а также сухими фруктами. Как вы думаете, какой суммы достигнет наша прибыль в этом предприятии?

– Понятия не имею.

– Если дела пойдут гладко, она составит около тысячи марок. И еще триста я получу за посредничество. И это лишь одна из целого ряда сделок, в которых я принимаю участие. Предположим, вы заключили сделку от моего имени. Тут нет никакой тайны: немного милых разговоров, вежливое обхождение, подсчитать количество необходимых товаров, чуть-чуть деликатно поторговаться по поводу цены и подписать Контракты – только и всего. И вы могли бы положить эти триста марок в свой кошелек.

Он откинулся назад, слегка проводя рукой по своей круглой, прилизанной голове.

– Итак? – сказал он.

– Не знаю, – ответил Дени.

Он встал и подошел к окну, пристально глядя, как пенится вода в кильватере. У них за кормой смутно вырисовывалась вдалеке Сицилия, окутанная голубоватой дымкой; складки и ущелья, прорезавшие горные склоны, все еще были хорошо различимы. У него появилось ощущение, будто он оставляет за спиной не только лагерь и немногих друзей: почти неуловимо его жизнь изменилась там, а теперь настал переломный момент. Искушение было слишком велико.

Что бы сказал Артур, если бы он принял предложение Скассо? Артур сердечно улыбнулся бы и сказал: «Если вы действительно хотите этого, Дени, я рад за вас». Ему никогда бы не пришло в голову подвергать сомнению решение своего друга. Однако что бы он сказал, если бы узнал, что Дени будет заниматься торговлей рабами-христианами или продавать оружие сарацинам? Нет, он бы не сказал ни слова, но было бы очень трудно посмотреть ему в глаза.

Дени прикусил губу. Почему он, именно он, в своих поступках должен руководствоваться мнением и одобрением деревенского рыцаря, мужлана из Богом забытого английского графства? Он примет решение без оглядки на Артура, пообещал он себе. Лихорадка Ланселота…

А как быть с Ричардом? Нельзя предугадать заранее, как поведет себя Ричард. Возможно, его измена приведет короля в ярость, ибо, в конце концов, он поклялся идти с ним в Святую Землю. С другой стороны, вероятно, будет достаточно тонко намекнуть на выгодные сделки, или более низкие цены, или нечто в этом духе, чтобы король с радостью обнял его.

Но невозможно предсказать, как Ричард поступит в той или иной ситуации. Мысли Дени вернулись к тому несчастному рыцарю, Гильемуде Барре. После истории с тростниковыми копьями даже вмешательство короля Филиппа не могло умерить злости Ричарда, – ни это, ни то обстоятельство, что самые знатные лорды и бароны Англии и Франции на коленях упрашивали его сменить гнев на милость. Ричард мог быть неумолимым. И тем не менее он мог быть также покладистым, исполненным милосердия, обаятельным и щедрым, так что ни один человек был не в силах в чем-то отказать ему. Тому юному херувиму, капеллану Далуорту, который однажды нанес королю оскорбление, спев непристойные куплеты, и которого Ричард до беспамятства избил сосудом для вина, вновь была возвращена милость – сам Ричард ухаживал за ним и баловал его. И теперь капеллан жил в свое удовольствие в Англии, заботясь о королевской домашней церкви и получая на содержание два шиллинга в день и всякие мелкие подарки.

Скассо, конечно, предсказуем. Всегда будет совершенно ясно, чего ожидать от такого человека. Он станет другом, равноправным партнером… А когда-нибудь, возможно, появится небольшой замок и дом в Генуе… Если добросовестно выполнять свою работу, можно загребать деньги обеими руками.

Дени взглянул на Скассо, ответившего ему отеческой улыбкой. Да, Дени будет агентом – набивать мошну хозяина – и надувать при подсчетах, сквалыжить из-за цен, принимать грузы вяленой рыбы или грязных, жалких рабов, выуженных из какой-нибудь дыры. Можно ли после этого гордиться незапятнанными руками? А затем, попытавшись отмыться от вони торгашества, сесть и написать – что? Любовную песнь большой прибыли, аубаду на нетерпеливое ожидание груза поясов и мечей, предназначенных на продажу султану? Что ж, именно это, возможно, и есть конечная цель его поисков – и в самом деле, совершенно новый вид поэзии!

Зачем же соловей так скоро улетает?
На месте груз, и прибыль мое сердце согревает.

Он громко расхохотался, и в тот же миг до него дошла вся нелепость идеи.

– Над чем вы смеетесь? – удивленно спросил Скассо.

– Я представил себя деловым человеком, – ответил Дени. – Нет, Скассо, ничего не выйдет. Это не для меня.

– Но почему нет?

– Я никогда не умел сосредоточиться на каком-то деле. Я трувер и только трувер и всегда им останусь. Однажды меня уже пытались превратить в доблестного рыцаря, и это тоже не получилось. Естественно, меня соблазняют огромные суммы денег, о которых вы упомянули, но… Да вы сами говорили об этом раньше: каждый делает то, что у него получается лучше всего. Бог дарует нам способности и таланты, и нам следует по мере сил использовать имеющиеся преимущества. Нет смысла обманывать себя или вас. Вы бы поняли это довольно скоро и сами. Я умею только сочинять песни и больше ни на что не гожусь, А кроме того, еще есть Артур. Я не могу допустить, чтобы он один отправился на Восток.

– Вы такой же романтик, как и он, – вздохнул Скассо. – Вероятно, вы правы. Я по-прежнему считаю, что из вас получился бы хороший купец. Вы обладаете воображением, умом, находчивостью, и вы не боитесь действовать. – Он пожал плечами. – С другой стороны, вам может помешать излишняя щепетильность, которая противоречит жесткому здравому смыслу. Это никуда не годится. Например, ваша привязанность к своему другу Артуру. В ней есть нечто болезненное, Дени. Примите это предостережение от человека, искренне к вам расположенного. Может случиться так, что она принесет вам больше вреда, чем пользы.

– Вы не знаете всей истории, – сказал Дени. – Я очень многим ему обязан и, подобно вам, предпочитаю платить свои долги.

– Понятно. Ну что же, вы с легкостью найдете мой дом в Генуе, если когда-либо передумаете. А тем временем вот это, возможно, сослужит вам службу, – сказал он, развязывая шнурки кошелька и вынимая сложенный лист пергамента. – Я заранее приготовил документ на случай, если вы отвергнете мое предложение, – пояснил он, разворачивая бумагу.

Адрес гласил: Рахиль Комитисса, в Яффе. Весь текст состоял из единственной строки, напоминавшей причудливый узор, сделанный чернилами, а ниже стояла подпись Скассо и свинцовая печать с оттиском, изображавшим кулак, сжимающий палицу, и девиз: «lо stesso» («Я сам»).

– Я не понимаю, – сказал Дени. – Что это? Что это за каракули?

– Еврейский, – ответил Скассо. – Здесь написано: «Препоручаю вам подателя сего, как если бы он был мне братом».