Друзья и недруги в Скалистых горах

Друзья и недруги в Скалистых горах
Джеймс Уиллард Шульц

Из-за глупости и безрассудства нескольких человек племена, долго жившие в мире, оказались на грани войны. Перед пятью друзьями стоит вопрос – как не дать начаться войне и вернуть похищенную девушку.

Джеймс Уиллард Шульц

Друзья и недруги в Скалистых горах

Глава I

Питаки

Летом 1875 года сравнялось уже пять лет с тех пор, как мы с отцом начали торговать с племенем пикуни, входившем в конфедерацию черноногих. Все это время мы, вместе с нашей упряжкой из восьми лошадей и крепкими фургонами сопровождали племя во всех его путешествиях, снабжая его нашими товарами, которые обменивали на бизоньи шкуры и меха. А теперь, сопровождаемые несколькими вигвамами, обитатели которых хотели навестить своих родственников в городе, мой отец направился в форт Бентон с выручкой от последней зимней торговли – тремя сотнями бизоньих шкур и примерно таким же количеством волчьих и бобровых, оставив меня проводить время в свое удовольствие в большом лагере на берегах реки Срезанных Берегов, всего в нескольких милях от подножия Скалистых гор. Мой отец согласился с тем, что я заслужил право на то, чтобы отдохнуть и развлечься, поскольку зимой мне пришлось немало поработать, ставя капканы на волков и бобров, пока сам он торговал в большом, удобном вигваме Одинокого Вождя, в котором мы всегда жили. К тому же он сказал, что эта возможность отдохнуть – его подарок мне на день рождения, поскольку в день его отъезда мне исполнилось девятнадцать лет. Я не стал называть ему истинную причину, по которой я хотел остаться в лагере: я просто потерял голову, влюбившись в Питаки, дочь Хромого Бизона, сестры моего близкого друга Сайи (Бешеного Волка), который был на одну зиму старше меня.

Питаки была самой красивой молодой женщиной во всем племени. Она была моей ровесницей, полным совершенством в том, что касалось лица и фигуры, с высокой грудью, энергичной, и служила объектом желания как для бесчисленных гостей племени пикуни, так и союзных ему племен. Но одно совершенно отличало её от других женщин конфедерации: она обладала бесстрашием и независимостью в суждениях, что свойственно было скорее опытным воинам. Было довольно странно, и к тому же вразрез с мольбами ее матери, что отец её к подобному поощрял; и на все предложения прославленных и богатых воинов и вождей, которые приходили к нему и предлагали за неё целые табуны лошадей, всем он давал один ответ:

– Моя дочь сама себе вождь; идите к ней и говорите сами.

Некоторые из первых женихов, смирив свою гордыню, так и сделали, и ушли, разочарованные и рассерженные её решительным отказом на свои предложения; после этого другие посылали к ней своих родственниц, чтобы те её уговорили, но с тем же результатом; после этого всего несколько молодых людей осмеливались, с малой на то надеждой, искать её руки. Все, кроме одного, Маленькой Выдры, благородного, гордого, сына богатого Трех Бизонов, который и сам владел большим табуном лошадей. Услышав её отказ, он воскликнул:

– Ты лжешь! Ты хочешь стать моей женщиной! Как Солнце видит меня и слышит меня, я говорю тебе, что ты хочешь поставить вигвам вместе со мной!

С этими словами он ударил ее по лицу и оттолкнул со своего пути. Тогда девушка побежала к своему отцу и потребовала, чтобы он покончил с Маленькой Выдрой за то, что он с ней сделал.

Но вождь с улыбкой ответил:

– Как много раз говорил я, что моя дочь сама себе вождь. Я вновь говорю это тебе, дочь: ты должна сама мстить за причиненные тебе обиды.

И её мать добавила:

– Быть может, у тебя каменное сердце, раз уж ты раз за разом отказываешь этим добрым, богатым, храбрым воинам? Или ты собираешься никогда не стать настоящей женщиной, замужней женщиной?

– Я выйду замуж. Но я молода. У меня ещё много времени для того, чтобы стать хозяйкой вигвама и удовлетворять все желания мужчины.

На это, с удивлением хлопнув в ладоши, её отец воскликнул:

– Хорошо сказано, дочь. Оставайся свободной, сколько захочешь. Ты хорошо знаешь, что дождаться своего мужчину – задача не из легких.

Я сидел на своей лежанке в вигваме Одинокого Вождя, слушал это все и думал. Я часто слышал, что женщины отворачиваются от мужчин с добрым, мягким характером, предпочитая людей грубых, порой распускающих руки, и впадают в зависимость от них. Тогда может быть, это почти неслыханное оскорбление, которое нанес Маленькая Выдра Питаки, было тем самым, что могло бы заставить её предпочесть его всем остальным. Долго хотел я просить её поставить вигвам вместе со мной, много раз была у меня возможность с ней поговорить, но из-за своей трусливой стеснительности я так и не дал ей ни малейшего намека о своем желании. Но теперь, тем самым вечером, когда она была так рассержена на Маленькую Выдру, а щека её горела от удара его ладони, я должен был сказать ей о том, что хочу сделать её своей женщиной.

Дождавшись случая, я остановил её, когда она, с ведром в руке, шла по тропинке за водой.

– Ох! Ты испугал меня, – сказала она. – И твои глаза, они такие большие и блестящие – что с тобой такое?

– Потому что они видят тебя, девушку, которую я хочу; – я сам удивился, как быстро и смело я ей ответил. – Женщина-Орел, я давно люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала моей женщиной, моей единственной женщиной. Моей женщиной, но не моей рабыней. Ты не будешь носить воду и дрова в мой вигвам, не будешь выделывать бизоньи шкуры и кожу для мокасин, потому что белые мужчины не требуют этого от своих женщин.

– Что? Ты тоже меня хочешь? – сердито спросила она. – Я даже за водой не могу сходить без того, чтобы кто-то не захотел сделать меня своей женщиной? Нет. Я говорю нет, я не стану твоей женщиной. Я собираюсь оставаться со своим отцом и делать для него все, что нужно; только так я могу оставаться свободной и счастливой.

Я ничего на это не ответил, просто стоял и смотрел на нее, и это продолжалось, несомненно, довольно долго, потому что она продолжила, уже более мягким тоном:

– Не смотри на меня так, но смотри, как если бы я была твоей сестрой. Я твоя почти-сестра, как Бешеный Волк – твой почти-брат. Как ты любишь его, так я хотела бы, чтобы ты любил и меня; это будет самая тесная дружба, и это всем нам пойдет на пользу.

– Ах! Киньяйи! Матсики пикси отокан! (Ах! Все кончено! Это не стоит птичьей головы!) – воскликнул я; это выражение означало, что мне теперь неважно, что со мною будет дальше.

С этими словами я резко отвернулся от нее. Но она схватила меня, развернула, крепко обняла и подарила мне долгий страстный поцелуй, а затем убежала, но не к реке, а обратно к лагерю, оставив меня в таком состоянии, что я едва мог дышать. Никогда меня не целовали так, как сейчас. И что ещё могло это означать, как не то, что, хоть она и отказала мне в том, чтобы стать моей женщиной, она действительно меня любила, и совсем не как сестра. Я отправился обратно к своей лежанке в вигваме Одинокого Вождя, и весь тот долгий вечер вспоминал встречу с ней, то загораясь надеждой, то снова впадая в отчаяние. Ладно, утром я должен был найти ещё одну возможность встретиться с ней наедине, и тогда…

Я поднялся на рассвете и сидел снаружи у самого вигвама, ожидая, когда она появится. Я мог слышать, как она в своём вигваме, всего в сорока футах от меня, разговаривала со своей матерью, и называла брата сонной головой, заставляя его подняться. Она вышла за дровами, сложенными сбоку от входа, и я знаком предложил ей пройти со мной к реке; она тряхнула головой и поторопилась назад с несколькими ветками.

– Нам нужна вода; принеси немного, – сказала её мать.

– Сходи со мной; я не хочу ходить одна по этой тропинке, – ответила она. – Там страшные густые кусты, через которые она проходит. Пойдем же; дай мне другой котелок.

Они вышли и прошли мимо меня – мать с улыбкой и словами приветствия, дочь так, словно не замечала меня, и я понял, что мне не удастся поговорить с ней наедине, если она захочет этого избежать.

Вышел её брат.

– Ха! Ранняя пташка, давно меня ждешь? Ну пошли, – сказал он, и мы пошли к реке для утреннего купания.

В тот день у меня не было возможности остаться с Питаки наедине; она все время была то с матерью, то с двумя другими женами Хромого Бизона, тщательно избегая меня, как я явно видел. Но почему? Не потому ли, что она любила меня, но боялась об этом сказать? Или потому, как она сказала, что я был её почти-братом, и не более того.

Последовавший второй день подобной тактики с её стороны привел меня в прекрасное настроение – я был рассержен, в отчаянии, и готов был спросить её, даже в присутствии её семейства, будет ли она моей. Но тут прибыл один из наших друзей из форта Бентон и передал мне записку от отца, короткую и говорящую:

«Дорогой Джерри; богаты е россыпи открыты на Лососиной реке, и я присоединился к старателям. Заехать за тобой нет времени. Поместил 500 долларов на твой счет у И.Г. Бейкера и С

. лучше оставайся там до моего возвращения. Будь умным и хорошим.

Твой отец Джон Талбот.»

Лососиная река? Река на западе Айдахо, до нее далеко. Там россыпи. Мой отец был человеком крупным и сильным; когда он вооружится киркой и лопатой, галька просто полетит! Он добудет свою долю золотого песка, если только он там действительно есть. Но я все же жалел, что он туда отправился, ведь наши дела шли отлично: у нас было товаров примерно на десять тысяч долларов, и торговля с индейцами шла хорошо. А работа на приисках зависела от удачи, и шансов у старателей было один против сотни, как я однажды слышал от благоразумного Джорджа Стила.

Я расспросил принесшего записку. Он сказал, что отец купил вьючные седла для семи лошадей из нашей упряжки, нагрузил их ящиками и свертками с едой, инструментами и прочими вещами, и, оставив фургоны и упряжь под присмотром Пятнистой Меховой Шляпы – Чарльза Конрада из компании Бейкера – отправился на юг с большой толпой всадников и вьючных лошадей. Они покинули форт, будучи в прекрасном настроении, крича и стреляя из ружей, и вели себя, словно пьяные.

Сидя на своей лежанке и размышляя над всем этим, я решил, что, раз уж отец не вернется к тому времени, когда шкуры и меха вновь станут ценными, мне придется самому заняться нашей торговлей. Но сейчас, пока впереди у меня долгие летние месяцы ожидания, я первым делом сделаю все возможное для того, чтобы Питаки стала моей, а затем вволю поохочусь вместе с Сайи и приму участие в многочисленных развлечениях в лагере.

Тут, едва я принял такое решение, к нам пришёл добрый старый Три Медведя и спросил нас, на пойдем ли мы с ним на некоторое время к Большим Внутренним озерам (озерам Святой Марии). Его сын, Оперение Стрелы, хочет поститься, чтобы получить видение, и он хочет, чтобы он вынес его на том же месте, где сам он получил такое видение, своего священного помощника, а это было на острове на нижнем из озёр. Солнечная Ласка, Росомаха и Хромой Бизона обещали пойти со своими семействами, и он очень хочет, чтобы мы присоединились к ним.

– Когда мы должны отправиться? – спросил Одинокий Вождь.

– Утром.

– Хорошо. Выйдем пораньше. Вы, женщины, слушайте меня: сегодня вечером вы должны сделать всё, чтобы снять лагерь.

– Конечно, ты пойдешь с нами, – сказал мне Одинокий Вождь.

Пойду ли я! В этом маленьком лагере у меня наверняка будет возможность касательно Питаки.

– Да, я пойду, – ответил я.

Мы поставили лагерь на нижнем озере