Эмма

– Вот уж не знаю, душенька. Я так очень удивился, когда впервые услыхал, что она собирается замуж.

– Мы непременно пригласим мистера и миссис Уэстон к нам отобедать, пока Изабелла будет здесь.

– Да, моя милая, ежели достанет времени. Ведь она приезжает всего на одну-единственную недельку, – с глубокой печалью произнес мистер Вудхаус. – За такой короткий срок ничего не успеть.

– Жаль, что они не смогут оставаться у нас дольше, но, очевидно, такова необходимость: к двадцать восьмому числу мистер Джон Найтли должен возвратиться в Лондон. Нам еще следует радоваться, papa, ведь они проведут у нас всю неделю, не уделив ни дня аббатству Донуэлл. В это Рождество мистер Найтли отказывается от своих родственных притязаний в нашу пользу, хоть у него сестрица с братцем и вовсе давным-давно не гостили.

– Бедняжке Изабелле, мой ангел, было бы очень тяжело жить где-либо, кроме Хартфилда.

Прав мистера Найтли в отношении брата мистер Вудхаус не признавал, как не допускал и мысли, чтобы кто-либо, помимо его самого, мог иметь права в отношении Изабеллы. Поразмыслив, он промолвил:

– Не пойму, к чему так рано уезжать ей, даже если должен ехать ее муж. Думаю, Эмма, я сумею уговорить твою сестрицу погостить у нас подольше. И ей, и детишкам это пойдет исключительно на пользу.

– Ах, papa! Прежде вам никогда не удавалось разубедить ее. Боюсь, не удастся и теперь. Изабелла не захочет разлучаться с мужем.

Последнее замечание было слишком бесспорно даже для мистера Вудхауса, которому оставалось лишь с сожалением вздохнуть. Видя, в какое уныние он пришел от напоминания о привязанности старшей дочери к супругу, Эмма поспешила переменить предмет разговора:

– Пока братец с сестрицей будут в Хартфилде, Харриет должна проводить у нас как можно больше времени. Уверена, дети ей понравятся. Мы ведь очень ими гордимся, верно, papa? Кто, хотела бы я знать, покажется ей красивее: Генри или Джон?

– В самом деле интересно! Бедные малютки! Как рады они будут у нас погостить! Они ведь очень любят Хартфилд, Харриет.

– Ах, сэр, разве можно не любить Хартфилд?

– Генри – славный мальчуган, но в Джоне больше сходства с матушкой. Генри, хоть он старший, назван в мою честь, а не в отцовскую. В честь отца назвали второго сынишку, Джона. Быть может, кого-то это удивляет, но Изабелле уж очень захотелось окрестить первенца Генри – мне кажется, это так мило! А мальчик он в самом деле очень смышленый. Все они на диво умны, и столько у них занятных повадок! Встанут, к примеру, подле моего кресла и скажут: «Дедушка, не дадите ли кусочка веревочки?» А однажды Генри попросил у меня ножик, но я сказал: «Ножики делают только для дедушек». Полагаю, отец частенько бывает к мальчикам слишком строг.

– Он лишь потому вам кажется строгим, – возразила Эмма, – что сами вы чрезвычайно мягки. Однако, сравнив его с другими отцами, вы перемените свое мнение. Он хочет, чтобы сыновья росли деятельными и выносливыми, поэтому, если проказничают, может иногда и побранить. Но ежели говорить вообще, то мистер Джон Найтли – нежный отец. В этом не может быть сомнения. И дети его обожают.

– А дядюшка, когда приходит, вовсе подбрасывает бедных крошек до самого потолка!

– Но им это нравится, papa! Для них это самое излюбленное развлечение. Если б дядя не положил им за правило поочередно уступать друг дружке, они бы, верно, всякий раз ссорились.

– Ну уж этого я никак не понимаю.

– Так всегда бывает, papa: одна половина мира не понимает того, в чем находит удовольствие вторая.

Спустя некоторое время, когда барышни собирались уже разойтись по своим комнатам одеваться к обеду (обедали в Хартфилде обыкновенно в четыре часа), вновь явился сочинитель неподражаемого акростиха. Харриет в смущении отвернулась, однако Эмма сумела принять гостя со своей обычной улыбкой. Быстрый ее взгляд тотчас различил в выражении лица викария волнение того, кто уже бросил жребий и теперь пришел узнать, что выпало на его долю. В качестве предлога к визиту он, однако, избрал намерение спросить, сумеет ли маленькая хартфилдская компания обойтись ближайшим вечером без него. Если он сможет быть хоть сколько-нибудь полезен, то все прочие дела подождут. Если же в нем не нуждаются, то он бы отобедал у своего приятеля Коула, который давно зазывал его к себе и которому он дал уже условное обещание. Эмма поблагодарила мистера Элтона, сказав, что ни в коем случае не желает стать причиной разочарования мистера Коула и что папенька ее без труда найдет, с кем сыграть партийку в роббер. Последовали галантные возражения, которые были любезно отклонены, и мистер Элтон хотел уже удалиться, как вдруг Эмма сказала, взяв со стола листок:

– Ах, вот то стихотворение, что вы у нас давеча оставляли. Мы вам очень за него признательны. Оно привело нас в подлинный восторг, и я решилась даже записать его в альбом мисс Смит. Надеюсь, ваш друг не будет в обиде. Разумеется, две последние строки я переиначила.

Мистер Элтон, по всей видимости, не знал, как на это ответить. Пробормотав что-то касательно оказанной ему чести, он растерянно поглядел на Эмму и на Харриет, а затем взял со стола раскрытую тетрадку и принялся изучать ее с большим вниманием. Желая сгладить неловкость момента, Эмма с улыбкой произнесла:

– Я прошу вас извиниться за меня перед вашим другом, но загадка, удавшаяся так славно, не должна быть достоянием лишь вас двоих. Тот, кто пишет столь изящно и по-рыцарски, получит одобрение любой женщины.

– Я не колеблясь могу сказать… – начал викарий, хотя на деле изрядно колебавшийся. – Вот что я вам скажу: ежели мой друг чувствует так же, как я, и ежели бы он видел, как я вижу, какой чести удостоилось скромное его произведение, то он, я нимало не сомневаюсь, счел бы сей миг счастливейшим мгновением своей жизни.

Кончив этот монолог и положив третрадку на стол, гость поспешно откланялся, и Эмма вздохнула с облегчением: как ни благонравен и ни любезен мистер Элтон, напыщенность его речей пробуждала в ней почти необоримое желание рассмеяться. Не в силах более противиться означенному позыву, она выбежала прочь, предоставив Харриет в одиночестве упиваться сладостными предчувствиями.

Глава 10

Была уже середина декабря, однако до сих пор погода не чинила барышням серьезных препятствий в регулярном совершении моциона, а потому утром следующего дня Эмма решила посетить бедную семью, жившую в небольшом отдалении от Хайбери.

Путь к одинокой хижине пролегал по Викариевой дороге. На этой тропе, отходившей под прямым углом от главной деревенской улицы (широкой, хотя и неправильной), стояло, как следует из ее названия, благословенное жилище мистера Элтона. Пройдя с четверть мили и миновав несколько небольших домишек, путник видел довольно неказистое старое здание, подступившее к дороге едва ли не вплотную. Столь неудобно расположенное, оно много выиграло в наружной привлекательности благодаря стараниям нынешнего своего владельца. Приблизившись к пасторскому дому, две юные дамы не могли не обратить на него внимательного взора и не замедлить шага.

– Ну вот, Харриет, сюда вы в скором времени отправитесь вместе с вашей тетрадкой.

– Ах какой миленький, какой чудесный дом! Мисс Нэш так хвалила эти желтые занавески!

– Теперь я нечасто хожу этой дорогой, – сказала Эмма, – однако, когда появится повод, постепенно освоюсь среди многочисленных изгородей, ворот, прудов и аллей этой части Хайбери.

Харриет, доселе, как оказалось, никогда не бывавшая в доме викария, выказала до того живое любопытство, что Эмма, взвесив все обстоятельства, могла усмотреть в этом лишь свидетельство любви, ибо здание было в той же степени «чудесно», в какой ум мисс Смит «быстр».

– Хорошо бы войти, но не могу подыскать благовидного предлога. Нет никакого слуги, о котором я могла бы расспросить экономку, нет и записки от папеньки.

Эмма задумалась, но ничто не шло ей на ум. Прождав в молчании несколько минут, Харриет заговорила:

– До чего все же удивительно, мисс Вудхаус, что сами вы такая прелестная, а до сих пор не вышли замуж и даже не обручены!

Эмма, смеясь, ответила:

– Собственная моя прелесть еще не причина для вступления в брак. Прелестными должны казаться мне другие, вернее, другой. Кстати сказать, я не только теперь не намерена выходить замуж, но и в дальнейшем едва ли пожелаю.

– Ох! Неужто вы можете так говорить? Ушам своим не верю!

– Чтобы я переменила свое мнение относительно замужества, мне должен встретиться кто-то такой, что будет много превосходить всех, кого я знала до сей поры. Мистер Элтон, – пояснила Эмма, исправляя невольную оплошность, – не в счет. Да я, пожалуй, и не желала бы видеть такого необыкновенного мужчину. Искушение мне ни к чему, ведь сделаться еще лучше моя жизнь уж не может. Значит, выйдя замуж, я вскоре должна буду пожалеть об этом шаге.

– Боже мой! До чего странно слышать подобные речи от женщины!

– Я чужда всего того, что обыкновенно побуждает девиц к замужеству. Будь я влюблена, это, само собой, меняло бы дело. Однако ж я никогда не была влюблена прежде и, наверное, никогда не влюблюсь впредь. Любовь не сообразна ни с укладом моей жизни, ни с моей натурой. А без любви мне нет причины отказываться от нынешнего положения, которым я вполне довольна. Состояние, простор для деятельности, положение в свете – все это у меня есть. Полагаю, лишь немногие женщины в той же мере чувствуют себя хозяйками в имениях своих мужей, в какой я вольна распоряжаться у себя дома. Нигде, нигде меня не будут так любить и так ценить. Кроме папеньки, нет мужчины, в чьих глазах я всегда была бы так хороша и так права.

– Но ведь в конце концов вы сделаетесь старой девой, как мисс Бейтс!

– Ах, Харриет, к чему вы так пугаете меня? Разве вероятно, чтобы я когда-нибудь стала похожа на это существо – глупенькое, надоедливое, вечно улыбающееся, вечно благодарящее всех за всякий пустяк без разбору, вечно болтающее обо всем подряд? О, если б я могла такое хоть в мыслях допустить, то завтра же вышла бы замуж! Но я уверена, что между нами не может быть иного сходства, кроме незамужнего положения.

– Однако ж старой девой вы все-таки станете, и это ужасно!

– Не печальтесь, Харриет, бедность мне не угрожает, а только она и делает безбрачие жалким в глазах добрейшей нашей публики. Одинокая женщина, если очень стеснена в средствах, и в самом деле неизбежно превращается в глупую и докучливую старую деву, предмет насмешек соседских детей, но ежели имеет приличный доход, то люди смотрят на нее с уважением, находя в ней разумную и приятную собеседницу. Сперва может показаться, будто порочность света – единственная тому причина, однако бедность и вправду иссушает ум, а также портит нрав. Кто едва сводит концы с концами, кто вынужденно ограничивает свои знакомства узким кругом необразованных простолюдинов, тому недолго самому сделаться грубым и сварливым. К мисс Бейтс мои слова, однако, не относятся. Бедняжка чересчур добродушна и чересчур глупа, чтобы быть мне ровней, в остальном же мила, и все ее любят, невзирая на малый доход и стародевичество. Стесненные обстоятельства не сделали из нее скряги: я убеждена, что, будь у ней всего шиллинг[7 - Один шиллинг (была в обращении до 1971 г.) равен двенадцати пенсам.], она бы шесть пенсов раздарила. У людей нет причин ее сторониться, и это славно.

– Боже правый! Но что вы станете делать? Чем будете себя занимать, когда состаритесь?

– Если я сколько-нибудь знаю свою натуру, Харриет, у меня деятельный ум, и пищи для него имеется в избытке. Полагаю, лет в сорок-пятьдесят я найду ему применение с той же легкостью, что и в двадцать один год. То, чем обыкновенно бывают заняты женские руки и головы, останется так же доступно мне, как и теперь. Во всяком случае, едва ли меня ждут большие перемены. Пожалуй, рисовать я стану меньше, зато читать – больше. Заброшу музыку, но займусь плетением гобеленов. Что до предметов любви и участия, отсутствие коих вправду составляет одно из зол незамужнего положения, то и в них я не буду испытывать недостатка: забота о детях дорогой моей сестрицы, полагаю, даст мне все, в чем только может нуждаться стареющая душа. Изведаю я и надежды, и опасения. Чувства мои не будут, конечно, равны материнским, но пылкой слепой любви я и не хочу – она лишила бы меня покоя. Ах, мои племянники и племянницы! Девочки могли бы часто гостить в моем доме…

– А знаете ли вы племянницу мисс Бейтс? Вернее, вы, должно быть, раз сто ее видали, но представлены ли вы друг дружке?

– О да, нас вынуждают знакомиться всякий раз, когда она приезжает в Хайбери. Вот уж, кстати сказать, что охлаждает мое желание становиться любящей теткой. Не дай мне бог так докучать людям разговорами обо всех маленьких Найтли вместе взятых, как мисс Бейтс – болтовней о своей Джейн Фэрфакс. Мне уже от одного имени делается тошно! Каждое ее письмо перечитывается по сорок раз, все любезности, какие она просила передать знакомым, повторяются снова и снова, ну а если она пришлет рисунок для корсажа или подвязки для бабушки, то целый месяц кряду ее тетенька ни об чем другом не говорит! При всей моей благожелательности к Джейн Фэрфакс она утомляет меня до смерти!

Праздный разговор между барышнями прекратился, когда они приблизились к цели своего путешествия. Зная сострадательность Эммы, бедняки могли так же рассчитывать на ее терпеливое участие и добрый совет, как и на утешение, проистекающее из ее кошелька. Она знала жизнь простых людей, снисходительно смотрела на их невежество и слабость перед соблазнами, чуждая романтических представлений о высокой добродетели тех, чьи умы не тронуты образованием. Горести обездоленных вызывали в ней неизменное сочувствие, а помощь ее всегда бывала дельной и оказывалась с охотой. В той хижине, которую Эмма посетила сегодня, совместно властвовали нищета и недуг. Просидев столько времени, сколько ее присутствие и советы могли приносить пользу, она собралась уходить и, покинув хижину, с чувством сказала своей компаньонке:

– Время от времени всякий из нас должен видеть такие картины. В сравнении с ними все другое кажется пустяком. Теперь, наверное, я до конца дня не смогу ни о чем думать, кроме этих несчастных созданий. А может быть, и дольше. Кто знает, когда воспоминания о них перестанут тревожить мой ум!