Моя строптивая леди

– Прости, милая! – Верити бросилась обнимать сестру. – Мне не следовало упоминать о волосах. Но ведь они отрастут!

– Конечно, отрастут. Если помнишь, отец обрил меня наголо. А чего наговорил при этом! – Она передернула плечами, словно сбрасывая груз неприятных воспоминаний. – Зато он исправил дело, вынудив меня надеть мужское. Бритоголовая женщина выглядит нелепо, а юноша всегда может надеть паричок. Согласись, из меня получился недурной парень, и сейчас это кстати. Никому в голову не придет выискивать во мне женщину.

– Отец смягчится… – начала Верити, но Честити перебила ее:

– Не упоминай о нем! Он прогнал меня с глаз долой, а я за это вычеркнула его из своей жизни.

– Но ведь он всегда желал нам добра, – вздохнула сестра.

– Он желал добра в первую очередь себе.

– Как ты можешь так говорить о родном отце!

– Если он тебе такой родной, отчего же ты не спешишь в его любящие объятия?

Верити помолчала, скатывая пару чулок, потом подняла взгляд.

– В самом деле, после всего случившегося…

Зная, как много означают для Верити родственные узы и как она мучается своим отношением к отцу, Честити обняла ее. Ведь ее собственная вера в отцовскую справедливость тоже рухнула не сразу.

– Все образуется, вот увидишь. Мы наладим свою жизнь без помощи отца. «Непогрешимый», скажите на милость! Тот, кто первым назвал его так, не слишком разбирался в людях.

– Я много думала над твоими вчерашними словами и нахожу, что наш союз с сэром Уильямом не имел особого смысла, а уж твой с сэром Генри – и того меньше. Возможно, с годами отец впал в слабоумие.

– О нет, ты не права. Для этого он все еще слишком молод и полон сил. Он яростно жаждет власти и, без сомнения, имел свои причины выдать нас за Вернемов.

Принц Фредерик Уэльский скончался десять лет назад. Граф Уолгрейв, его ровесник и близкий друг, связывал с ним все свои амбиции, выжидая, когда умрет старый король и трон перейдет к Фредерику. По иронии судьбы тот умер сравнительно молодым, и наследником был объявлен младший сын, ныне король Георг III, всецело находившийся под влиянием своей матери принцессы Августы и Бьюта, ее фаворита-шотландца. Такой поворот событий дорого обошелся графу Уолгрейву.

– Бедный отец, – пробормотала Честити насмешливо. – Когда хочешь быть ближе к трону, следует играть на обе стороны – так, на всякий случай. Зря он пренебрегал леди Августой.

– И восстановил ее против себя, всячески занимая время принца Фредерика. А все потому, что, по его мнению, женщины не заслуживают внимания.

– Похоже, у него никогда не было дара предвидения, – сказала Честити после короткого раздумья, – иначе как объяснить это слепое стремление связать наше имя с Вернемами? Разве что сэр Уильям имел какой-то вес.

– Вес? – Верити хмыкнула, не поворачиваясь от сундука. – В глазах леди Августы? Никогда! Она терпеть не могла сэра Уильяма, как и любого недруга Бьюта, с которыми ее связывают узы безмерной симпатии.

– Узы бесстыдной симпатии.

– Честити!

– Разве не так? Если для тебя это ново, ты поистине слепа. Бесстыдство объясняет эту симпатию – у красавчика Бьюта мозги с горошину и кроличья отвага!

– Право же, Честити! – Верити попыталась удержаться от смешка, но не сумела. – А если честно, здесь я вполне согласна с отцом: такой фаворит опаснее для страны, чем любой внешний враг. К несчастью, Бьют держит в руках не только королеву-мать, но и юного короля.

– Отец не колеблясь ухватился бы за шанс изменить положение дел.

– Но ведь ты не думаешь, что братья Вернемы могли ему в этом помочь?

– Кто знает? Отец как-то упомянул, что выискивает доказательства связи Бьюта с якобитами, его поддержки принца Чарлза в 1745-м. В ту пору многие заигрывали с якобитами, поскольку казалось, что тем удастся вернуть Стюартов на трон.

– А когда мятеж был подавлен, большинство переметнулось на сторону их противников. Гнусное двуличие!

– Помнится, сэр Уильям был в составе комитета по разоблачению тайных сторонников якобитского движения.

– Увы! – признала Верити, дрожа от отвращения. – Он обожал распространяться на эту тему и так злорадствовал, что мне было неизменно жаль этих несчастных. Вот кому было по душе издеваться над людьми! Единственный способ выкрутиться – дать ему взятку. Все это помогло ему подняться от скромного сквайра до заметной фигуры, пусть и в местных масштабах.

– Неприятный человек, – рассеянно сказала Честити, думая о своем. – Допустим, за время работы в комитете сэру Уильяму удалось узнать сведения, которые могли бы скомпрометировать Бьюта, и отец перекупил часть их ценой твоего брака. Кто его знает, этого шотландца…

– Ты ошибаешься, сестра, – поразмыслив, сказала Верити. – Бьют не слишком умен, но безгранично предан трону. Что с того, что он шотландец? Не все они были на стороне якобитов, что бы там ни твердила досужая молва.

– Наверное, ты права.

Честити взялась помогать сестре укладываться и молча занималась этим, пока в груде пеленок не нашарила запечатанный конверт.

– Это еще что такое?

– Так, ничего! – Верити виновато отвела глаза.

Осмотрев документ, Честити обнаружила, что он состоит из двух листов бумаги, сложенных вчетверо и скрепленных печатью на каждом углу. Она вопросительно глянула на сестру.

– Не знаю, что с этим делать. Однажды сэр Уильям показал мне, где это хранится, и взял с меня клятву, что после его смерти я немедленно передам это лорду Мэнсфилду, верховному судье. Я поклялась на Библии!

– Исключено! – решительно заявила Честити, хорошо знавшая скрупулезную честность сестры. – Ты никому ничего не станешь передавать, пока не обвенчаешься с Натаниелем.

– Хорошо, – неохотно согласилась Верити. – Все равно ведь Мейденхед находится на пути к Лондону, так что клятву я не нарушаю.

– Именно так. – Честити повертела документ в руках. – Как по-твоему, что в нем?

– Не имею ни малейшего понятия, но знаю одно: сэр Уильям не желал, чтобы этот документ попал в руки его брата. Возможно, это поправка к завещанию.

– О лишении Генри опекунских прав? Тогда давай поскорее это вскроем!

– Нет, что ты! – Верити в испуге выхватила документ. – Со сломанными печатями он будет недействителен!

– Да, но… – Честити оборвала фразу и сменила тему. – Ну и Бог с ним, ведь сейчас главное – добраться к Натаниелю. Там обсудим, как действовать дальше.

– Не обсудить ли это сейчас, с лордом Сином?

– Ты с ума сошла! Мы даже не знаем, о чем этот документ! Не хватало еще, чтобы в руки одного из Маллоренов попало то, что может быть использовано против нас. Спрячь его получше, а я пойду переоденусь.

Когда она ушла, Верити спрятала документ и вздохнула, размышляя над плачевным положением дел. Ее собственная ситуация еще могла улучшиться, но судьба сестры была решена. То, что граф Уолгрейв из корысти пытался принудить Честити к браку с Генри Вернемом, было из ряда вон выходящим.

Когда разразился скандал, Верити находилась на последних месяцах беременности. Сэр Уильям не преминул поставить ее в известность, кипя от гнева и возмущения: еще бы, ведь Честити отвергла его родного брата. Он обрисовал ее поступок в самых черных красках, однако позже Верити выслушала ту же историю из ее собственных уст.

Генри Вернем, десятью годами моложе брата, походил на него только внешне. Уильям был откровенно груб и жаден, Генри был скользкий тип. Он был недурен собой, но не имел особых талантов и занимал незначительный пост в суде. Иными словами, он был ничтожеством и не мог предложить ничего, кроме имени и фамильных связей. Тем не менее он имел наглость просить руки самой блестящей дебютантки сезона, и, вместо того чтобы рассмеяться ему в лицо, могущественный граф Уолгрейв приказал дочери принять предложение. Честити и не подумала, сочтя это шуткой. Гнев отца быстро развеял ее иллюзии, однако она упорно стояла на своем, стоически вынося лекции о пользе послушания и всевозможные запреты, призванные наставить ее на путь истинный. Даже угроза заточить ее в провинции не возымела должного действия: Честити заявила, что предпочитает участь затворницы сомнительным знакам внимания Генри Вернема.

В ту ночь она мирно уснула в своей постели, чтобы проснуться в полночь от крика и шума. Усевшись, она увидела в распахнутых дверях отца с миной притворной ярости на лице, а за его спиной – полдюжины тех, кто в то время гостил в Уолгрейв-Тауэрс. К ужасу и возмущению Честити, в ее постели возлежал Генри Вернем. Она тотчас поняла смысл происходящего: спектакль был призван уверить всех, что она уже состоит в связи с этим человеком, чтобы отец мог «прикрыть грех» браком. Он ни минуты не сомневался, что она покорится, – в конце концов, что еще остается настоящей леди перед лицом публичного скандала?