Моя строптивая леди

Эффект получился исключительный.

– Похоже, вы часто переодеваетесь в женское, – заметила пораженная Честити.

– Отнюдь нет. – Син самодовольно улыбнулся. – Просто мне приходилось и одевать, и раздевать немало женщин. Только не нужно чувствовать себя обделенным, юный Чарлз. Ваш черед тоже настанет.

Разумеется, он не имел в виду того, что пришло на ум Честити: как эти загорелые руки снимают с нее одежду. Сладостное видение заставило совершенно отрешиться от действительности, и, когда Син взял ее за плечо, девушка вздрогнула и едва не отскочила в сторону, Бог знает чего ожидая. Но он лишь повернул ее к двери.

– Посмотрим, что скажет Верити.

– Господи Боже! – воскликнула та при их появлении. – Если бы я совершенно точно не знала, кто вы на самом деле, мне бы это и в голову не пришло!

– Будем надеяться, что не придет и другим.

Син внимательно оглядел молодую женщину. Верити вполне могла сойти за не слишком опрятную горничную или кормилицу. На ней была полотняная сорочка с длинным рукавом, юбка в полоску и шнурованный лиф практичного, но отталкивающего цвета жидкой грязи. К этому она добавила передник и косынку, стянутую на груди узлом, а волосы спрятала под чепец – все это поразительно сочеталось с шалью и капором. Сина озарила неприятная догадка.

– Представляю, что подумают люди, – заметил он небрежно. – Что я одеваю свою прислугу в поношенную одежду из ближайшего сиротского приюта.

Выразительное лицо Верити подсказало, что он не так уж далек от истины. Оставалось выяснить, от какой.

– Какая разница! – резко вмешалась Чарлз. – Скажите лучше, узнают сестру или нет?

То, что еще осталось от некогда белокурых роскошных волос Верити, было, судя по всему, вымазано сажей на жиру и как раз создавало эффект неопрятности. Син не мог не признать, что маскарад удался на славу.

– Вполне сойдет – если не с хорошими знакомыми, то с теми, кто просто видел объявление о розыске. Проверок тоже можно не опасаться. Судите сами, я не той масти и к тому же старше, особенно в виде женщины. Сколько бы вы мне дали? Лет тридцать пять?

– Пожалуй, – сказала Верити. – Наша возьмет, ведь правда, милорд?

– Вне всякого сомнения.

Молодая женщина протянула Сину обе руки, а когда он принял их в свои, крепко поцеловала его в накрашенные губы.

– Как я рада, что мы вас повстречали!

– Похитили, – сердито поправила Чарлз.

Син повернулся к ней и поцеловал, как только что Верити – его. Девушка отшатнулась и судорожно отерла рот.

– Тысяча извинений, мой юный друг! – сказал Син дрожащим голосом (он изо всех сил боролся со смехом). – Боюсь, я слишком хорошо вошел в свою новую роль.

– Еще одна подобная выходка – и я выпущу вам кишки! – отчеканила дама его сердца, схватила что-то из приготовленных в дорогу вещей и пулей вылетела из дому.

* * *

К полудню Син был уверен, что приключений ему не дождаться и все кончится смертельной скукой. Где опасности, думал он, зевая, где риск? Где, черт возьми, дракон, которого ему предстоит сразить в ожесточенной схватке?

Пока он лишь трясся по дорожным выбоинам, чувствовал холодок ноябрьского дня и дискомфорт женского наряда: ноги путались в юбке, грудь чесалась от соприкосновения с шерстью, капор натирал, шаль душила. Он мог бы снять капор, но не решался из страха, что какой-нибудь проезжий заглянет в окошко, опущенное, чтобы продемонстрировать беспечность и невиновность.

После получаса страданий Син не выдержал и развязал бант, безбожно натиравший ухо.

– Какой болван придумал такую шляпку? – проворчал он шепотом, чтобы не разбудить спящего ребенка.

– Все самое грубое от носки смягчается, – мрачно заметила Чарлз.

– Не лучше ли просто покупать что помягче?

– Лучше. Но дороже.

– Можно узнать, где вы нашли этот капор?

– У проезжей дороги, – съехидничала Чарлз. – Увы, милорд, в наших сундуках не сыщется ничего достаточно изысканного для джентльмена вашего толка.

– Почему?

– Откуда нам взять такое?

– Все это немного странно, – сказал Син, глянул на Верити (у той был встревоженный вид) и снова повернулся к Чарлз. – В вас обоих заметно хорошее воспитание, а ваша одежда, мой юный друг, сшита у хорошего портного. Разве не естественно с моей стороны ожидать и качественных женских вещей?

– Я не ношу женского, – произнесла девушка подчеркнуто ровным голосом.

– Тогда откуда взялись капор, передник и прочее? – настаивал Син.

– Мы с няней мастерим такие вещи для приюта Марии Магдалины в Шефтсбери.

Это было вполне правдоподобное объяснение, если вспомнить истинный пол Чарлз, но Син не преминул воспользоваться ее промахом.

– Какая трогательная благотворительность… особенно с вашей стороны, мой юный друг.

Девушка прикусила губу.

– Не приписывай себе чужих заслуг, брат, – вмешалась Верити поспешно.

Карета повернула на постоялый двор, и это положило конец беседе.

Перемена упряжки затянулась надолго: в отсутствие грума некому было срочно ее потребовать, да и конюхи не слишком усердствовали, видя такой недостаток прислуги. Правда, беглецы все еще двигались в том же направлении, что и Син накануне, и ничто не мешало пользоваться личными четверками маркиза Родгара, но Хоскинзу было дано указание избегать тех постоялых дворов, где они стояли. Маркиз в эти дни находился в Лондоне, но рано или поздно он узнал бы об исчезновении брата и что-нибудь предпринял. Совсем ни к чему было наводить его на след. Сина не прельщала перспектива быть «спасенным» вторично.

Однако отсюда следовало, что ехать придется на почтовых, хуже кормленых и плохо отдохнувших. Хоскинз впал в уныние и ворчал, что с тем же успехом можно разъезжать на крестьянской телеге. Его настроение мало-помалу передалось остальным.

Пока меняли лошадей, Син осмотрелся в поисках объявления о розыске, но его не оказалось. Не было и не в меру любопытных глаз. Невольно думалось, что и сам розыск – лишь плод воспаленного воображения. Тем не менее Верити вздрагивала от каждого звука. Ее нужно было как можно скорее передать с рук на руки майору Фрейзеру.

Карета только-только выехала со двора, как ребенок проснулся и захныкал. В считаные секунды хныканье переросло в громкий и невообразимо пронзительный крик. Казалось странным, что этот звук рождается в столь крохотной груди. Верити, розовея, приложила дитя к груди и прикрылась косынкой, а Син деликатно отвернулся. Довольное чмоканье заставило его подумать сперва о мадонне с младенцем, потом о кормящих матерях вообще и, наконец, о матери его собственного ребенка. Он покосился на Чарлз, размышляя о странности того, что женские соски одинаково хороши и для поцелуев, и для выкармливания детей.

Дети? Брак?

Син нахмурился, удивляясь себе. Супружеская жизнь не подходит солдатской никаким боком, да и нелепо приплетать к мыслям о браке эту странную девушку, весьма скупо наделенную обычными атрибутами женственности. Хотя, конечно, из нее вышла бы превосходная супруга военного – с таким-то бесстрашием…

Наевшись, ребенок не уснул, как ожидалось, а раскричался снова. Он извивался и вопил, малиновый от натуги, а Верити, почти такая же малиновая от смущения, пыталась его утихомирить: ворковала, покачивала, похлопывала. Син смотрел в окно, готовый зажать уши руками.

Когда крик немного утих, он осмелился бросить взгляд. Маленький Уильям был теперь на руках у Чарлз, державшей его с куда большим знанием дела, чем можно ожидать от юноши. Последовала серия все более коротких криков, словно ребенок изнемог и постепенно засыпал. Однако ему требовалась лишь передышка: не успели взрослые вздохнуть с облегчением, как он брыкнул ногами, набрал побольше воздуха и разразился такими воплями, что прежние просто в счет не шли. Син решил, что так можно кричать только от ужасной боли, и перепугался, что младенец испустит дух прямо у него на глазах (насколько он знал, детям было свойственно умирать от разной ерунды).