Рай и ад. Великая сага. Книга 3

Большинство инструкторов были пожилыми сержантами, которые здесь просто тянули время до пенсии. Чарльз изо всех сил старался выглядеть в их глазах неопытным и неловким. Во время урока верховой езды без седла он нарочно свалился со своей плохонькой учебной лошаденки. Он растерянно листал инструкцию по обращению со строевым оружием и на занятиях по стрельбе никогда не попадал в десятку, только в самый краешек мишени. Так продолжалось до тех пор, пока один инструктор не заболел и его не сменил другой, приземистый сержант Ганс Хейзен. Это был очень грубый и злой человек, поговаривали даже, что из-за его гнусного характера его трижды разжаловали из старших сержантов.

После упражнений с саблей Хейзен отвел Чарльза в сторону:

– Рядовой Мэй, у меня есть подозрение, что вы не из каролинского ополчения. Вы стараетесь выглядеть неуклюжим, но я видел некоторые ваши движения, когда вы думали, что я слежу за кем-то другим. – Он выпятил подбородок и рявкнул: – Где вы тренировались? В Вест-Пойнте?

Чарльз посмотрел на него сверху вниз:

– В легионе Уэйда Хэмптона, сэр.

Хейзен потряс пальцем:

– Я с вами разберусь. Ненавижу лжецов почти так же, как снобов из Вест-Пойнта… или вас, южанчиков.

– Да, сэр! – громко произнес Чарльз.

Он продолжал смотреть на сержанта. Хейзен первым отвел взгляд и от этого взбесился еще сильнее.

– Посмотрим, на что вы способны. Сто кругов по дорожке, бегом! Марш!

После этого капрал Хейзен не отставал от Чарльза, постоянно кричал на него, цеплялся ко всему, что бы тот ни делал, и каждый день выспрашивал его о прошлом, вынуждая лгать. Но несмотря на все это, а может, как ни странно, и благодаря тому, что Хейзен распознал в нем кадрового военного, Чарльз был счастлив вернуться в армию. Он всегда любил ее надежный, раз и навсегда заведенный порядок, сигналы горна, строевые учения. Он до сих пор чувствовал дрожь в спине, когда слышал, как горнисты играют «По коням!».

Держался он особняком и товарищей себе не искал. Большинство солдат объединялись в пары, чтобы облегчить тяготы службы и разделить с кем-нибудь свои страдания, но Чарльз предпочитал быть один. Так прошло три недели, хотя за это время внезапные приступы отчаяния и накрывали его. Внезапно возвращались мысли о прошлом, его охватывало мучительное чувство, и он обзывал себя отпетым дураком за то, что вернулся в армию синих мундиров. Именно в таком настроении одним субботним вечером он покинул лагерь и отправился к безымянному палаточному городку по другую сторону главной подъездной дороги.

Здесь жило много рядовых вместе с женами, которые работали в гарнизонной прачечной, чтобы добавить что-нибудь к армейскому жалованью мужей. Гражданские сбывали здесь сомнительный виски в больших палатках, кроткие индейцы-осейджи продавали бобы и кабачки со своих близлежащих ферм, а элегантно одетые джентльмены ночи напролет играли в покер и фараон. Чарльз даже заметил, как несколько безнадежно тупых рекрутов делали ставки, играя с ловкими шулерами в три карты Монте или в наперстки.

В любой из палаток с подвешенным снаружи красным фонарем были доступны развлечения иного рода. Чарльз заглянул в одну и провел полчаса с невзрачной молодой женщиной, которая очень старалась доставить ему удовольствие. После этого физически ему стало легче, но воспоминания об Августе Барклай нахлынули с новой силой, и он никак не мог отделаться от ощущения, что осквернил память о ней.

Когда он шел через городок, за ним увязались двое мальчишек, выкрикивая дразнилку, сочиненную на мелодию известной песни:

Солдатик, солдатик, работать не хочешь?
Зачем же, уж лучше рубашку продам…

Да, похоже, армию здесь ценили высоко. Как только закончилась война, солдаты снова стали никому не нужной чернью. Ничего не изменилось.

Он провел в казармах Джефферсона месяц, когда пришло назначение. Ему и еще семерым рекрутам дали двенадцать часов на сборы, после чего пароход должен был отвезти их вверх по реке Миссури, через весь штат Миссури, в канзасский форт Ливенворт. Основанный в 1827 году полковником Генри Ливенвортом на правом берегу реки, теперь это был самый важный военный гарнизон на Западе. Там же располагалась штаб-квартира Миссурийского военного округа и главный склад снабжения для всех фортов между Канзасом и континентальным водоразделом. В Ливенворте их должны были встретить и доставить к месту службы на северную границу Техаса в Шестой кавалерийский полк. Эта новость обрадовала Чарльза. Он любил суровую красоту Техаса, где перед войной служил в гарнизоне Кэмп-Купер.

Пока над казармами бушевала гроза, Чарльз укладывал нехитрые пожитки в саквояж и маленький деревянный сундучок, в котором держал армейскую одежду. Потом надел синюю гимнастерку с отложным воротником и фуражку с изображением перекрещенных сабель – эмблемой кавалерии для рядового и младшего командного состава. Гроза вскоре утихла, и он под легким дождичком пошел к палаточному городку, насвистывая переделанную в веселый марш мелодию песенки, напоминавшей ему о доме.

Бушевавшая недавно непогода опрокинула несколько маленьких палаток и размыла земляные дорожки. Чарльз направился к ярко освещенной палатке, самой большой из тех, где продавалась выпивка, прозванной Египетским дворцом, потому что ее владелец приехал сюда из Каира, штат Иллинойс. Палатка была потрепанной и ветхой. Внутри грязноватая занавеска делила ее на две части – офицерскую и ту, где веселились рядовые и гражданские. Здесь продавали дрянной дешевый виски, но Чарльз потягивал его с удовольствием, которого давно не испытывал.

Сразу после того, как он заказал вторую порцию, в палатку вошли три шумных сержанта. Среди них был Хейзен, он едва держался на ногах и явно начал наливаться спиртным уже какое-то время назад. Заметив в конце дощатой барной стойки Чарльза, он сказал что-то о дурном запахе.

Чарльз уставился на него тяжелым взглядом и смотрел, пока тот не отвернулся и не стал громко заказывать выпивку для себя и приятелей. Чарльз облегченно вздохнул, радуясь, что Хейзен не стал лезть на рожон. Для ссоры у него было слишком хорошее настроение.

Которое закончилось через десять минут.

Идя к офицерской половине, какой-то невысокий, тщедушный человек заметил среди рядовых знакомое лицо. Он отвел взгляд, прошел вперед шага три, резко остановился и от изумления открыл рот. Потом круто развернулся и всмотрелся в сизый дым, висевший в палатке.

Ошибки быть не могло.

Он пошел в сторону бара, на щеках проступили красные пятна. Мужчины заметили его взгляд и умолкли.

С решительным видом офицер направился к концу стойки. Возможно, важной походкой он пытался восполнить недостаток роста, едва достигавшего пяти футов шести дюймов. Он шел, расправив плечи, напряженной походкой человека, слишком поглощенного армейскими формальностями. Весь его облик, включая нафабренные кончики усов и безупречную эспаньолку, выдавал в нем педанта и аккуратиста.

Судя по желтому цвету лампасов и нашивок на рукавах, служил он в кавалерии.

Серебряные дубовые листья на погонах говорили о звании подполковника. Он прошагал вдоль стойки, нарочно толкнув какого-то бородача-штатского с индюшиным пером в волосах и в куртке из оленьей кожи, расшитой иглами дикобраза и яркими бусинами в форме бриллиантов, отчего тот расплескал виски.

– Эй, ты, козлина! – огрызнулся бородач.

Когда он повернулся, бусины на его куртке сверкнули, отразив свет. Пятнистая собака, лежавшая у его ног, отозвалась на тон хозяина и зарычала на офицера, который прошел дальше без извинений, крепко сжав рукоять сабли.

– Капитан Венейбл, сэр… – услышал Чарльз голос Хейзена, когда офицер подошел к троим приятелям.

Значит, серебряные листья были знаком временного чина, подумал Чарльз.

– Хейзен… – коротко бросил офицер, проходя дальше.

Чарльз наблюдал за ним, и у него начало покалывать в затылке. Он не знал этого человека, но что-то в его лице насторожило его.

В двух шагах от Чарльза Венейбл остановился:

– Я заметил вас еще на улице, рядовой. Назовите себя.

Изо всех сил стараясь говорить не как южанин, а хотя бы как уроженец приграничных штатов, он произнес:

– Чарльз Мэй, сэр.

– Лжешь, черт тебя побери! – Офицер выхватил стакан из руки Чарльза и выплеснул содержимое ему в лицо.

Вокруг поднялся гул голосов, а потом так же внезапно наступила тишина. Виски капал с подбородка Чарльза и стекал с дощатой барной стойки. Чарльзу хотелось врезать этому плюгавому наглецу, но он сдержался, потому что не понимал, что происходит. Он был уверен, что это какая-то ошибка.

– Капитан… – начал было он.

– Для тебя я полковник! И не пытайся снова врать! Никакой ты не Мэй, ты Чарльз Мэйн! Окончил Вест-Пойнт в пятьдесят седьмом, за два года до меня. Ты и тот проклятый бунтовщик Фиц Ли еще были не разлей вода.

Чарльз внезапно вспомнил его, но еще попытался блефовать:

– Сэр, вы ошибаетесь…

– Как бы не так! Ты помнишь меня, а я помню тебя. Гарри Венейбл. Ты четыре раза вносил меня в рапорт за грязь в комнате. И каждый раз я получал двадцать штрафных очков. Я чуть не набрал две сотни и не пошел по Кентерберийской дороге из-за тебя!

Даже будучи в стельку пьяным, Хейзен все понял. Он вытер нос и воскликнул, обращаясь к дружкам:

– Ну, что я вам говорил? Я сразу его раскусил! – Он отошел от бара на случай, если Чарльз попытается броситься к выходу.

А Чарльз не знал, как мирно выйти из этой ситуации. В памяти всплыли и другие подробности, включая кадетское прозвище Венейбла. Его прозвали Симпатягой, хотя произносили это обычно с издевкой. Никому не нравился этот противный недомерок. Он был слишком правильным и педантичным.

– Тебе пришлось соврать, чтобы вернуться в кавалерию, – сказал Венейбл. – Выпускники Вест-Пойнта не подлежат амнистии.