Человек в темноте. Серия «Мир детектива»

Старуха вернулась с кухни, продолжая говорить:

– Джейн Пребль положила фотографию в молитвенник, чтобы все в церкви видели. Вы не можете себе представить, что творилось в воскресенье. Люди стояли целой толпой. Фермер Нокс первый взял фотографию, а другие смотрели через его плечо. Раньше, чем он надел очки, на нос, кто-то прочел подпись под снимком и закричал: «Да это наша мисс Стелла!» Тогда он тоже прочел и всем показал: «Смотрите, – говорит, – это, правда, мисс Стелла. Кто бы сказал, что эта знатная леди скакала когда-то, как мальчишка, на моем пони Буллере?» А старый Джек Уич сказал: «Да, всегда она была сорви-головой. Не поверишь теперь, что я ее два раза ловил в саду, когда она воровала у меня вишни и яблоки». Тут Боб Эймс тоже что-то вспомнил, а бабы затрещали как сороки. Но старый Нокс снял очки и сказал: «Мало ли что было, теперь она настоящая леди. Смотрите, за какого красавца-парня вышла замуж!» А Джейн Пребль вырвала у него из рук фотографию и возмутилась: «Да как ты смеешь так говорить! Это же барон! Мужиком ты был, мужиком и остался!» Вот как она ему ответила… Язык у нашей Джейн такой, что она всякому рот заткнет.

Старуха, видно, что-то заметила. Потому, что словесный поток вдруг оборвался. Наступила пауза.

– Вы плохо себя чувствуете, барыня… простите, миледи, я хотела сказать…

Миссис Спеддинг была поражена и встревожена.

– О, нет… просто я… Да… я немного устала после вчерашнего. Дайте мне воды, пожалуйста…

Старуха поспешила на кухню. В то же мгновение дверь чулана раскрылась. Кинлох был схвачен за руку и водворен в одно мгновение обратно в свою комнату, по другую сторону коридора. От поспешности у него захватило дыхание. Женщина, которой только что едва не стало дурно, оказывается, притворялась. Напрасно он испытывал сочувствие. Внезапная слабость и просьба принести воду, были придуманы для того, чтобы остановить опасную болтовню и убрать миссис Спеддинг на минуту из коридора. Она не доверяла ему. Она отказалась сообщить название деревни. А теперь прибегла к обману, чтобы заткнуть рот старухе… Симпатия, которую Кинлох начинал испытывать, рассеялась. Поэтому, когда старуха ушла, он спросил:

– Итак, вас зовут Стеллой?

– Да.

– Стелла значит «звезда».

– Да.

– Я не знал, как обращаться к вам: довольно неудобно иметь дело с особой, которая не только безымянна, но и невидима.

– Можете называть меня Стеллой.

– А я не желаю. Звезда ничего не значит для слепого… не существует.

Она промолчала.

– Старуха называла вас «миледи», – напомнил он. – Так, пожалуй, лучше.

– Это ничего не значит: просто крестьянская вежливость…

– Стало быть, раз я не знаю вашей фамилии, мне придется звать вас Стеллой?

– Обстоятельства так сложились, что я даю вам это право.

– Гм! Не слишком ли это фамильярно после одних суток знакомства?

Ответа не было.

– Одним словом, мне не полагается ничего знать?

– Чем меньше будете знать, тем лучше.

– Лучше для кого?

– Для вас.

– Ага! Угроза?

В ответ хлопнула дверь. Она вышла из комнаты.

Глава V

С этого дня началась молчаливое противодействие. Обиженный недоверием и, презирая предостережения, Кинлох решил выяснить все, что можно, насчет трагедии в Илинге и людей, замешанных в этом событии. Женщина, как будто, продолжала воображать, что знать он может лишь то, что ей самой угодно будет сказать.

Он не пользовался разрешением называть ее Стеллой. Когда приходилось обращаться к ней, он говорил «миледи», приняв при этом полушутливый тон, потому что не верил, что она имеет право на титул.

Намерение Кинлоха разобраться в деле было самым серьезным. Вывести эту публику на чистую воду было теперь его долгом. Против женщины он ничего не имел. Наоборот, она скорее нравилась ему. Рука, промывавшая ему рану, была нежна и ласкова. А он привык разбираться в людях по прикосновению. Однако, виновна ли она или невиновна в илингской трагедии, он все равно обязан узнать правду ради собственного спасения, а может быть, и в ее интересах…

Часами перебирал он в мыслях то, что уже знал или о чем с уверенностью догадывался. Почему она не оставила его в Илинге вместе с убитым? Зачем увезла? Разве не было бы лучше для нее, если бы полиция нашла его рядом с жертвой? Как он мог бы объяснить полиции свое присутствие на месте преступления? Кто поверил бы ему?.. С точки зрения полиции, дело было бы ясным: с одной стороны, убит хозяин богатой виллы, а с другой, тут же схвачен бродяга с дурной репутацией. Кто поверит, что хозяин сам привел его ночью на виллу? Да его и слушать не станут! Собственно говоря, улики против него были серьезнее, чем мог думать настоящий убийца. Орудием преступления для слепого, разумеется, должен быть нож, а не револьвер. Убийца мог бы даже сунуть ему нож в руку для большей очевидности. Тогда виселицы не миновать… Кинлох внутренне содрогнулся.

Все-таки, было понятно, почему его увезли. Ведь, его самого чуть не убили: доказательством служит рана на голове. Если бы его нашли на месте преступления, то первым вопросом полиции было бы, «кто нанес рану?» Разумеется, не мертвый! А если рана была нанесена до убийства, то так же очевидно, что Кинлох не мог ответить ударом. Значит, на месте преступления находился кто-то третий. Это обстоятельство могло внушить доверие к его рассказу.

Его рассказу? Кинлох с сомнением качал головой. Конечно, если бы его нашли в комнате, он рассказал бы все честно и откровенно. Но стоит ли являться с этим рассказом теперь? Стоит ли давать показания? Ища ответа на этот вопрос, Кинлох понял, почему его увезли из Илинга…

Несомненно, не в интересах убийцы было, чтобы полиция нашла в комнате бесчувственное тело человека, который, придя в себя, мог бы (так рассуждал убийца) сообщить подробные приметы собеседников убитого. Но убийца так же понимал, что теперь, когда его рана почти зажила, Кинлох явиться сам в полицию уже не мог. Кто поверит ему, что он был ранен во время убийства и потерял сознание? Особенно, если он вынужден будет признаться, что не знает даже названия деревни, куда его увезли!..

Со всей ясностью он видел теперь первую задачу. Узнать, во что бы то ни стало, название деревни. Необходимо, на случай возможных осложнений, точно установить, где он находился. Долго он сидел на кровати, ломая над этим голову. Впервые он с ясностью сознавал твердое намерение женщины скрыть от него местопребывание и страшную опасность, которую это на него навлекало. Отчаяния, впрочем, не испытывал. Задача не казалась безнадежной. Он помнил про колокольню с часами и маленький город, через который проезжал автомобиль. Деревня, несомненно, находилась где-то в Суссексе. Припоминалась болтовня миссис Слединг. Как легко могла она выболтать название деревни! Не выболтала, чертова старуха…

Правда, она назвала ряд имен. По фамилиям можно иногда догадаться о местности. Тильдесли, например, значит Ланкашир. Фостерсы распространены в Востершире. Типичны ли Пребль, Эймс, Толпат для Суссекса? Этого Кинлох не знал: но другие должны знать. Специалисты, наверное, сумеют определить, к какой части Англии относятся такие фамилии. Впрочем, прока от этого мало. Это как соломинка, за которую хватается утопающий. Но как иначе найти деревню, которую она называет Минни? Задача была двойной: узнать, где он находился, и узнать так, чтобы она не догадалась. Потому что если ей станет известно, что он знает, его положение может стать опасным.

Несколько дней Кинлох размышлял об этом, но был неспособен продвинуться в своих догадках.

Наконец, тайна чуть случайно не раскрылась сама. Благодаря той же миссис Спеддинг. Конечно, после первого дня Стелла приняла меры к устранению возможных сюрпризов. Но тут она просчиталась.

Ее главной заботой было, пока уборщица работала в доме, держать Кинлоха на таком расстоянии от старухи, чтобы он не мог слышать ее болтовни. Дверь его комнаты держалась на запоре. Но в это утро так случилось, что дверь была открыта, когда миссис Спеддинг вошла в коридор. Он явственно услышал ее голос.

– В вашем списке, мисс Стелла, наверное, ошибка.

– Покажите.

Послышалось шуршание бумаги.

– Не может быть, чтобы вы уже израсходовали все припасы. Разве только Бен Хоррон бесстыдно обвесил вас.

Кинлох вдруг почувствовал приближение новой, непредвиденной опасности. Почувствовала это, очевидно, и Стелла.

– Я… мне… я хотела бы иметь некоторые запасы.

– Господи, Боже мой, мисс Стелла, неужели вы так много кушаете нынче? Вот уж не сказала бы, глядя на вас! Вы сильно похудели с той поры, как я помню вас.

Молодая женщина ответила с деланным смехом:

– Разве я… плохо выгляжу, миссис Спеддинг?

Старуха почувствовала ее волнение, но истолковала по-своему: