Мыс cтраха

– Ну, что же ты замолчал?

– Я думаю.

– На это придется навалиться со всей силой. Ты не злишься на меня?

– Киплю от злости и жажду мести, – ответил он, поцеловав кончик ее носа.

К его удивлению, Кэрол принялась рыдать. Когда она стала успокаиваться, он понял причину ее слез. Они были вызваны тем, что ей пришлось ударить его. Наши чувства стали обострены, а нервы оголены, подумал он. Напряжение последних дней подмыло стены замка благополучия.

В понедельник утром в местном отделении «Апекс» он узнал номер телефона Сиверса. Из-за разницы во времени ему удалось дозвониться до бюро Сиверса только в одиннадцать часов. Сиверса еще не было. И только через три часа он связался с Сэмом.

Хотя слышно было хорошо, казалось, что голос Сиверса звучит откуда-то издалека. Было похоже на то, что он не питает интереса к делу Сэма.

– Сердечный приступ? Очень жаль.

– Мне ужасно неловко беспокоить вас, Сивере…

– Понимаю.

– Но к кому мне следует еще обратиться по этому же поводу?

– Даже не знаю.

– Что же мне делать?

– Попробуйте обратиться в какой-нибудь другой город. Может, там вам удастся заполучить нужных людей. Это, правда, будет дороже стоить и займет больше времени.

– Не могли бы вы мне помочь?

– Видите ли, я здесь загружен под завязку. И.., если честно, я не могу сделать что-либо официальным путем, по крайней мере по вашему делу. Понимаете меня?

– Думаю, да.

– Я сделал все, что мог. Вам крупно не повезло.

– Может быть, мне самому попытаться найти кого-нибудь?

– Не стоит. Это было бы очень рискованно. Вам лучше спрятать где-нибудь своих близких на время.

– Понятно.

– Извините, но ничем больше помочь не могу. Этот разговор оставил у Боудена печальный осадок. Это значило, что им придется отступить и занять другую оборонительную позицию.

Этим же вечером он рассказал об этом Кэрол. К его удивлению, она восприняла его сообщение более спокойно, чем он ожидал.

– В этом есть рациональное зерно, – сказала она, – но тогда мы будем так разобщены. Нэнси и Джеми в лагере. Я и Баки вообще черт знает где. Ты останешься один, и это пугает меня. Что будет с нами, если с тобой что-то случится?

– О, я превращусь в самого отъявленного труса, дорогая. Сниму комнату в «Нью-Эссекс Хаус» и буду запираться на все замки с наступлением темноты, и не открою двери, пока не смогу убедиться наверняка, кто там стучит.

– И ты думаешь, что этим ты застрахуешь себя от всех нападений. А нам когда возвращаться? Откуда мы будем знать, что все уже кончилось?

– Я думаю, что когда он выйдет, он немедленно захочет наехать на меня. И если он это сделает, в чем я уверен, тогда у нас будут доказательства, и он опять отправится на длительный срок, в места не столь отдаленные.

– Понимаю. У нас будет в распоряжении целых три года, а может, и меньше, чтобы решить, что нам предпринять, когда его опять выпустят на свободу. Прямо как в этом месяце. Будем нервно улыбаться и неуклюже шутить.

– Это должно сработать.

– Прости меня, но я хочу, чтобы ты прекратил вдалбливать мне в голову свою идею. Мы все надеемся, что этот план сработает. Но ведь нет никаких письменных гарантий, не так ли?

– Да, это так. Но ты еще не знаешь, что с завтрашнего дня я с помощью капитана Даттона становлюсь дерзким и отчаянным парнем.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Он устроил мне разрешение на ношение огнестрельного оружия. Я не ожидал, что его будет так легко уломать. В обеденный перерыв я стану обладателем самой страшной и эффективной штуки, которую производят Смит и Вессон. Эта игрушка будет находиться в кобуре с пружиной. Даттон утверждает, что вытащить его оттуда невозможно никому, кроме меня, и, что если я буду действовать четко, он просто сам прыгнет мне в руку.

Кэрол захотелось немного сбить с него спесь.

– Ты так очаровательно шутил, с такой широкой, искусственной, самоуверенной улыбкой на лице.

– Чего тогда ты, черт возьми, хочешь от меня? Чтобы я сцепил зубы и смотрел непроницаемым взглядом? Конечно, я самоуверен. Ты же знаешь, я боюсь этого Кейди. Я боюсь его, как ребенок, которому приснился страшный сон. При мысли о нем у меня все холодеет внутри. Я боюсь его так, что завтрашним вечером наберу с собой столько патронов, чтобы мне хватило их наверняка, чтобы наконец покончить с ним. Я чувствую себя, как мальчишка, играющий в сыщиков-разбойников. Мне нужно быть уверенным в себе. Я ведь только потому, что чувствую себя не в своей тарелке, разыграл перед тобой этот спектакль. Я не желаю больше играть роль жертвы, я хочу превратиться в охотника.

Он перестал расхаживать взад-вперед и, взглянув на нее, увидел, что по ее щекам тихо катятся слезы. Он обнял ее и поцеловал в соленые от слез глаза.

– Зря я сотрясал воздух, – пробормотал Сэм.

– Мне.., не следовало говорить тебе то, что я наговорила. Я просто устала от того, с какой дурацкой веселостью мы воспринимаем все, что с нами происходит. Я думала, что все нервы разыгрались, но похоже, это у нас в крови. – Она виновато улыбнулась. – И я терпеть не могу, когда мой муж такой серьезный, без проблеска юмора. Я рада, что у тебя будет пистолет, честно.

– Я, мой пистолет и мой ослиный юмор.

– Я принимаю и то, и другое, и третье. С удовольствием.

– Итак, тогда вернемся к нашему плану. Мы выезжаем утром в пятницу. Находим местечко для тебя и Баки.

И ночуем там. В субботу у девочки день рождения, так что я остаюсь до воскресенья, а в воскресенье возвращаюсь в город…

– Почему бы не отправиться на двух машинах? По пути в лагерь мы оставим одну в том месте, где буду жить я, и в воскресенье ты возьмешь ее, чтобы добраться до города.

– Отличная мысль.

– Я буду очень скучать по тебе.

– Ты ведь будешь не одна.

Он нацепил на себя кобуру с короткоствольным револьвером. Эта сбруя порядком досаждала ему. Он понял, что пройдет немало времени, прежде чем он привыкнет к ней. Когда он шел по улице, ему казалось, что любой прохожий может заподозрить его в ношении оружия, глядя на его оттопыривающийся пиджак.

Кэрол подвергла его тщательному осмотру.

– Видно, что у тебя оттопыривается под левой рукой, если присмотреться. Но ты же вообще любишь носить пиджаки свободного покроя.