– Марта, я хочу поговорить с вами наедине.
– Ясно, что хотите, – подала голос великанша, стоявшая позади меня.
– Мистер Макги, это моя подруга Бобби Блессинг. Бобби, выйди на минутку, а?
Бобби изучающе меня осмотрела. Традиционный взгляд, который они приберегают для натурального представителя мужского пола, – смесь вызова, презрения и соперничества. Пожали, в наше время гомиков стало больше. Или же они просто стали вести себя более нагло? Не имея ни пениса, ни бороды, они из кожи вон лезут, чтоб заиметь все остальное. И к числу вторичных половых признаков, которыми им удалось обзавестись, относятся агрессивные манеры, развязная походка и эдакое задиристое, петушиное отношение ко всем и вся. А в последнее время они завели моду шляться группками, что небезопасно для окружающих. И если какой-нибудь неосторожный парнишка попытается увести их девушку, то он может схлопотать себе удар, силе которого позавидовал бы и портовый грузчик. Это некая субкультура, давно существующая, но лишь в последнее время вылезшая из подполья. И теперь, совершенно обнаглев, они занимаются вербовкой новобранцев в свои ряды, что не может не пугать. Успешнее всего у них это получается с беззащитными, кроткими девушками, которые, как, например, Марта Уипплер, натерпелись от мужиков вроде Кэттона. Обиженные и чувствующие к мужчинам отвращение, эти напуганные девушки в конечном счете оказываются в стане лесбиянок.
– Далеко я не уйду, позовешь – услышу, – процедила Бобби, не сводя холодного взгляда с моего лица. И вышла вразвалку, передернув плечами.
Я подошел к Марте поближе и уселся в скелетообразный пластиковый стул вполоборота к ней. Она глянула в свой недопитый стакан и сказала:
– Вы назвали имена людей, которые в тот раз были там.
– Кроме одного...
– Да, кроме той кинозвезды, – прошептала она.
– Вы кому-нибудь рассказывали, что она была там?
– Да ведь мне никто бы не поверил! Я просто не могла никому об этом рассказать. Ну, с Пат мы могли иногда об этом поговорить, вы ж понимаете. Ночью мне, бывало, снились кошмары. Она увезла меня оттуда к себе домой. Я знала... я всегда знала – она предпочла бы, чтобы на моем месте была Нэнси.
Во взгляде Уиппи сквозила тоска. У нее была простенькая, пустая, смазливенькая мордашка с выщипанными бровями и увеличенным с помощью помады ртом.
– Вам доводилось видеть те снимки? – неожиданно спросил я.
Даже у самых недалеких и апатичных натур срабатывает порой подсознательная осторожность, и они вдруг замыкаются в себе.
– Какие еще снимки?
– Те, что были сделаны по заказу Вэнса.
– Сегодня целый день меня без конца расспрашивали. Откуда я знаю, что вы не очередной нахал?
– Не могу доказать, что я таковым не являюсь. – Я колебался. Нужно было найти к ней правильный подход и не суетиться. Она явно легко поддавалась внушению, а горе сделало ее еще более уязвимой. Пожалуй, лучше всего разыграть из себя доброго дядюшку Макги. Я печально покачал головой.
– Я всего лишь человек, который считает, что Вэнс Макгрудер плохо, очень плохо обошелся с Патрицией.
Слезы брызнули у нее из глаз, заструились по щекам. Она вытерла нос кулаком.
– О Боже! Да! Этот ублюдок! Мерзкий ублюдок!
– Я так и не понял, почему Пат не стала бороться за свои права.
– Ги, вы ж не знаете, как тщательно все продумал этот поганый Вэнс! Он раздобыл на нее какое-то досье лондонской полиции нравов, собранное еще задолго до их женитьбы, – дескать, она и права-то не имела вступать в брак. И еще у него были магнитофонные пленки с записями ее развлечений с Нэнси у них дома, ну, и снимки – он специально нанял человека, чтобы тот за ними следил. Должно быть, это стоило ему кучу денег, но, как сказала Пат, это было в сотни раз дешевле, чем заплатить за развод в Калифорнии. Она не смогла найти адвоката, который взялся бы ее защищать.
– Так вы видели те снимки, Марта?
– Ну конечно. Представляете, они так все обставили, что и подозрений не возникало, что кто-то там поблизости крутится. Не знаю, как этот тип умудрился снять так близко. Пат со мной, с Нэнси и с Лайзой Дин. С Лайзой Дин только один снимок, да там и не различишь, что это Лайза Дин, если не знаешь.
– Значит, к тому времени, когда вам попались эти снимки, вы с Пат были уже вместе?
– Да. И он вот еще какую гнусность проделал. Мы поехали в город – повидаться с какими-то ее друзьями, а когда вернулись в Кармел – Вэнса дома не было, замки он сменил, а все наши пожитки были свалены под навесом для автомобиля. И еще там был какой-то тип, который охранял дом, чтоб мы не вломились и не скандалили. А Пат... По-моему, она все время пыталась освободиться от любви к Нэнси и, видно, так и не смогла. Но я шла на все, чтобы сделать ее счастливой, я так старалась...
– Зачем кому-то понадобилось ее убивать, Марта?
Она снова разрыдалась, потом высморкалась.
– Я не знаю! Просто не представляю! Именно об этом меня сегодня все время и расспрашивали. Ги, мы совсем незаметно и тихо здесь жили – уже больше года, и очень долго работали в одну смену в «Четырех тройках»: я – официанткой, а она в разменной кассе. Знакомых у нас совсем немного. Она никакой другой девушкой не интересовалась, и ко мне тоже никто не приставал. Только вот... – Она замолчала.
– Что только?
Нахмурившись, она покачала головой.
– Я не сумею толково объяснить. Началось это несколько недель назад. До этого, стоило ей только подумать о Вэнсе, она сразу приходила в бешенство, а иногда плакала. А несколько недель назад она получила от кого-то письмо. Мне не показала и, наверное, уничтожила, потому что найти я его не могу. Она стала какой-то... словно в облаках витала несколько дней, после того как получила его, и ничего мне не говорила. Потом однажды, когда меня не было дома, она звонила по междугородному. Пришел какой-то жуткий счет – на сорок с лишним долларов. И позже она еще несколько раз звонила в другой город. А потом вдруг сделалась очень довольной и веселой. Все время улыбалась и что-то напевала, а когда я спросила, с чего это ей так весело, ответила: «Не важно». Порой она хватала меня в объятия и начинала кружиться. Говорила, что все будет хорошо и мы скоро разбогатеем. Для меня это не имело такого уж значения. То есть нам и так было здесь хорошо. Нам просто ни к чему было богатеть. Не знаю, имело ли все это какое-то отношение к тому, что ее убили вчера ночью.
– Где вы были, когда это произошло?
– Да здесь! Я ж все слышала! Господи, я уже легла и пыталась заснуть. Почему-то за нее беспокоилась. Я подцепила какой-то вирус и поэтому не ходила на работу. Она должна была закончить в одиннадцать и приехать домой не позже, чем через пятнадцать минут. Но уже за полночь перевалило, когда я наконец услышала шум мотора. По звуку я поняла, что это наша машина – она у нас маленькая такая и шумная. Специально для Пат я оставила гореть одну лампочку. Я лежала и гадала, что же она мне принесет – когда я болела, она всегда приносила мне маленькие подарки – что-нибудь забавное. Машина остановилась, я услышала щелчок дверцы, а потом, уже с крыльца, она вскрикнула: «Что ты...» Только эти слова. Тут раздался страшный треск. А потом шум падающего тела... И звук удаляющихся шагов. Я включила свет, накинула халат и выбежала на крыльцо, а она лежала там, на земле, и голова у нее...
Я выждал несколько минут, пока она старалась взять себя в руки.
– Она была такая чуткая, – простонала Марта.
– Но несколько недель назад она перестала бушевать по поводу Вэнса?
– Да. Но я не знаю почему.
– После того как он выставил ее из дома, была же у нее возможность поговорить со своим мужем?
– О да, и не раз. Она просила, умоляла его. Но все без толку. Он даже ее машину забрал. Сказал, мол, ей еще повезло, что он позволил ей оставить одежду, которую она себе покупала. В конце концов он дал Пат пятьсот долларов, чтобы она смогла уехать. У меня было долларов семьдесят пять. Мы приехали сюда на автобусе и устроились на работу. Он с ней гадко поступил.
– Марта, вам что-нибудь говорит имя Айвз? Д.С. Айвз?
Казалось, это ее озадачило.
– Нет.
– А Санта-Росита?
Она склонила голову:
– Как странно!
– Что вы хотите этим сказать?
– Дня два назад она пела эту старую песенку... ну, «Санта-Лючия». Но вместо «Лючия» произнесла «Росита», я ее поправила, а она засмеялась и сказала, что сама все прекрасно знает. Почему вы об этом спрашиваете?
– Может статься, это и не имеет никакого значения.