Виясь и выпрямляясь с быстротой,
Повел ее туда, на Зло проворный.
Надеждой окрыленная, змея
Сверкающий свой гребень поднимала,
Подобный тем блуждающим огням,
Что из паров сгущенных возникают
Над жирной почвой влажного болота,
В сыром, холодном воздухе ночном
Воспламеняясь от его дрожанья;
В них, говорят, вселяется злой Дух,
И, светом их обманчивым мерцая,
Спешит ночного спутника сманить
С дороги в лужи темные и ямы,
Где гибнет он – и некому помочь.
Так злобная змея сверкала ярко
И Еву, мать доверчивую нашу,
Вслед за собой вела в обман коварный,
Ко Древу знанья, корню наших зол!
Его увидев, Ева так сказала:
«Напрасно мы пришли сюда, змея;
Мне это бесполезно, хоть и много
Плодов я вижу. Свойствам их полезным,
Коль хочешь, верь сама; они, конечно,
Чудесны, если могут совершить
Великое такое превращенье.
Но к этому мы дереву никак
Не смеем прикоснуться, ни отведать
Его плодов. Господь так повелел,
И было то веленье – глас единый
Из уст Его; во всем же остальном
Живем мы лишь по собственным законам,
И разум наш – единый наш закон».
Ей искуситель отвечал коварно:
«Вот как! Господь вам, значит, не дозволил
Вкушать плоды со всех дерев в саду,
Хоть господами в мире вас поставил?»
Ему, еще свободна от греха,
Сказала Ева: «Есть Он разрешил нам
Со всех дерев; одно лишь это древо
Прекрасное изъял Он и сказал:
“С него не ешьте и не прикасайтесь
К плодам его, дабы не умереть”».
Едва она промолвила свой краткий
Ответ, как искуситель, осмелев,
Чтоб показать любовь свою и ревность
На пользу человека, как бы видя
Обиду, нанесенную ему,
И воспылав негодованьем страстным,
Ударился в иную хитрость: начал,
Как бы в смущеньи, извиваться он,
Как бы стараясь сохранить приличье,
И принял вид торжественный, как будто
Речь важную сбираясь повести.
Как в древности оратор знаменитый
В Афинах или в Риме, где цвело
Великое когда-то красноречье,
Печально замолчавшее с тех пор,
Готовясь к речи важной и серьезной,
Сбирал свои все силы, выдавая
Лишь жестами безмолвное волненье
Свое, и, наконец заговорив,
Пускал высоких слов потоки быстро,
Без предисловий, чтоб не замедлять
Свое стремленье к истине и праву, —
Так искуситель, воодушевись,
Во весь свой рост поднявшись, страстно начал:
«О ты, святое, мудрое и мудрость
Дающее растенье! Матерь знанья!
Как ясно силу всю твою в себе
Я чувствую! Не только различаю
Вещей причины – вижу я пути
Сил высших, хоть они и велемудры!
Не верь, царица мира, и не бойся
Угроз тех страшных: не умрете вы!
Откуда смерть придет к вам? От плода ли?
Он жизнь вам даст для знанья. От Того,
Кто угрожал вам? Посмотри, однако,
Ты на меня: я ела – и живу
И даже стала много совершенней,
Чем рок судил мне, только потому,
Что свой удел я превзойти решилась.
Ужели недоступно человеку
То, что доступно зверю? Разве Бог
На вас Своим воспламенится гневом
За столь пустой проступок? Разве Он
Не будет вас скорей хвалить за храбрость,
За то, что смерти страх – что б эта смерть
Ни значила – не отвратил нимало
Вас от стремленья смелого к тому,
Что осчастливит вас, что даст вам знанье
Добра и Зла? Добра – как это верно!
А что до Зла, то – если точно Зло
На свете есть – не лучшее ли средство
Узнать его, чтоб после избегать?
Не может Бог карать вас и быть правым,