А если Он не прав, то Он – не Бог,
А потому и нечего бояться
И слушаться Его, – страх самый смерти
В вас должен страх пред Богом подавить.
Зачем Он запретил вам это? Только
Затем, чтоб вас в невежестве держать,
Чтоб вы пред Ним благоговели слепо!
Он знает, что в тот день, как этот плод
Съедите вы, вмиг озарятся светом
Глаза у вас, бродящих в полутьме;
Откроются, прозреют ваши очи,
Вы будете, как боги, знать Добро
И Зло вполне, как боги это знают.
Я человеком сделалась внутри —
Вы, с этим в соответствии, конечно,
Должны богами стать: как человеком
Стал зверь – так богом станет человек.
Вот ваша смерть в чем состоит, быть может!
Умрете вы как люди, чтобы стать
Богами! Пусть грозят вам этой смертью:
Ее вам остается лишь желать!
И что такое боги, чтобы люди
В них превратиться не могли, как только
Божественную пищу станут есть?
Нам говорят, что боги были прежде,
Чем мы, и нашей пользуются верой,
Чтоб убедить, что в мире все – от них.
Я в этом сомневаюсь, ибо вижу,
Что эта вкруг прекрасная земля,
Лучами согреваемая солнца,
Все производит, боги ж – ничего.
Ведь если все – от них, кто ж в это Древо
Добра и Зла познанье заключил
И кто поест его плодов – сейчас же
Имеет мудрость против воли их?
И в чем обида им от человека,
Коль также к знанию устремится он?
И чем мешает Богу ваше знанье
Иль пользованье ваше этим древом,
Когда все вещи в мире – от Него?
Иль это зависть? Разве может зависть
В груди небесной жить? Вот, вот причина —
И есть еще другие, – почему
Вам плод тот чудный нужен непременно!
Возьми ж его, богиня-человек,
Сорви без страха и вкушай свободно!»
Так кончил он коварные слова,
Которые чрезмерно легкий доступ
Нашли к ней в сердце. Пристально смотрела
Она на плод, который соблазнить
Одним своим мог видом, и звучали
В ушах ее злодея уговоры,
Которые притом казались ей
Исполненными разума и правды.
Меж тем уж час полуденный пришел,
И голод в ней проснулся, ароматом
Прекрасного плода еще усилен,
И засветилось у нее в глазах
Стремленье плод тот тронуть иль отведать;
Но, медля все ж исполнить это, так
Она сама с собою рассуждала:
«Действительно, достоинства твои,
О лучший из плодов, хоть человеку
Ты запрещен, должны быть славны, дивны,
Коль скоро запрещенное твое
Вкушенье твари, прежде бессловесной,
Такое красноречье принесло
И языку безмолвному внушило
Такую произнесть тебе хвалу.
Тебя и Тот хвалил, Кто запрещает
Плоды твои: тебя Он называл
Познанья Древом – Деревом познанья
Добра и Зла. Вкушать твои плоды
Он не дозволил, – это запрещенье
Тебе, однако, только к чести служит:
Ты можешь, значит, сообщить Добро,
Которое нам не дано; не зная
Добра, нельзя иметь его; иль, если
Его имеем мы, о том не зная,
То это все равно что не имеем.
Нам, попросту сказать, запрещено
От Бога знанье; нам Он запрещает
Добро! Он мудрость запрещает нам!
Такой запрет нас связывать не может.
Но если смерть нас после цепью свяжет,
К чему свобода внутренняя нам?
В тот самый день, как мы тот плод прекрасный
Отведаем, должны мы умереть.
А что ж змея не умерла? Вкусила
Она плодов – и все-таки живет,
Владеет знаньем, говорит и мыслит,
А прежде лишена была рассудка.
Иль смерть для нас придумана одних?
Иль пища та разумная доступна
Животным лишь, а нам запрещена?
Да, кажется, животным лишь… Однако
Животное, которое впервые
Ее вкусило, зависти чуждаясь,
Нам радостно приносит то добро,